Шрифт:
– Правда?!
– Да.
– Ну вот, Люся, всё хорошо. Пошли к нему. Я же тебе говорила, что всё будет хорошо… – с этими словами, мать обняла худощавую дочку, и вмести вышли на лестничную площадку, сказав «спасибо» напоследок старшей медсестре. Но та, уже переключила своё внимание на Павла с Натальей.
– Голощапов… вы?
– Да, – отозвался Павел и поднял голову. – Что с моим отцом?
– Ему делают сейчас операцию. Вы можете остаться здесь конечно, но скажу сразу и честно, операция тяжёлая. Займёт несколько часов. И потом, он будет ещё долго без сознания. Так что, лучше, идите-ка вы домой, и приходите завтра. Ваш папа, как раз выспится, придёт в себя после наркоза….
– Нет…. Я должен его увидеть….
– Вас, сейчас, к нему не пустят. Да и завтра, скорее всего, тоже…. Но, всё будет зависеть от его состояния, – Тамара Васильевна, мягким голосом пыталась уговорить родственников пострадавшего уехать домой, хотя сама прекрасно понимала, что, будучи на их месте, делала бы всё тоже, что и они.
– Хоть скажите, что с ним? – спросил Павел, глядя на Тамару Васильевну взглядом полным надежды, вот именно в такие моменты, она всегда жалела, что выбрала медицину в качестве своей основной профессии. Да, в её руках находится жизнь пациента, и делается всё для спасения человека, но есть ещё раны несовместимые с жизнью, тогда начинается борьба со смертью за спасения человека. Выжил, выкарабкался – хорошо! Не выкарабкался, умер – плохо, смерть одержала схватку в поединке. Но ты – виновата, хотя сделала всё что могла. Вот как сейчас, стоит перед ней молодой парень, со слезами на глазах, спрашивает, что с его отцом, а во взгляде читается: «Спасите моего отца! Ради Бога, спасите! Умаляю!» А что она? Она не Бог. Только там, наверху, решают кому куда….
– У вашего отца, сильная черепно-мозговая травма. Проломлена грудная клетка. И еще много чего…. Удар был сильным, смертельным. Ему, ещё очень повезло, что сразу на месте аварии не скончался. При таких травмах, как правило, не выживают. Всё остальное, вам расскажет хирург, когда закончится операция. Извините, мне нужно идти.
– Как думаете, шанс есть? – дрогнувшим, но полным надежды голосом, спросил Голощапов-младший.
– Да. А сейчас идите домой. – Тамара Васильевна собралась уйти, но повернулась и договорила то, что забыла сказать с самого начала. – Да, и ещё. Оставьте мне свой номер телефона.
– Хорошо. Одну минуту! – Павел кивнул головой, достал из своего портмоне серебристую визитку и протянул старшей медсестре. – Звоните в любое время.
– Хорошо….
В коридор влетела запыхавшаяся старушка с выпученными глазами и диким криком:
– Где мой внук? Что с ним?
К ней тут же подошла Тамара Васильевна. Молодые люди молча сидели на лавке у стены и смотрели в пол. Наташа боялась потревожить своего молодого человека, хотя понимала, что от сидения в коридоре толку тоже немного. Нужно было что-то делать.
– Ты как? – осторожно спросила она.
– Нормально.
– Может, пойдём, поговорим с гаишниками?
– Давай, – он нехотя поднялся с мягкой лавочки, посмотрел на дверь отделения реанимации и снова опустился на место. – Я не могу….
– Хочешь, посидим ещё?
– Да.
– Хорошо.
– Спасибо.
Они сидели молча ещё несколько минут. Павел погрузился в свои воспоминания детства и юности, когда вместе с отцом ходил в горы, на рыбалку, за грибами, где отец учил сына разным тонкостям, как у костра вели мужские разговоры. И эти разговоры, не прошли даром. Всё что говорил отец, это было правильно и абсолютной правдой. Точнее сказать – Истиной. Ведь, как известно – правда – у всех своя, а Истина – одна. Михаил Павлович Голощапов с детства увлекался туризмом и альпинизмом, служил в Афганистане, и считал, что друзья проверяются только трудностями, отвесными скалами, да ледниками, как в песнях Владимира Высотского. Поначалу Павел не верил этому, но когда подрос, стал больше общаться с друзьями и сослуживцами отца, то понял, все они вместе прошли огонь, воду и медные трубы. Начинали бизнес в девяностые, когда благодаря политике Горбачёва, стали закрываться заводы и фабрики, и сотни тысяч рабочих оказались на улице. А у людей семьи, и их нужно было чем-то кормить. Вот тогда, он с сотоварищами организовал кооператив по пошиву обуви. Но, как только бизнес пошёл в гору, наехали бандиты. Платить отец не собирался, и в одно прекрасное утро цех полыхнул, да так, что только одни стены и остались. Естественно, милиция никого не нашла. Так как, те же руки, что сожгли цех, и кормили всю милицию. Тяжелые дни наступили для их семьи. Но им тогда, на помощь пришли все друзья отца. Помогали, кто, чем мог. Через полгода новый цех, по пошиву детской одежды, был запущен с полным циклом производства. И вновь с первыми прибылями появились братки, требуя мзду. Отец платить никому не хотел. Но и терять второй раз своё дело, тоже не имел желания, вот и обратился к своему однокласснику, школьному приятелю и сослуживцу Андрею Рябоконю. Тот не был бандитом, был тем простым советским парнем, что прошёл Афганистан. И вместе с другим парнями, которые не желали идти в бандиты, организовали общество «Воинов интернационалистов». Вот туда-то и пришёл отец за помощью. Что там был за разговор, что делали, отец никогда не говорил, но после этой встречи к нему за деньгами больше никто не приходил. С тех пор его предприятие, и десятки других, работают и приносят хорошую прибыль. Вскоре, рядом вырос второй цех, по производству детской обуви…. А нескольких местных авторитетов, до сих пор найти не могут, официальная версия гласит так:
«Лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого по делу не найдено», ну или проще говоря - «нет тела – нет дела».
А само дело отправили в ОУР по розыску пропавших граждан и скрывающихся преступников, где завели материал по безвести пропавшим и отправили в архив, где оно находится и по сей день….
С громкими криками и воплями, вся в слезах, в коридор вбежала женщина, с красным лицом и большими каплями пота, стекавшими по нему. Она искала своего пропавшего ребёнка. Но ей, никто, из медперсонала, толком ничего не говорил. И прорвавшись через охрану, ошалевшая от горя бегала по больнице в поисках сына. Взбудораженный мозг от страха, принялся рисовать самые ужасные картинки.
– Тише женщина! Не кричите! – строго сказала ей медсестра, проходившая мимо, – Здесь реанимация, а не базар!
– Ой, мамочки мои родные! Горе-то какое! – причитала женщина и обессиленная присела на лавку напротив молодых людей. – Как же мне дальше жить, без него… без моей кровиночки….
Наташа с сожалением посмотрела на неё, вздохнула и уже собралась отвернуться, но вместо этого, сочувственно спросила:
– Что у вас случилось?
– Сын пропал! А они меня… не слушают! Я прошу, прошу, прошу…. Наверное, хотя от меня скрыть, что случилось с моим сыном… – едва не срываясь в истерику, ответила женщина, достала носовой платок и принялась быстрыми движениями стирать пот и слёзы. Но руки предательски дрожали, и это получилось у неё с огромным трудом. – А здесь все, словно в рот воды набрали! И слова из них не вытащишь…. Я же мать, разве так можно?
– А с чего вы решили, что он здесь, в больнице? Может дома, за компьютером в наушниках сидит. Или, где-то с друзьями заигрался? – спокойно и утешающе продолжала спрашивать девушка.
Павел отвлёкся от своих воспоминаний и внимательно посмотрел на перепуганную женщину, потом на свою спутницу. Пытаясь понять, к чему клонит Наташка.
– По телевизору сказали… – всхлипнула женщина, чувствую поддержку и сочувствие со стороны девушки, сбавила обороты и уже не крича, со слезами на глазах, принялась рассказывать о своём горе, – Мне сегодня во вторую смену на работу…. Хотела приготовить сыну борщ…. И…. Я была на кухне, когда…. Когда объявили, что случилась авария, и пострадало много людей…. Не очень разобрала, что случилось…. Но, как прозвучала фамилия и имя моего сына, тут в глазах сразу и потемнело. Накинула плащ и в чём была, бегом сюда…. А здесь говорят, что нет такого… Точнее, среди пострадавших детей нет… – на этих словах, она не выдержала и зарыдала. Петрова терпеливо выждала пока женщина успокоится, возьмёт себя в руки и продолжит свой рассказ, – Я своими ушами слышала…. Миша, моя кровиночка…. Отец его, беспутный, утонул спьяну на рыбалке… Три года назад… Вот и ращу сына одна…. Борщ ему…. Чтобы вечером покушал…. А оно, вон… горе-то какое….