Он сидел за столом, курил и, погрузившись в свои мысли, смотрел на опавший садик. На душе было тоскливо, как и на осеннем дворе. Да, время многое стёрло, оставляя в памяти размытые, будто в тумане, картинки прошлого. А вот чувства обиды, стыда, обделённости отчётливо помнились и сейчас, когда ему «стукнуло» 30 лет. Да нет, это не стыд, это обида и озлобленность. Ну, да, а чего стыдиться? Он же не виноват, что жизнь у него сложилась именно так. А может и виноват.

Когда Дима родился, отца у него уже не было. Точнее, он был где-то, но пока мама рожала, он тихо собрал свои вещи и «замёл» следы. С тех пор родителя никто не видел.

А ещё Дмитрии помнил, что в доме у матери вечно не хватало денег. Мать сумела нажить с недолгим мужем только сына. В последующем, она так и не смогла разделить свой семейный очаг с каким-нибудь другим мужчиной. Возможно, причиной тому были её непривлекательность плюс ушедшая молодость, уже близко подошедшую к горизонту жизни. Тихая, боязливая, она всё же находила силы в одиночестве поднимать своего сына. Наверное, этому способствовали её безмерная покладистость к жизни, к работе. А ещё она никогда не влезала в женские сплетенные беседы и обсуждения других. Ольге Ивановне помогало огромное неугасающее со временем огромное желание выучить своего ребёнка, «выбить» его в люди, чтобы потом могла гордиться им. Она старалась заниматься с сыном в меру своих способностей и возможностей. Однако она не могла дать ему всего того, чего хотела бы. В этом непреодолимым препятствием стояли её восьмиклассное образование, вечные материальные трудности и постоянная занятость на работе. Об отце Димы, с которым она не была официально зарегистрирована в браке, никогда ничего не рассказывала сыну. А когда подраставший Дима пытался выяснить у матери хоть что-то о своём отце, та, как всегда не многословная и грустная, говорила:

– Да не было у нас отца. Я, родила тебя! И никто нам не нужен. Мы с тобой вдвоём. Мне нужен только ты.

Но она помнила мужа. Помнила его угрюмым мужчиной, молчаливым, никогда не улыбавшимся. Она злилась на него, на себя, на весь мир. И всё же, появись он теперь здесь, она бы его простила. И, возможно, у них всё было бы иначе, лучше, чем раньше. Ведь у них сын. Теперь она сумела бы сказать чего она хотела бы и как ему лучше вести себя и чему он должен учит сына. Да, теперь она сумела бы пояснить, что он, как отец должен быть примером не только сыну, но и для соседей. Таким примером, чтобы соседка Валька уже не смогла бы ничего дурного сказать в их адрес, и даже завидовала бы ей. Но он так и не появлялся, как бы она этого ни хотела.

Дима старался больше времени проводить дома, где он родился, где родилась его мама, где жили его бабушка и дедушка, которые умерли задолго до его рождения. Его, конечно, тянуло к сверстникам, но среди них он чувствовал себя не таким, как они. У них были папы, мамы, бабушки и дедушки, которые окружали их завидной для Димы заботой. А у него – никого, кроме мамы, которой он хотел бы гордиться, но не мог. Не было в его матери того, что могло возвышать её в газах сына. Он даже стеснялся ходить рядом с ней. У других ребят мамы были красивые, молодые, такие видные. А папы… Он был согласен на любого папу! Дима мечтал о том, что когда-нибудь в ясный солнечный день, когда на улице будут все-все, в их дворе вдруг появится высокий, сильный, красивый, улыбающийся только ему военный лётчик. Он поставит на землю чемодан, раскинет крепкие руки и скажет: «Дима, сынок! Ну, вот и я – твой папа». О, как же он будет счастлив. Ему будут завидовать все мальчишки и девчонки. Но такой день всё никак не наступал.

В свои 12 лет Дима казался себе ростом ниже своих одноклассников, хотя на самом деле были ребята ростом и пониже его. Но те другие, ниже ростом выигрывали бойким характером и весёлым нравом. А он обычно выглядел грустным. Привыкший к одиночеству он сам избирал уединение. О чём он думал, о чём мечтал в своём детском мире одиночества, знал только он сам, один. Дима даже не пытался с кем-либо подружиться из среды одноклассников или ребят с соседнего двора. Да и сами пацаны не пытались сблизиться с Димой. Он был для них субъектом насмешек, сплетен и даже мелких физических издевательств над ним.

Девчонки не обращали на него внимания, а иногда, как и мальчики, относились к нему с пренебрежением и даже с некоторой брезгливостью. В физическом отношении он был в классе, наверное, одним из самых слабых. Его мог обидеть любой. Попыток дать обидчику отпор он не проявлял, молча сносил лёгкие побои, пинки, подножки и другие мелкие издевательства. Особенно он мучительно переносил всё это, когда такое происходило в присутствии девочек. И только уединившись, он давал волю своим фантазиям. В них он легко расправлялся со своими врагами. Такие фантазии стали его повседневной привычкой. Именно такие его фантазии давали ему возможность не упасть духом в полной мере. В них он проявлял смелость, ловкость и даже крайнюю жестокость. Ту жестокость, которую он вызывал и воспринимал как вполне справедливое действие за понесённые наяву унижения и оскорбления. Он мысленно мстил своим обидчикам. Он избивал обидчиков до крови, заставлял стоять перед ним на коленях, дрожать от страха и просить пощады. Но он их не щадил, он их всех ненавидел. Чем больше те молили в Диминых воображениях о прощении, тем больше и жёстче он распалялся с ними. Безжалостно, твёрдой рукой он мысленно умело орудовал палкой, ножом и даже топором. Тем самым топором, которым мать рубила дрова возле сарая. Дмитрии не страшился своих фантазии, наоборот, он их сам вызывал, так как после этого становился на некоторое время уверенным в себе, обиды затухали в волнах мести. Но такое победное настроение сохранялось ненадолго.

Когда Дмитрии стал старше, то к своим почти ежедневным фантазиям он всё чаще стал примешивать картины жестокого насилия над одноклассницами и девочками своего двора. В своих фантазиях он подвергал насилию не только тех парней, кто его обижал, пренебрежительно относился к его личности, но и тех, кто был жизнерадостен, умел показать себя и легко находил контакты с девушками. С этими, довольными жизнью ребятами, он расправлялся в присутствии их подруг. А затем, на глазах связанных по рукам и ногам парней он глумился над их девушками. Мысленно грубо насилуя их, он мастурбировал, получая двойное удовольствие. И каждый раз, при возникновении юношеского желания, он привычно и с большим удовольствием воссоздавал прежние картины своих жестоких фантазии. Такие выдуманные картинки отчётливо и детально проходили в его сознании, отпечатывались в мозгу и, ему иногда даже казалось, что всё, что он придумывал, будто всё это было на самом деле. И в целом, все эти воображения приятно волнующим осадком, наслаивались в его сознании. Наверное, всё это можно было бы назвать зреющим или уже сформированным сознанием маньяка насильника, мстителя насильника.

Среднюю школу Дима окончил в основном с тройками. Две отличные оценки он имел только по двум предметам: по трудам и поведению. Да, за поведение ставили оценку по тому, как себя вёл школьник или школьница в школе, на глазах сверстников и учителей. А каково было поведение подростка в его мыслях, мечтах, будущих планах, мало кто ведал, а если что и ведали, то не всё и не обо всём. А мысли и мечты отдельных юнцов вообще были в самых глубоких потёмках их скрытного сознания. Велика была радость Дмитрия, когда закончились его школьные мучения. Сверстники Димы радовались по случаю окончания средней школы и тому, что переходят на новую, более высокую ступень жизни и немного несколько по-детски огорчались тому, что так быстро пролетело детство и школьные годы. А вот Дима покидал школу, как освобождённый от десятилетнего детского наказания и ни о чём не грустил. На выпускном школьном балу почти все ребята делились между собой своими планами на скорое будущее. И здесь, даже в такой день Дима чувствовал себя лишним на этом последнем, но важном для каждого выпускника празднике. Даже классный руководитель не подошла к нему не поговорила с ним, как с другими. И только учитель по труду, назначенный директором дежурным на входе в школу, персонально поздравил Диму с окончанием школы и пожелал успехов в дальнейшей учёбе или службе в армии. Он сказал трудовику, что хочет немного подышать свежим воздухом. А на самом деле Дима решил скорее покинуть территорию школы, чтобы не видеть радостные лица выпускников, не слышать музыку танцевальных ритмов. Да и танцевать-то он не умел и никогда не пытался делать этого. Аттестат в руке, грамота за образцовое поведение тоже у него. Когда объявили его фамилию и имя на получение аттестата об окончании средней школы и грамоты за образцовое школьное поведение, то Дмитрии так засмущался, что ему казалось, будто лицо ему обдало жаром. Но он справился, не чувствуя своего беглого шага он быстро поднялся на школьную сцену, молча выслушал короткое поздравление от директора, принял из её рук аттестат и уже собрался быстро удалиться на своё место, как завуч остановила его и зачитала текст грамоты, которым он награждался за образцовое поведение в школе. На удивление ему самому зал аплодировал. Всё это его ввело в ещё большее замешательство. В общем, вручение аттестатов прошло для всех торжественно и радостно. Некоторые ребята даже высказались со сцены с благодарностью учителям, школьным годам.