И вот лежат шатры на фурах, под мелким дождем. Главная квартира снова на колесах.

Нету, нету отставки от Марса…

Лещинский, слыхать, удрал из Польши, паны живо скинули его с престола, чуть докатился полтавский гром. Крассов, потрепанный напоследок Синявским, ретировался в Померанию. Стало быть, виват Августу! Кроме саксонца, сесть на польский трон некому – такова злосчастная доля сего государства.

И царское величество иного выбора не имеет, как принять обратно беглого союзника. Увы!

Свидание с саксонцем назначено в Торуни. Зарницы за лесом возвестили издалека – король уже прибыл, ждет, артиллерия репетирует салют, чтобы дружно, разом приветствовать царя.

Борис потом вспоминал:

«Сия бытность обоих потентатов вельми удивила, какою низостью, и почтением, и без всякой отмолвки во всем послушностью был король Август к Царскому Величеству…»

Уж кланялся – ниже нельзя. Разоделся словно куртизанка, – вся грудь в кружевах, под кадыком самоцвет чуть не с кулак. Стыда не показал нисколько. Или, быть может, не пробился стыд сквозь пудру, выбеливающую лицо обильно. Борису сдавалось – Торунь устроила маскарад, по примеру Венеции. То не король всамделишный, – маска изгибается в реверансе, маска семенит ногами, раскидывая искры. А искры обманные, потому как брильянты на застежках башмаков фальшивые.

С усердием натужным, как в дурной комедии, творили политесы ближние к саксонцу люди. И Борис ловил себя на том, что никому здесь не верит – ни вельможе, ни герольду, трубившему у ворот, ни ремесленникам, выгнанным по королевскому приказу из мастерских на улицу, на торжество.

А звездный брат комедиальное сие ликование охладил. Во-первых, парадностью одежды не почтил, встретил Августа в красном кафтане офицера-преображенца. Во-вторых, оглядев короля взыскательно, спросил напрямик, где шпага. Его, царского величества, подарок.

Смешавшись на миг, саксонец извинился. Виноват, мол, оставил в Дрездене, запамятовал. Соврал, негодный. Карлу ведь передарил царский клинок. А швед, убегаючи, его потерял, и на полтавском поле тот клинок нашли…

– Ну так вот, – сказал царское величество, не скрывая усмешки. – Я тебе дарю новую.

И тотчас принесли ее. Ту самую, прежде даренную саблю… И саксонец вынужден был съесть горькую пилюлю, оружие с поклоном взять.

Перо просилось запечатлеть памятную сцену, но Борис не допустил. Дипломату не все следует класть на бумагу. Как-никак союз с Августом возобновлен, старое надобно похерить.

Условлено, что царевич Алексей поедет учиться в Дрезден и король назначит наставников добрых.

– Дома говорить не заставишь, – роняет царь хмуро. – Немецкий язык ему нужен. И латынь.

Оба монарха верхом, со свитой, объезжают город. В тусклом небе расцветают ракеты, поливают башни и кровли то синим колером, то зеленым, то алым. Башни островерхие, вытянутые, с острыми шпилями, город утыкан остриями, взгорбился каменным ежом.

Наутро Главная квартира перешла на суда. Вереницей, убранные флагами, гирляндами, прижались к пристаням ладьи, золотясь начищенной медью церемониальных мортир. Прощальный фейерверк падал градом головешек, едко дымил и сварливо шипел, погружаясь в воду.

Верно, Август охотно утопил бы в Висле и саблю вослед своему фейерверку.

Флотилия должна плыть вниз по реке, в Мариенвердер, где обоих владык встретит король Пруссии. Ныне, после Полтавы, и он испытывает небывалое к царской особе расположение.

От непогоды, от сырости речной Борис начал кашлять. Звездный брат предупредил:

– Не болеть, Мышелов! В Пруссии ты мне нужен.

Свернув с Вислы, флотилия втиснулась в узкий приток и через малое время начала палить из мортир. Уже поднялся на холме замок Тевтонского ордена, охваченный густо городскими строениями.

Подошла ладья Фридриха, с черным одноглавым орлом на флаге. И пруссак учинил прием высший, но без подобострастия, омерзевшего Борису. Из ладьи вышел спокойно, целоваться не лез, а, пожав руку царю, отвел его к себе и усадил рядом, Августа же будто не приметил сразу. Пришлось саксонцу ехать позади.

И Фридриху подарена царем сабля.

Столы накрыли в замке, под сенью гербов. Громадные, вырезанные из дерева, заново покрашенные, они взирали на пирующих надменно.

– Эти господа у нас бывали, – сказал царь, поглядев на гербы. – При Александре Невском визит нам сделали.

Фридрих не понял.

– История старая, – вставил Куракин.

– А вспомнить полезно, – вмешался Петр. – Расскажи, князь, про Невского!

Король выслушал и указал на двух-трех вельмож, штурмовавших жареную свинину.

– Тевтонские роды живучи.

Интереса царь не выразил, стал расспрашивать короля об академиях, учрежденных им в Берлине для ученых и для художников.

– Не при вас ли, – спросил Петр, – обретается знаменитый филозоф Лейбниц?

– Ученая братия своенравна, – вздохнул Фридрих, – однако Лейбниц моей академией не погнушался.