– Может, волосы еще отрастут?
– высказал предположение шеф.

– Может, и отрастут, - ответила мамаша, все повышая голос, - а может и нет. Меня интересует, что вы собираетесь для него сделать.

Шеф предложил помыть мальчику голову. Сначала мне показалось, что она накинется на него с кулаками, но пока она решила ограничиться словами. Выяснилось, что мытьем головы тут не отделаешься, нужна денежная компенсация. Попутно она поделилась с нами своими наблюдениями относительно общего направления нашего журнала, его практической ценности, его призывов к поддержке общественности и умственных способностей его сотрудников.

– Нашей вины я тут не вижу, - возразил шеф (человек он был весьма деликатный).
– Он просил информацию - он ее и получил.

– Так вы еще и смеетесь?!
– сказала мамаша (ему и в голову не приходило смеяться, человек это был пресерьезнейший).
– Сейчас вот получите то, чего не просили. Два пенса номер!
– сказала мамаша с такой решительностью, что мы, дрожа, как зайцы, поспешили попрятаться за стулья.
– Вот заявлю куда следует, и с вашими головами будет то же самое!
– Я понял, что она имеет в виду голову своего сыночка. При этом она прошлась по поводу внешности шефа, из чего было видно, что вкус у нее неважный. Неприятная была женщина. Но по-моему, выполни она свою угрозу, дело ее было бы поиграно; однако шеф был искушен в вопросах юриспруденции, и его принцип был - никогда не связываться с законом. Он частенько говаривал:

– Если меня остановят на улице и потребуют снять часы, я откажусь. Если же мне станут угрожать силой, я наверняка стану защищаться, хотя драться и не умею. Если же, с другой стороны, грабитель пригрозит востребовать их с меня по суду, я без разговоров отдам ему часы и буду считать, что еще дешево отделался.

Он уладил дело с красномордой мамашей, уплатив ей пять фунтов - весь наш месячный доход, и она ушла, утащив покалеченного отпрыска. После ее ухода шеф очень мягко сказал мне: - Не подумайте только, что я вас в чем-то виню; это не вина - это судьба. Занимайтесь вопросами нравственности и критикой - это у вас хорошо получается; но заниматься дальше "Полезными советами" я вам не советую. Как я уже сказал, вы здесь ни при чем. В вашем материале все верно, ничего не скажешь; просто вам не везет.

Как я жалею, что не последовал его совету, от каких напастей я избавил бы себя и окружающих! Не знаю, почему, но мои советы до добра не доводят. Если я объясню кому-нибудь, как лучше добраться из Лондона в Рим, то можете быть уверены: либо этот человек потеряет багаж в Швейцарии, либо потерпит кораблекрушение в Дувре. Если я посоветую кому-нибудь купить фотоаппарат, то в Германии его арестуют по подозрению в шпионаже. Мне стоило немалых трудов объяснить одному человеку, что ему надо сделать, чтобы жениться на сестре покойной жены, проживающей в Стокгольме. Я узнал, когда отходит пароход из Гулля, в каких отелях лучше остановиться. Сведения, которыми я снабдил его, были получены из самых достоверных источников, и промашки быть не могло; и все же со мной он больше не разговаривает.

Вот почему мне и приходится обуздывать свою страсть к полезным советам; а посему в этой книге вы не найдете ничего, хотя бы отдаленно напоминающего практические рекомендации. По крайней мере, я к этому стремился; не знаю, насколько мне это удалось.

В ней не будет описаний городов, памятников архитектуры, исторических реминисценций, нравоучений.

Я как-то спросил одного ученого иностранца, что он думает о Лондоне.

– Это очень большой город, - сказал он.

– Что вас больше всего поразило?
– поинтересовался я.

– Люди.

– Если сравнить его с другими городами - Парижем, Римом, Берлином, что вы о нем думаете?

Он пожал плечами:

– Он будет побольше - что еще сказать?

Один муравейник очень похож на другой. Везде много дорожек - одни узкие, другие широкие, и по ним бестолково снуют насекомые, одни куда-то спешат, другие останавливаются поболтать с приятелем. Одни волокут тяжелую ношу, другие греются на солнышке. В закромах хранятся припасы, в многочисленных келейках насекомые живут своей нехитрой жизнью: спят, едят, любят. А в этом уголке покоятся их белые косточки. Эта норка побольше, эта поменьше. Это гнездышко на камнях, это на песке. Этот домик построен лишь вчера, а этому чуть ли не сто лет, говорят, был он еще до того, как ласточки налетели, - может, и не врут?

Не найдете вы в этой книге народных песен и легенд.

Своя песня есть в каждой населенной долине. Я вам сообщу ее сюжет, а вы можете передать его стихами и положить их на собственную музыку: жила-была девушка, прискакал какой-то парень, полюбил ее и ускакал.

Вариантов эта песня не имеет, поют ее на многих языках, так как нашего молодого человека изрядно поносило по белу свету. Хорошо помнят его в сентиментальной Германии; помнят, как он прискакал к ним, и жители голубых Эльзасских гор; побывал он, если мне не изменяет память, и на берегах Аллана. Какой-то Вечный Жид, да и только; и сегодня, как рассказывают, находятся глупые девицы, которым слышится затихающий стук копыт его коня.

В нашей стране, где так много развалин и заброшенных домов, сохранилось немало легенд. Передаю вам суть, а вы уж состряпайте сами блюдо по вкусу. Возьмите одно или два человеческих сердца, так, чтобы они подходили друг другу; один пучок страстей человеческих - их не так уж и много, с полдюжины, не более того; приправьте смесью добра и зла; полейте все соусом из смерти и подавайте где и когда угодно. "Келья святого", "Заколдованная башня", "Могила в темнице", "Смертельный прыжок влюбленного" - назовите блюдо, как хотите, вкус от этого не изменится.