Милэда не просто очень хорошо слышит. Она понимает, что это выпад против её наряда, и от этого ей становится больно. Дамиан знал, насколько ранима княжна Маструрен.

Хоть в обществе женщину не принято было считать другом, но именно так принц назвал бы Милэду, единственную женщину, общение с которой ему было приятно находиться.

Они были знакомы с детства, с тех самых пор, когда матушка княжны стала служить фрейлиной, а дочь поселилась в детском крыле, как это было принят при дворе.

Милэда была тихой задумчивой девочкой, не очень симпатичной, но очень компанейской. Милэда, или попросту Ми, всегда поддерживала детские забавы принцев и с совершенно серьезным видом помогала им творить всякие веселые шалости.

Лев тогда уже редко позволял себе такое, просто потому, что его занятость как наследника росла и оставляла всё меньше свободного времени. И старший, наследный принц всё чаще предпочитал проводить его в постели отсыпаясь.

Вот и получалось, что Дамиан и Милэда, иногда с кем-нибудь из детей служащих дворца, шалили вместе. То лазали по деревьям, то исследовали подземелья замка и дворцовой сантурии, то дрессировали здоровенных волкодавов на заднем дворе, то прятались от придуманных врагов на сеннике в конюшне.

Милэда поражала маленького принца своей неудержимой фантазией: могла придумать что-то такое увлекательное, что Дамиан слушал её, открыв рот.

Именно благодаря её выдумкам они лазали не просто по деревьям, а взбирались на мачты парусника, стремящегося в небо; капитаном был, конечно, он, а она – его верным помощником. Прыгая вниз с довольно высоких веток, они летели в пучину облаков, а когда потом падали и ушибались, выходило, что у облаков просто внутри острые углы.

И когда принц тайком ото всех приносил с кухни сдобные булочки, именно Милэда предлагала играть, будто это волшебный хлеб, который чудесным образом появляется у них в руках, потому что они совершили какой-то подвиг и сама Плодородная благословляет их.

Булочки принцу дали бы и просто так, но взять их потихоньку было куда как интереснее, и есть их под волшебные выдумки маленькой подружки было куда как слаще.

Но так же хорошо Дамиан помнил, что хранил у себя её альбомы рисунков, которые она оставляла в условленном месте в дворцовом парке. Причина была проста и знакома Дамиану до боли: княгиня Маструрен была категорически против любви дочери к рисованию, не позволяла ей покупать бумагу, грифели, краски или мягкие цветные мелки, а если видела что-то нарисованное в руках дочери, отбирала и уничтожала, а её саму наказывала.

Такое непонимание со стороны матери очень обижало Милэду, но она не была бойцом и не могла противостоять напору старших. Расстраиваясь и плача, она пряталась и все равно рисовала, а свои рисунки передавала Дамиану на хранение. Кто, как ни принц, сможет, защитить её картинки от злых взрослых? И он защищал – прятал.

Картины были красивые – как Дамиан не старался, у него никогда не получалось так красиво несколькими штрихами передать увиденное. Сначала он расстраивался, а потом решил, что каждому своё.

Прошло много лет, но принц хорошо помнил глаза худенькой девчушки с тонким и длинным фамильным носом, её глаза, зеленевшие до невероятности от обиды на матушку, считавшую, что благородной девушке не пристало заниматься таким делом, как рисование, что это удел мужчин, их страсть, их увлечение, а женщине больше пристало вышивать и заниматься домашним хозяйством. Та горечь Милэды была столь сильной, что при воспоминании об этом у принца до сих пор горчило во рту от этих воспоминаний.

Княжна выросла, и даже считалась старой девой в свои двадцать три года, но тот взгляд, наполненный болью и обидой, принц уловил и сейчас. А когда обижали слабого и беззащитного, у него всегда что-то поднималось в душе. Поэтому Дамиан откинулся на спинку стула и Третьей Рукой стал забрасывать полупрозрачными цветами шинную даму, стараясь, чтобы цветки застревали между складками её тела. Дело шло медленно, а красоты хотелось сильно и побыстрее, потому что уже неслось негодующее, сотрясающее складчатые бока:

– Необходимо на самом высшем уровне запретить носить такое платье!

Третья Рука вытянулась к самому лицу полной дамы и стала быстро-быстро забрасывать то один, то другой цветочек прямо в раскрываемый рот, вставлять между складками полупрозрачные цветы.

Вскоре за столом сидела целая шевелящаяся цветочная башня. Особенно очаровательно цветочки двигались в такт словам в том месте, где был рот. Принц полюбовался ещё немного делом рук своих. Мальчишка внутри от восторга просто выпрыгивал из коротких штанишек и радостно вопил во все горло. Откуда-то сбоку послышался тихий хмык и разрушил все веселье. Несносный Мальчишка моментально испарился, а Третья Рука втянулась внутрь.

Дамиан неспешно пропутешествовал взглядом к источнику звука. По другую руку от матушки, почти рядом с местом принца-консорта, сидел придворный маг со своими помощниками. Принц внимательно присмотрелся к каждому. Кто-то продолжал ужин, кто-то прислушивался к словам женщины из каучуковых шин, кто-то беседовал с соседом. Никто не был похож на смеющегося, единственное, что казалось подозрительным – подрагивающие усы придворного мага. И его острый взгляд, брошенный из-под старческих, сморщенных век, намекнул принцу, что его Несносный Мальчишка может быть вполне видим.