Шрифт:
Рыжая вошла в камеру и села на стул, на котором еще недавно сидела Паучиха. Она скрестила свои длинные ноги и откинулась на спинку, сложив руки на коленях. Ее ногти были выкрашены в черный цвет. Это заинтересовало Джессику. За первую неделю пребывания в Тюрьме №13 она видела не так много накрашенных ногтей. Она также не заметила, чтобы косметика была здесь в ходу, а губы Люси были накрашены кроваво-красной помадой.
Еще одно доказательство особых привилегий, - предположила Джессика.
Это заинтриговало ее, но в данный момент ее больше интересовало другое.
– Какого черта ты все еще здесь?
– Элис сказала мне остаться с тобой и проследить, чтобы эти нацистские ублюдки больше тебя не доставали.
– Нет необходимости. Я могу сама о себе позаботиться.
– Я тебе верю, - сказала Люси, пожимая плечами.
– Я просто делаю то, что мне сказали. Думаю, ты можешь выбросить меня из камеры, но я бы попросила тебя этого не делать. В твоих же интересах.
Джессика долго смотрела на разбросанные по полу самодельные фишки, размышляя об этом. Затем она посмотрела на рыжую и спросила:
– Сыграем?
Глава 18
Часто за последние несколько дней Ливия Коллинз размышляла о своем унижении от Фрауеншафт. Эти мрачные, удручающие мысли прервали надзиратели, когда в обед привезли нового пациента.
Двое парней вкатили каталку в лазарет. К каталке была пристегнута заключённая, которую она сразу узнала: странное маленькое существо, известное под прозвищем Паучиха, настоящее имя Ленор. Она получила перелом ноги и руки при падении со второго этажа в блоке "D".
Один из переломов, левой голени чуть ниже колена, был сложным. Увидев торчащий сквозь кожу осколок кости, Ливия первым делом решила воткнуть туда что-нибудь острое и прокручивать до тех пор, пока Паучиха не обоссытся от боли.
Однако, хотя Ливия безумно хотела разрядиться, природная интуиция подсказывала ей повременить с этим. По крайней мере, пока, решив сделать что-то необычное для себя. А именно обеспечить ей такое лечение, какое любой человек с подобными травмами получил бы, обратившись в отделение скорой помощи.
Отослав надзирателей, Ливия ввела обезболивающее, вправила сложный перелом, как могла, и забинтовала рану. Затем она наложила шину на голень и занялась сломанной рукой женщины. Поскольку перелом на руке был нe сложным, его было легче вправить. Когда все было сделано, она подкатила капельницу, подвешивая прозрачные пакеты с жидкостью, морфином и сильным антибиотиком к крючкам на верхушке.
Закончив, она встала у кровати Паучихи и посмотрела на бессознательную женщину. Это было странно - оказывать надлежащую медицинскую помощь заключенному. Она не чувствовала ничего, кроме недоумения, что она вообще это сделала. Но ее не отпускало странное чувство, что спасение этой женщины может принести ей пользу. Какую, она и сама пока не знала.
На первый взгляд, эта идея была нелепой. Ливия Коллинз не верила в такие вещи, как предвидение или что-то сверхъестественное. Она больше доверяла науке.
Кроме того, вера в сверхъестественное означала бы допущение хотя бы отдаленной возможности жизни после смерти. А это, в свою очередь, означало возможность существования Бога или высших сил, а также ада и Дьявола. Для такой, как Ливия, посвятившей свою жизнь пыткам и убийствам, мысль об огненном царстве, где души грешников обречены на вечные мучения, была ужасающей.
Поэтому она просто не могла поверить в такие вещи.
И все же...
Телефон в ее кармане зажужжал, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. Она редко им пользовалась, поскольку это был примитивный раскладной телефон начала века. У него не было доступа в Интернет, и звонить по нему нельзя было никому за пределами Тюрьмы №13. У большинства сотрудников были такие же телефоны, но все они предназначались только для внутренней связи. Единственным человеком, который звонил ей с какой-либо степенью регулярности, была доктор Воронова.
Ливия достала телефон из кармана и открыла его, расширив глаза от слов на маленьком светодиодном экране: НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ.
Крепко сжав трубку и тяжело сглотнув, она поднесла ее к уху и сказала:
– Ливия Коллинз.
– Я говорю с медсестрой Ливией Коллинз, верно?
Голос, раздавшийся с другого конца, был женским. Хотя слабый акцент женщины было трудно определить, в том, как она произносила слова, было что-то такое, что смутно наводило на мысль об аристократическом происхождении. Пренебрежительное высокомерие.