Таня заглянула в котел с кашей – она загустела, и была похожа на клейстер. Помешала в котле деревянной ложкой, что протянул ей один из сторожей, она подвинула котел к углям, бросив на них ветки, что были составлены возле костра с вечера, чтобы просохнуть.

– … облаком, сизым облаком, я полечу к родному дому, отсюда к родному дому, – затянула себе под нос Таня, вдыхая запах греющейся каши.

Дорога до Глазго никак не заканчивалась, но на третий день пути ближе к вечеру отряд добрался до заветного места остановки, где, судя по разговорам мужчин, должны были примкнуть еще человек двадцать.

Это была уже деревня. В отличии от дома Грегора, что стоял на значительном удалении от соседей, здесь было не меньше тридцати домов. Пока мужчины разбивали лагерь, который на этот раз примыкал к сараям, Таня осмотрела несколько домов. Дела здесь были хуже, чем в семье Грегора, хоть она и решила тогда, что хуже быть просто не может.

Тощие дети не бегали по улицам, рассматривая отряд, они пасли овец возле леса. Здесь, если и были такие огромные стада, как у Грегора и Ионы, то только у пары домов, что имели уличные загоны. И те были не такими уж большими.

Женщины внимательно рассматривали ее, а некоторые, плюнув в ее сторону, отворачивались, и отходили подальше. Конечно, женщина, пришедшая с отрядом мужчин ничего хорошего из себя представлять не могла, - подумала Таня, и вернулась в лагерь.

Хозяин дома, за которым поставили палатки, разрешил ночевать в загоне, и Таню это радовало, потому что бесконечный дождь, который, казалось, шел всегда, и будет идти ежедневно и дальше до конца жизни, полностью лишил ее сил и нормального сна.

– Это Ферхар, он живет здесь с женой и тремя сыновьями. Двое из них уйдут завтра с нами, и поэтому, лучше с ней не разговаривать – она сейчас ненавидит нас, – сказал Уильям, как всегда, неслышно подошедший к Тане. Она посмотрела туда, куда он указал, и попыталась понять эмоции немолодого уже, лысеющего мужчины. Но тот был счастлив приходу отряда Уильяма, и активно помогал мужчинам обустроиться. Прикрикивал на жену и сыновей, что готовили ужин на всю эту ораву.

– Я бы тоже ненавидела тебя, забери ты у меня детей для бойни, – сказала Таня, безотрывно смотря на женщину, которая старалась незаметно для мужа утирать слезы рукавом. – Хотя, я и сейчас не сильно тебе благодарна.

– Пока я не буду уверен, что ты не опасна, лучше просто бойся, – ответил он, но Таня не поняла – шутит он, или говорит серьезно – его улыбка, как всегда, ничего не говорила.

– Да, ты осторожнее, я очень опасна, потому что, если ты еще раз подойдешь незаметно сзади, я ударю тебя локтем в живот, – огрызнулась она, и направилась в сторону женщины, от которой ей только что велели держаться подальше. Уильям хохотал за ее спиной, и на этот раз она рассмешила его серьезно, потому что народ с удивлением смотрел на него.

– Я хочу помочь вам. Я Таня, мы с женихом идем вместе с отрядом до Глазго, там я должна найти свою семью, – с улыбкой и очень тихо обратилась она к женщине лет пятидесяти на вид, а присмотревшись, поняла, что ей меньше сорока, потому что старшие сыновья, что сейчас смеялись и отвечали на скабрезные шутки взрослых, были не старше двадцати лет. Они вели себя, как молодые телята, готовые к первому выгулу, свободе. Эти близнецы с ярко-голубыми глазами и непокорными рыжими вихрами завтра уйдут из дома, и могут больше никогда не вернуться сюда.

– Я Брида, неси из сарая сушеное мясо, положим в похлебку, – осмотрев Таню с головы до ног, ответила сухо женщина. Видимо, найти местонахождение сарая – простейшая задача для местных женщин, а уж поиском в сарае сушеного мяса и вовсе заниматься не придется, - подумала Таня, и решала не задавать вопросов, а самостоятельно искать это место.

Сараев, похожих на нужный было три, и если в первом явно блеяли овцы, то начинка оставшихся двух была загадкой. Ближайший был забит свежим сеном, здесь же на стенах висели нехитрые приспособления для обработки земли, в углу на гнездах сидели пять куриц. Таня подошла ближе – из-под рыжих перьев торчали яйца. Наседки смотрели на нее внимательно, наклоняя головы то в одну, то в другую сторону. Здесь пахло двором Таниной соседки из деревни – тети Маши, и она почувствовала, как опустились ее напряженные плечи, как начало налаживаться дыхание, и сердце, как будто, чуть размереннее стало стучать в груди.

– Это куры, а не мясо, – детский голос за спиной вывел ее из состояния эйфории и самообмана. Она обернулась – перед ней стоял мальчишка лет семи, такой-же голубоглазый, как близнецы. Скорее всего, это третий сын Бриды, – подумала Таня и улыбнулась.

– Да я вижу, но уж больно они красивые, засмотрелась,

– Их мама бережет, только у нее такие куры. Яйца у них как кулак, и все до одного вылупляются. Только вот петуха пора менять, а этого пора в суп, да у нас здесь столько дров нет, чтобы его уварить, – лепетал он, а Таня любовалась парнишкой.

– Веди меня к сараю, где сушеное мясо, а то, боюсь, если не принесу, твоя мать сейчас из меня суп сварит, – засмеялась Таня своей же шутке, и мальчишка залился смехом вместе с ней:

– Ты такая же тощая, как наш петух, не бойся, таких тощих она не варит, сначала откормит обязательно, – он махнул пятерней, указывая, что надо следовать за ним, и Таня вышла на улицу, снова в чужой и совсем недобрый мир.

Мясо было в соседнем сарае, где раньше, видимо, тоже было сено, а сейчас располагались люди Уильяма. В углу, обмотанные тряпками, затертые глиной, висели куски мяса на кости. Так выглядят ножки хамона в дорогих ресторанах. Мальчишка самостоятельно подставил под один из них колченогую лавку, запрыгнул на нее, приподнял кусок, сняв петлю с кованного огромного гвоздя, и подал мне.