Поэтому адских всадников так и опасались, с… с долей нелюбви, так скажем. Мы, варгарианцы, мало того что почитали некромантов и, будучи неупокоенными, причиняли много проблем после смерти (если не похоронить павшего по обряду), так мы еще и били демонических тварей их же оружием. Поэтому были в Империи – в основном в незнающих прорывов Европе и императорских землях Рима, те, кто ставил варгарианцев едва ли не на одну доску с демонами.

Приняв клинок, я держал его на ладонях и рассматривал. Относительно небольшие размеры и внешне непрактичный вид не могли обмануть: рукоять была артефакторная, и при нужде превращалось либо в короткое древко – делая из Когтя глефу, либо же в длинное – после чего в руках у всадника оказывалась пика. Кинжал, глефа или пика – которые, из-за накопленной в кристалле лириума силы адского пламени, могли пробить любой силовой щит или защитное поле.

Страшное оружие, смертельно опасное даже для индигетов. И этим самым оружием, сбросив пиджак, я один за другим сделал себе на плече три неглубоких надреза. Каждый из которых мгновенно наполнился живым адским пламенем красного лириума, заражающим раны.

Жгло немилосердно, но я позволил себе лишь дернуть уголком губ. И то сделал это демонстративно, показывая не отклик на боль, а неприязненное отношение к неподходящему времени и месту для нанесения метки.

Седой капитан смотрел на меня во все глаза – он начал понимать, что происходит.

Касание когтя, след варга – метка, отличающая адских всадников. У меня такая – в прошлой жизни, была. У Кайдена, хоть он и Рейнар, почему-то нет.

– Так нормально? – как ни в чем не бывало, не обращая внимания на горящие болью и огнем порезы, поинтересовался я, протягивая меч капитану.

Обычно касание когтя проводилось в торжественной обстановке, перед строем адских всадников и под взглядом Морриган и предков. Но у меня сейчас просто не было на это времени.

– Господин, – принимая клинок, преклонил колено Вальдер.

Капитан уже догадался, что я – это совсем не тот юноша, который спускался в подвал с Десмондом. Некромантия на Севере – спутница и подруга, а не жуткое пугало, как в остальном обитаемом мире. И возвращение из Посмертия – здесь пусть и не обыденность, но воспринимается милостью богини, а не неведомой жутью.

Конечно, вслух никому и никогда капитан о своей догадке не скажет, и даже думать сам с собой об этом не будет. Но преклонял колено он только что не перед Кайденом, а перед одним из вернувшихся Рейнаров. А вот перед кем, кстати, он тоже меня никогда не спросит.

– Капитан. Прямо сейчас нужно отправить… в мое постоянное место жительства двух сообразительных гвардейцев. Пусть доберутся и просто ждут, больше им никаких указаний не давать. Если же герцог Десмонд спросит зачем они убыли, ему необходимо будет ответить, что я самолично дал им указание – в случае своего пленения в темнице замка, или в случае моей смерти, им необходимо отправиться в отделении Конгрегации и подробно рассказать обо всем, чему сегодня они стали свидетелями.

Я блефовал. Конечно, я бы никогда в жизни не стал связывается с Конгрегацией, тем более подводить под расследование фамилию. Но Десмонду придется поверить, что я готов сдать его инквизиторам. Гвардейцы пусть и не видели произошедшего в алтарном зале, но даже их косвенное свидетельство будет настолько красноречиво, что даже последний дурак из инквизиторов догадается, что здесь сегодня произошло. Догадался бы, конечно – ведь никто никому ничего рассказывать не будет.

– Будет сделано, милорд. Что-то еще?

– Да. Когда выйдете, взбодрите там народ, пусть цирюльник поскорее пошевелится.

Вальдер, когда разворачивался на каблуках, едва заметно улыбался. Явно довольный тем, что наконец кто-то из настоящих сынов фамилии Рейнар оказался в замке Арль.

Бодрить никого ему не пришлось – сразу после того, как капитан покинул кабинет, через дверь проехало сначала зеркало, потом человек шесть внесли наполненную мыльной водой медную ванную (как только затащили по лестнице), забежали девушки, помогающие цирюльнику и портному.

Раздевшись, я погрузился в теплую воду – откинувшись на удобную подушечку и отдавшись на волю оттиравших кровь девушек. Настоящие варгрийки – горящее в порезах на плече адское пламя их совсем не смущало. Какая-нибудь европейка уже в истерике бы билась, стремительно убегая прочь и не видя ничего перед собой.

Шрамы, впрочем, довольно скоро закрыл прибывший лекарь – использовав для этого шепотку лириума (зеленого) и короткую просьба-молитву Морриган. И вместо трех горящих алым пламенем порезов у меня на плече осталось три угольно-черных шрама.

Навсегда осталось.

После того как с меня смыли всю кровь, я вылез из ванной. Сразу же был вытерт, причесан, одет в белоснежный халат и усажен в кресло. Глядя на себя в зеркало, рассматривал незнакомого юношу. Пепельноволосый, скуластый, на вид даже… крайне надменный и дерзкий. Ну, это от Альба, определенно, у них вот это – «лицо кирпича просит» – фамильное. Это не исправишь, но хотя бы прическу в порядок привести стоит, а то… эти выбритые виски и длинный, словно конская грива хвост, спускающийся за спину, дикость какая-то.