Еще миг, и я пал бы перед ними ниц. Повинился в том, о чем умалчивал; поделился догадками и предположениями. Признался бы, что собираюсь делать, чем готов рискнуть. Я бы пал, повинился, но мне не дали.

– Идите в Вакаикуса, – приказал Сэки Осаму, возвращая себе прежний строгий облик, не располагающий к лишней откровенности. – Расскажите все настоятелю Иссэну. Повторяю: все, не упуская ни единой мелочи. Передайте мою просьбу сделать все возможное, чтобы мстительный дух упокоился с миром. Вознаграждение за обряды я отошлю в храм. Если святой Иссэн пойдет нам навстречу – поступайте в его распоряжение, проводите на кладбище и укажите место захоронения вредоносной банщицы. Дальше поступайте сообразно обстоятельствам.

– Да, Сэки-сан! Слушаюсь!

– Пусть Рэйден-сан доест лапшу, – заикнулся было секретарь. – Вон еще сколько соуса…

Думаете, господин Сэки снизошел?

– Немедленно! – рявкнул он. – Выполняйте!

И добавил, когда я уже стоял в дверях:

– Рэйден-сан, мне доложили, что вас сегодня видели выходящим из театра, расположенного на улице Кобаяси. Что вы там делали, скажите на милость? Ранее вы не были замечены в пристрастии к сценическому искусству. Учитывая, что представления даются вечером, а вы посещали театр в первой половине дня… Это как-то связано с вашим расследованием? Вы о чем-то умалчиваете, да? Вы помните, чем обычно заканчивается ваша самодеятельность?

Я высокомерно задрал подбородок:

– О, Тикамацу Мондзаэмон!

– Что? – глаза господина Сэки полезли на лоб.

– В театре, Сэки-сан, я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба» за авторством блистательного Тикамацу Мондзаэмона. Представление? Вечером? Зачем мне представление, если небеса подарили мне возможность наблюдать за репетицией великого Кохэку?! «И негде сменить нам усталых коней!» Он играл роль Коман, служанки из придорожной харчевни.

Вспомнив наставления актера, я всплеснул руками:

– Это было восхитительно!

– Рэйден-сан, да вы знаток! – ахнул секретарь Окада.

– Знаток, – согласился архивариус Фудо.

Господин Сэки промолчал.

– Да, – сказал настоятель Иссэн. – Это здесь.

Старый монах топтался на месте, на том самом месте, где Сакаи Рокеро вчера расшиб лоб. Год назад, будучи пьяным и очарованным, Сакаи счел это место благополучным домом, где его ждут неземные наслаждения. Кое-что его действительно ждало – ревность, ярость, чужие пальцы на горле.

Эти пальцы Сакаи Рокеро сейчас называл своими.

– Никаких сомнений, – бормотал старик. – Я чувствую присутствие онрё. Здесь все пропитано местью. Неутоленная страсть, гнев, злоба – у меня голова болит от бурления чувств. Вы умница, Рэйден-сан. Как хорошо, что вы не забросили следствие! Эта могила нуждается в погребальных обрядах, как умирающий от жажды – в глотке воды.

Монах наклонился, поднял чью-то ритуальную дощечку с верхушкой в виде пятиярусной пагоды. Взмахнул, словно веером:

– Господин Имори, конечно, насильник, но он правильно сделал, что сбежал из города. Останься он в городе, и онрё быстро добрался бы до него. Господин Имори сбежал, лишив духа, привязанного к Акаяме, возможности отомстить. Вот онрё и взялся за самураев, подобных господину Имори…

В последнее время я редко видел святого Иссэна. Случайные встречи, когда монах с послушниками собирал пожертвования на храм; деликатная беседа о том, почему меня не переводят в столицу – вот, пожалуй, и все. Мы могли бы встретиться на похоронах дознавателя Абэ, но меня туда не пригласили: да, сослуживец, но не близкий друг и не значительная личность, появление которой – честь для усопшего. Смена сезонов года, уйма перемен, так мало свиданий, а казалось, мы расстались вчера. Помню, после Фукугахамы, откуда я чудом возвратился живым, я спросил, как называются книги, которые старик внезапно решил мне подарить. «Повести о карме» и «Рассказы ночной стражи», – сказал он. – Есть и третья, но мне не удалось ее приобрести…»

Каюсь, я так и не собрался их прочесть. Боюсь, Иссэн отыщет третью книгу раньше, чем я возьмусь за первую. Вот стыдоба будет!

Время шло, а старый монах ни капельки не изменился. Сухонький, маленький, подвижный как обезьянка. Лицо изрезано морщинами: неповторимый узор лет. Здесь и сейчас, на кладбище Куренкусаби, он был… Как бы вам объяснить? На своем месте, вот. Актер Кохэку наслаждался каждым шагом по сцене, какие бы страсти ни терзали человека, которого актер представлял. Настоятель Иссэн всей душой впитывал каждое дуновение кладбищенских сквозняков, чувствуя свою ответственность, изнывая от желания помочь – и, уж простите за странное подозрение, наслаждаясь возможностью принести очевидную пользу.

Не знаю, достойно ли это для монаха, которому приличествует сердце, подобное сохлому дереву, и разум, схожий с горсткой пепла. Но я буду последним, кто упрекнет за это Иссэна Содзю.

– Здесь, конечно, хорошо бы поставить храм…

– Что? – ахнул я.

– Храм, – нимало не смутившись, повторил старик. – В местах, где завелся онрё, в древности ставили храмы. Это умиротворяет духа, а если нет, то хотя бы запирает его, не позволяя причинять вред. Сейчас, конечно, власти воспротивятся такой идее. Да и где взять средства на постройку?