Жду я, ждут деревья и призраки, подрагивающие в воздухе, несмотря на весеннее тепло, но все мое естество настроено на такую частоту, где ум улавливает лишь белый шум, помехи статического электричества. Сколько ни прислушивайся, безмолвие в мелодию не переходит.

Я готовлюсь ко сну, но чувствую себя все еще взвинченной и, можно сказать, даже на грани срыва. Все еще вихрем гуляет во мне музыкальный отрывок, услышанный перед ужином тогда, в роще. Все еще чувствую, как духи настороженно прислушиваются к нему вместе со мной. Так я вряд ли смогу уснуть… Но нет, оказывается, вечерние переживания и перебранка все-таки порядком меня измотали. Свалившись на постель ровно в десять часов, от беспокойных мыслей переношусь сразу под сень шумящей тенистой рощи в поток знакомых сновидений.

Вот я лежу еще в своей старой двуспальной кровати, еще в старом – настоящем, родном – доме. В открытое окно врывается сырой осенний ветер. У меня даже ступни окоченели, но закрывать окно не хочется – ведь из рощи доносится голос папиной скрипки. Тихая, заунывная, неизвестная мне мелодия сливается с обычной музыкой ночной природы – наоборот, хорошо знакомой. Мотив грустный, но меня он успокаивает, умиротворяет, веки слипаются…

Вдруг дверь спальни со скрипом отворяется, и я резко пробуждаюсь (во сне). Наверное, просто призрак какой-то забрел, ничего особенного. Натягиваю стеганое одеяло повыше – сначала на грудь, потом чуть не до самого носа, – но тут слышу скрип половиц под шагами тяжелыми, ничуть не похожими на привычную, легкую и торопливую, поступь привидений. Поворачиваю голову к дверному проему – там стоит высокая темная фигура. Черт, лица не разглядеть – свет из коридора бьет сзади.

Сердце мое начинает бешено колотиться.

– Папа? – спрашиваю я, хотя тут же понимаю: это не папа, ведь его скрипка по-прежнему плачет в роще, и продолжаю гадать: – Джесс?

Нет. Силуэт для брата слишком длинный.

Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Я уже догадалась. Уже знаю, кто это там, в дверях.

Он молчит. Он вплывает в комнату бесшумно, как чернила растекаются по бумаге, он приближается к изголовью моей кровати, вот он уже надо мной и заглядывает мне прямо в лицо. Я гляжу на него снизу вверх – как случалось уже десятки раз раньше, – не в силах вымолвить ни слова, даже вздохнуть. У него нет лица. Он пустота. Он – ничто.

Рука тянется к моему горлу. Я понимаю: надо сопротивляться, надо кусаться, пинаться, царапаться, но тело не слушается, оно оцепенело. Конечности отяжелели, как гири, – не сдвинуть с места. Кончики пальцев чужака уже легонько пробегают по моей глотке, и только тут где-то внутри меня рождается крик. Он вырывается изо рта, прорезает тьму спальни и заставляет темную фигуру отдернуть темную руку.

А я все ору, ору, и вот я уже никакая не девочка, не человек, состою не из плоти и крови, а из одних только звука и страха, несущихся в ночи.

Чья-то теплая ладонь ложится на плечо и легонько трясет его.

– Шейди. Проснись. Открой глаза.

Я снова в трейлере, в нашем общем с Хани закутке, надо мной лицо брата. Напряжение во взгляде Джесса сменяется облегчением: я его узнала. Меня еще не отпустило – лежу как парализованная, однако могу оглядеть глазами помещение: не спряталась ли где фигура из теней?

– Ты так вопила, – сообщает Джесс. – Я думал, тебя душат прямо в постели.

– Так и было. – По лицу моему сбегает теплая слеза. Я отираю ее ладонью и понимаю, что снова могу двигаться. Сажусь на постели, вся разбитая, голова кружится. – А где Хани?

В кровати напротив моей ее нет.

– Наверное, заснула у мамы, – отвечает брат, осматривая меня. – У тебя что… опять эти сны, как… тогда?

Он не в состоянии произнести «до смерти папы».

– Кошмары бывают у всех, – отвечаю.

Но безотчетный ужас опять поселился у меня в груди и не отпускает, он тяжек, как тело взрослого человека. Вот уже четыре года, как я его прогнала – пришлось прогнать. Со дня папиной гибели не нападал на меня Черный Человек, выскальзывающий из полумрака и исчезающий в нем, в сумеречном пространстве между сном и явью. Между удушающим кошмаром и воплем пробуждения.

Если теперь он вернулся, значит ли это, что вернутся и остальные персонажи снов? Мертвая девочка на потолке, осы со жгучими жалами? Меня бросает в дрожь, глаза непроизвольно зажмуриваются. Почему именно сейчас? Зачем ему понадобилось возвращаться?

– Шейди, что случилось? – В дверях возникает мама.

Наверняка я перебудила весь дом.

Овладеваю собой. Отвечаю ровным голосом:

– Просто дурной сон увидела. Все хорошо. Иди спать.

Джесс с ней не разговаривает – встает и протискивается в свою комнату. Мама, пробормотав «спокойной ночи», тоже уходит, и я остаюсь одна с физически отчетливым ощущением холодных пальцев на шее, звуков скрипки в ушах и тайны, в которую мне самой поверить страшно.

Черный Человек вернулся.

Сегодня суббота. Тревожное чувство, ожидание худшего или, во всяком случае, чего-то очень скверного все еще стоит у меня «поперек груди», когда я подъезжаю к дому тети Ины.

Этот дом, где я выросла, выглядит как обычно. Наверное, он всегда так будет выглядеть – сколько простоит. Белая краска давно облупилась и приобрела тот же серый оттенок, что и тяжелые «бороды» испанского мха [11] , свисающего с массивных дубов в палисаднике. Окна на верхних этажах покрыты слоем грязи – паутина видна мне даже из машины. Трава вымахала слишком высокая, причудливая сеть трещин в кирпичной кладке переднего крыльца напоминает рисунок пуэрариевых зарослей [12] .