В этих книгах также указывается о странной войне 1812 года и уничтожении Москвы неизвестным оружием. О доме Романовых, неправедно усевшихся на трон, изничтоживших, с помощью западных сил Рюриковичей. Разве все это могло пройти мимо меня? Конечно же нет и по приезде в Москву я написал несколько заметок по поводу неизвестной нам истории. В редакции Труд напечатали несколько моих заметок, в остальных отказывались печатать. Не знаю почему?

Понял почему, когда за мной пришли сотрудники в военном галифе и при погонах. Ага, влепили мне тогда по полной, учитывая и то, что я был письменно предупрежден. Дали мне тогда десять лет лагерей, за политическую неблагонадежность, а я так и не понял за что? За то, что я поднял нашу настоящую историю или за то, что немного покритиковал наше правительство, за то, что оно замалчивает такие моменты истории?

И загремел на целых десять лет в солнечный Магадан, лес валить. Самое интересное, что просидел я там от звонка до звонка без всяких поблажек и амнистий, хотя в пятьдесят третьем Берия объявил всеобщую амнистию и выпустил из тюрем и лагерей весь уголовный сброд, кроме политических. Это сейчас пишут, что политические тоже были отпущены в том далеком пятьдесят третьем. Чушь!

Из нашего барака выпустили только двоих и все. Остальные политические досиживали свои срока. За эти страшные десять лет я прошел очень хорошую школу выживания. Кто там только не сидел в ГУЛАГе и великолепные ученые, поэты, художники и артисты. Наверное весь цвет интеллигенции европейской части России. Даже попался Шкловскиий Вениамин Александрович, знаменитый ученый археолог, знаток не только Древнешумерской цивилизации, но и других древних культур.

Ученому влепили пять лет лагерей за крамольные высказывания в отношении нашей горячо любимой коммунистической партии, а свою критику партийные бонзы никому не прощают, будь ты хоть семи пядей во лбу. На эти пять лет знаменитый ученый стал моим невольным учителем и наставником. Много жарких споров с учителем прошло на деревянных шконках и к нашим спорам нередко подключались другие заключенные ГУЛАГА, имевшие весьма немалые ученые степени.

Телевизора в лагере нет, газет тоже нет. Из радио только громкоговоритель, висящим над плацем, на одиноком столбе и отдающим приказы начальником лагеря. Поэтому долгими зимними вечерами я учился у старших товарищей, всему, что они знали сами. Были среди них и химики, и металлурги, и даже затесался один оружейник из Тулы.

Вот они меня и научили получать порох, сталь и другие вещи. Правда пока все только теоретически. Не было у нас лабораторий и другого оборудования. Только со смертью Сталина, после пятьдесят третьего года у нас появились некоторые послабления. Даже появилась своя химическая лаборатория. Это все благодаря тому, что финансирование лагерей урезали настолько, что наше лагерное начальство вынуждено было перейти на самоокупаемость.

Поэтому у нас и появились токарные станки, оборудование и химическая лаборатория, где мы варили динамит и толуол для взрывных работ. Наш лагерь был переориентирован на добычу золота и алмазов. Вот тогда все мои теоретические знания пришлось подтверждать на практике, даже умудрился себе изготовить барабанный револьвер, не говоря уже о многочисленном холодном оружии, как ножи кукри или сабли с казачьими шашками.

И, как уже говорил ранее, отсидел в лагерях от звонка до звонка. Вышел в далеком шестидесятом году, после того, как на престол взобрался лысый, началась оттепель и меня оправдали, принесли даже подтверждающий документ. Только на кой он мне сдался? Не скрою, хорошую школу мне пришлось пройти за эти десять лет, но жена от меня ушла к другому, а дочка забыла как я выгляжу. Нашу квартиру жена продала и мне некуда было возвращаться. Кто мне возместит мою сломанную жизнь!? Кто? Пусть они этой бумажкой пойдут подотрутся, сволочи!

Докторскую я все-таки защитил, не сразу конечно, но пришлось попотеть. В Москве мне место не нашлось, только в далеком Краснодаре устроился сначала преподавателем в археологический институт, затем уже стал завкафедрой. За время работы в институте наша кафедра много раз выигрывала гранты и по ним мы со студентами на летних каникулах уходили в экспедиции и на раскопки.

Удивительно, на археологические экспедиции в Сибири и изучении древней Тартарии, до сих пор находился под запретом государства. Хотя уже прошло столько лет, нет уже Сталина, нет Хрущева, наверное поэтому мои статьи о государстве российском, за которые мне пришлось отсидеть десять долгих лет, оставались актуальными и не потеряли свою новизну. И вот еще почему мне не нашлось места в московских институтах.

Но, за это время, находясь на переферии, мне удалось сделать себе имя, не постесняюсь о себе сказать в таком ключе. Ко мне приезжали за консультациями из-за границы из американских университетов, из учебных заведений Лондона и Парижа, спасибо покойному Шкловскому, научившему меня видеть суть предметов, откидывая красивую шелуху. Наверное поэтому мне удавалось расшифровывать древние письмена и определять уникальные артефакты, там, где пасовали именитые профессора и ученые с мировыми именами.

Работал в институте до последнего и ушел в семьдесят лет из него. Нет, не потому что стал слишком стар и глаза уже слабо видели, а потому что сменился ректор нашего института, мой старый друг, всегда меня прикрывающий от министерства культуры и всяких проверок из Москвы. С новым ректором мы не сошлись характером и поэтому я добровольно ушел из института, но меня нет, нет в сложных случаях приглашали проконсультировать, если археологам попадалось очень древняя вещь или какой-либо артефакт.