Когда гроб с телом опустили в предназначенную для него яму, я вместе со всеми подошёл к кучке рыхлой земли, бросил горсть. Трезвые, по случаю похорон важного лица, гробокопатели споро засыпали яму, установили временный деревянный крест. В последствии на этом месте, наверное, образуется шикарное надгробие с приличествующими надписями. Помпезное и безвкусное, как большинство в богатых кварталах. Кто то говорил речи, кто то утешал заплакавшую, наконец-то, вдову. Бывшая жена с Ванькиным сыном и новым мужем уехали первыми, я и словом не успел с ними перемолвиться. Затягиваясь очередной сигаретой, я снова и снова пытался сосчитать, сколько уже моих друзей и знакомых переместилось сюда, в эту обитель спокойной скорби. Все время сбивался.

– Хорош курить, всё уже в автобусе, – Серёга в своей обычной манере подкрался незаметно, как призрак, – на поминки пойдешь?

– Разумеется, – кивнул я.

В просторной, шикарно обставленной пятикомнатной квартире место нашлось всем скорбящим. Было много речей и добрых слов. Покойному воздавали должное за его человеческие и профессиональные качества, сожалели, что он так рано покинул наш мир, при этом искусно обходя все обстоятельства ухода. Я молча опрокидывал рюмку за рюмкой, не чувствуя вкуса и не пьянея. Несмотря на ультрасовременный ремонт, взгляд мой постоянно натыкался на знакомые с детства детали интерьера. Вот в этой нише стоял диван, на котором мы с Ванькой в шутку боролись, играли в солдатиков и машинки. Либо просто сидели, восхищённо просматривая первые видеофильмы. Брюс Ли, молодой Шварценеггер, Сталлоне, Чак Норрис. Герои легко побеждали злодеев, виртуозно махали конечностями, и все на экране было предельно ясно. Плохой проигрывал, хороший побеждал, попутно переводя бабушку через дорогу и вытирая слезинку ребенку.

Огромная прихожая – тут мы по очереди катались на редкой по тем временам игрушке – детской механической машине. Я пригляделся внимательнее. Ага, всё равно заметно. Это я много лет назад на спор сносил мешающий нам разворачиваться угол стены, используя для этих целей молоток и гантели Ванькиного отца. Мать покойного, Светлана Ивановна, или просто тетя Света, устроила нам тогда знатный нагоняй. Большая лоджия – в свое время заваленная лыжами, санками, клюшками. Там же хранилась специальная Ванькина «счастливая» палка для сбивания банок. Люстра в столовой – лет в пятнадцать, решив покрасоваться перед девчонками, Ванька пытался открыть шампанское «по-гусарски», но не справился, сшиб вылетевшей пробкой одну из ламп. Мы тогда долго хохотали…

Я ходил по квартире, натыкаясь на людей и вгоняя себя, неизвестно зачем, в вовсе уж лютую тоску. Заметив, что мать Ваньки прошаркала, сопровождаемая сиделкой, в свою комнату, я направился туда же.

– Это ты, Андрюша, – подслеповато взглянула на меня старушка, – заходи, я как раз хотела с тобой поговорить. А ты, Ксюшенька, погуляй пока.

Сиделка, не прекословя, вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Я присел рядом, обнял худенькие плечи бывшей балерины, помолчал.

– Не дай Бог тебе такого, увидеть, как дети раньше тебя уходят на тот свет,– всхлипнула она, – неправильно это.

– Держитесь, тетя Света. Все там будем рано или поздно, – изрёк я банальную истину.

– Будем, – кивнула она, – вопрос только, как нас встретят там, какой счёт предъявят. Ваня в последнее время совсем редко со мной говорил. Все некогда ему, все дела и заботы. Твои то как родители? Живы – здоровы?

– Нет. Лет десять, как умерли уже.

– Ох, Андрюша, прости старуху неразумную. Не знала я. И не сказал ведь никто.

– Ничего страшного, Светлана Ивановна, не переживайте.

– Прости, – повторила она, – продолжая скорбно покачивать седой головой.

– Вы хотели о чем – то поговорить, – напомнил я.

– Да, – она вытерла скомканным платочком слезы, вздохнула. – Ты сам-то веришь, что сын мой мог так умереть?

– Да как вам сказать, – вопрос оказался неожиданным, несмотря на мои собственные размышления.

– Не юли! – строго приказала старушка, – говори, как есть.

– Сомнения имеются.

– Вот! Он, конечно, непутёвый был, с женщинами своими совсем запутался, прости его, Господи, но вот с алкоголем никогда проблем не имел. Всегда воздержан был, умел себя контролировать.

– Вот и у меня те же мысли возникли, – отделался я обтекаемой фразой.

– Опять дипломатию разводишь! Думаешь, выжила из ума старуха, заговоры везде мерещатся.

– Да что вы, тетя Света. Ничуть не бывало. Я же говорю – помню, как Ванька ещё в молодости себя блюл. Мы-то шибче куролесили.

– Ну, а коли так, просьба у меня к тебе есть. Покопался бы ты в этом деле. Не верю я ни новым друзьям его, ни коллегам, ни снохе, курице размалеванной.

– Тетя Света, а почему я? Есть же Серёга Иванов – опер-важняк. Я-то дилетант в любых расследованиях. Да и кто со мной откровенничать будет. Я не отказываюсь, но это же не логично. Почему меня вы выбрали?