Шрифт:
– Вот бы нам прогуляться, – сказала Кэтрин. – Я бы тебя прокатила в инвалидном кресле.
– Интересно, как бы я в него забрался?
– Как-нибудь справились бы сообща.
– Поехали бы в парк, позавтракали бы на природе. – Я бросил взгляд на открытую дверь.
– Но сейчас мы займемся другим, – сказала она. – Подготовим тебя к приходу твоего дружка доктора Валентини.
– Классный парень.
– Я от него не в таком восторге, как ты. Но врач он, надо полагать, отличный.
– Ложись в постель, Кэтрин. Пожалуйста, – сказал я.
– Нельзя. Правда, у нас была чудесная ночь?
– А сегодня ты выйдешь на ночное дежурство?
– Очень может быть. Но ты меня не захочешь.
– Еще как захочу.
– Не захочешь. Тебя еще никогда не оперировали. Ты себе не представляешь, в каком ты будешь состоянии.
– Я буду в порядке.
– Тебя будет выворачивать, и тебе будет не до меня.
– Тогда ложись сейчас.
– Нет, дорогой, – сказала она. – Я должна записать показания температуры и, главное, тебя подготовить.
– Ты меня не любишь, иначе бы снова легла.
– Вот глупый мальчик. – Она меня поцеловала. – Ну вот, с показаниями покончено. Температура у тебя всегда в норме. У тебя такая замечательная температура.
– А у тебя все замечательное.
– Вот уж нет. Я так горжусь твоей температурой.
– Может, у всех наших детей будет хорошая температура.
– У наших детей скорее всего будет зверская температура.
– А как ты должна меня подготовить к приходу Валентини?
– Ничего особенного. Но процедура малоприятная.
– По мне, так лучше бы ты этого не делала.
– По мне тоже. Но я не хочу, чтобы кто-то другой к тебе прикасался. Такая вот я глупая. Когда кто-то тебя обихаживает, меня начинает колотить.
– Даже если это Фергюсон?
– Особенно Фергюсон, а также Гейдж и эта, как там ее?
– Уокер?
– Ну да. Многовато у нас сестер. Если не поступят новые больные, нас куда-нибудь отправят. Как-никак четыре сестры.
– Наверняка еще поступят. Куда же без сестер? Такой большой госпиталь.
– Надеюсь, поступят. А что я буду делать, если меня отправят в другое место? Ведь отправят, если не поступят новые больные.
– Тогда и я с тобой.
– Не говори глупости. Тебе пока нельзя. Скорее поправляйся, милый, и мы куда-нибудь поедем.
– А потом?
– Может, война закончится. Не может же она продолжаться бесконечно.
– Я поправлюсь. Валентини поставит меня на ноги.
– С такими усами – непременно. Знаешь, милый, когда ты будешь под воздействием эфира, думай о чем угодно, только не о нас. Люди под наркозом становятся жутко болтливыми.
– О чем же мне думать?
– О чем хочешь. Только не о нас. Думай о своих ребятах. Или хоть о другой девушке.
– Ну нет.
– Тогда читай молитвы. Это произведет отличное впечатление.
– Может, я не стану болтать.
– Тоже возможно. Не все болтают.
– Я не буду болтать.
– Не хвастайся, милый. Я тебя прошу. Такой симпатяга не должен хвастаться.
– Не скажу ни единого слова.
– Ну вот, расхвастался. Не надо, милый, не хвались. Просто, когда тебе скажут дышать глубже, начинай читать молитвы или стихи. Это будет мило, и я смогу тобой гордиться. Я и так тобой горжусь. У тебя такая замечательная температура, и спишь ты, как маленький мальчик, обняв подушку и думая, что это я. Или что это другая девушка? Какая-нибудь симпатичная итальянка?
– Это ты.
– Конечно, я. Ах, как же я тебя люблю. Валентини сделает из твоей ноги конфетку. Хорошо, что я не должна на это смотреть.
– Ты сегодня выйдешь на ночное дежурство?
– Да. Но тебе будет не до меня.
– Поживем – увидим.
– Ну вот, милый. Теперь ты чист снаружи и внутри. Скажи мне, многих ли женщин ты любил?
– Никого.
– Значит, и меня?
– Тебя – да.
– А еще?
– Больше никого.
– А сколько было тех, с кем ты, как сказать… проводил время?
– Нисколько.
– Ты меня обманываешь.
– Да.
– Это ничего. Обманывай дальше. Это то, чего я от тебя жду. Они были милашки?
– Ни с кем из них я не проводил время.
– Конечно. Они были очень привлекательные?
– Про это я ничего не знаю.
– Ты только мой. Это правда, и больше ты никогда и никому не принадлежал. А хоть бы и принадлежал. Я их не боюсь. Но ты мне о них не рассказывай. А когда мужчина остается у девушки, в какой момент она говорит, во что это ему обойдется?