– Хороший ангел, всех распугал, даже насекомых, – засмеялась я, не удержавшись.

– Тссс! – поднеся палец к губам, пригрозила мне Лина, опасливо оглядываясь по сторонам. – Он не любит таких шуток.

– А ты откуда знаешь? – с ухмылкой поинтересовалась я.

Она спрыгнула с бетонного саркофага и, приблизившись ко мне, тихо зашептала:

– Вчера, когда я сказала Ульяне о том, что неплохо было бы отругать его за плохое поведение, он отомстил мне!.. В полночь он так сверкнул на меня своими огромными синими глазищами, что я впервые сумела почувствовать острую боль в том районе, где у меня когда-то находилось сердце…

– Да, она скривилась так, будто ее убивают! – подтвердила Ульяна, съежившись от страха.

– Нельзя убить того, кто уже мертв! – встряла Анна Павловна. – Но Лина права! С ним шутки плохи… не знаю, все ли ангелы такие, но полагаю, что нам достался самый суровый и нелюдимый из всех, кто существует на небе…

– Это радует, – сказала я с грустной иронией. – Такого я уж точно разговорю! Может, если он так суров, лучше не соваться к нему со своими вопросами?

– Но он, – твой единственный шанс узнать о том, что ты тут делаешь! – с уверенностью произнесла Анна Павловна. – Тем более, без могилы!

Я призадумалась. Что же, если это действительно так, то мне следовало бы прикусить свой язвительный язык. Если он слышит все то, о чем мы говорим, – ответа у него мне не выудить и за тысячу лет, после всего того, что я наболтала! Какая оплошность с моей стороны!

– Ладно… давайте подумаем завтра о том, как нам задобрить его и разговорить. А сейчас уже поздно. Нам пора спать, или мы не спим? – я вопросительно уставилась на Анну Павловну.

– Нет, представь себе и мы, как живые можем вздремнуть, но совсем недолго, – пояснила она.

Лина, вздохнув, добавила:

– Да, хотя мы не знаем усталости, это просто очередной способ убить время, которое тянется тут бесконечно…

Ульяна вдруг встрепенулась и взлетела в воздух. Лина последовала за сестрой. Взмахнув руками, словно крыльями, они начали не спеша подниматься все выше и выше, пока не достигли вершины самого высокого тополя. Ухватившись за его ветви, они стали раскачиваться взад-вперед, словно на качелях. Их цветастые платья пестрели в лунном свете, как крылья ночных бабочек. Я поспешила за девочками и принялась кружить вокруг них, словно стрекоза. Моему восторгу не было предела, ведь я, оказывается, умела летать! Я могла молнией кинутся вниз, к земле, не испытывая никакого страха и при этом не разбиться, а потом с такой же легкостью могла устремиться стрелой на верх – к звездному небу. И при этом у меня не кружилась голова: я чувствовала небывалую легкость и ощущала всю свою задорную юность. Но мне этого было мало, я хотела подняться еще выше, – к звездам. Взлетев над кладбищенскими деревьями, я вдруг обнаружила, что выше ста метров от земли меня начинает тянуть вниз помимо моей воли. Получается, что и наверх нам путь прегражден: здесь есть невидимый для нас купол, невидимая граница, символизирующая нашу вечную тюрьму.

После нескольких часов полета, мы вчетвером присели на широкую ветку векового дуба, находящегося у той самой старой могилы, к которой почти каждую ночь спускался Павел и, обнявшись, стали ждать полночи. Я заметила, что близняшки с тревогой косились на меня. Очевидно, полагали, будто Павел, все же, может спуститься за мной, а мою могилу они просто пропустили. За этот день они успели привязаться ко мне, и не отходили от меня ни на шаг.

Но ровно в полночь, с двенадцатым ударом курантов, никто так и не появился. В эту ночь Павлу забирать с кладбища было некого. Анна Павловна, в отличие от радующихся девочек почему-то с озабоченностью посмотрела на меня и тихо вздохнула.

Раннее утро ознаменовалось особым событием – совсем недалеко от нас несколько мужчин, одетых в рабочие серые комбинезоны, стали рыть новую могилу. Близняшки непрерывно бегали вокруг них, показывая им языки, и корча рожицы, оставаясь при этом совершенно незамеченными. Анна Павловна сердито покачала головой и одёрнула их. Проснувшиеся воробьи начали оживленно чирикать и прыгать с ветки на ветку, согреваясь под первыми лучами солнца. Возле новоявленной могилы, которая становилась все глубже и глубже, появилось несколько больших черных ворон: они деловито расхаживали поблизости от людей и при этом громко каркали, словно командовали и давали ценные указания людям, как следует рыть яму. Но люди не оценили их рвения и со злостью погнали их прочь, размахивая яростно лопатами. Вороны, словно обиженные дети, замолчали и перелетели на наш дуб, расположившись рядом со мной и Анной Павловной. В отличие от близняшек, которые не знали, куда деть свою неуемную энергию по пробуждению, мы с Анной Павловной все еще сидели на дереве в полудремотном состоянии. Одна из ворон подползла совсем близко ко мне и, посмотрев мне прямо в глаза, звонко каркнула два раза, после чего примостилась прямо мне на колени.

– Она видит меня? – я с удивлением уставилась на улыбающуюся Анну Павловну.

– Да, видит, как и все остальные вороны. Это особенные птицы, они являются проводниками в мир мертвых. Когда я оставалась здесь совсем одна, они составляли мне компанию, не давая мне скучать.

Я осторожно приподняла руку и слегка погладила ворону по голове. Она от удовольствия встрепенулась и еще ближе подставила ко мне свою взъерошенную голову.

– Просит, чтобы ты еще раз ее погладила, – улыбаясь, пояснила Анна Павловна.

– А почему мы не видим обладателя этой могилы? – спросила я, тыкая пальцем на глубокую яму, с которой вылезли рабочие. Их работа была окончена, но никакой вновь прибывшей души по близости не наблюдалось.

– Пока его тело не опущено в яму, его душа все еще витает дома, – он навсегда прощается со своими родными, хотя они и не видят этого…

– А если родственников нет? – с тревогой поинтересовалась я. – Ведь бывает и такое…

– Тогда его душа в последние часы перед погребением находиться возле тех, кто ему был дорог при жизни, а иногда и в том месте, где человек умер или трагически погиб, – понизив голос, Анна Павловна с опаской посмотрела на близняшек, которые дружно опустились в вырытую могилу и давали оценку, хороша ли она. При этом они строили предположения, кто будет здесь похоронен.