Вэл неподвижно лежала и смотрела на клинок, залитый светом луны. Кожу покалывало от близости оружия. Пальцам хотелось прикоснуться к металлу.

Ладно, нужно верить, что это действительно игра — жестокая игра, призванная соблазнить ужасом. Вэл повторила это столько раз, что даже поверила и абсолютная безобидность Маджида стала казаться неоспоримой, как закон гравитации. Тем не менее что-то подсказывало: врет не только Маджид, все куда хуже — она врет самой себе.

Вэл попыталась вызволиться, подняв шарфы по столбикам кровати, но шелк безнадежно застрял на выпуклостях барочного дизайна.

Сон казался немыслимым, и все же она задремала, но вначале поплескалась на границе бессознательного, как человек, бредущий по мелководью, перед нырком на глубину, где ждут неожиданные и все более страшные ужасы, обрывочные сны, жалящие, словно осколки стекла. Кошмары, что мелькают перед глазами, будто фрагменты головоломки, лишенные какой бы то ни было системы, но неизменно леденящие кровь.

— Знаешь, нож был ошибкой. Он не для тебя. Ты заслуживаешь более соблазнительной смерти... я бы сам выбрал такую на твоем месте.

Вэл вначале подумала, что видит новый кошмар, который маскирует свою иллюзорную природу, подражая голосу Маджида. Затем внезапно осознала, что это не сон, и с придушенным вскриком распахнула глаза.

Маджид стоял возле кровати. Зрачки были сильно расширены. В Руках — фута три веревки, похожей на те, что временами используют в Марокко вместо пояса. Золотая, она поблескивала от вплетенных в нее металлических нитей.

Вэл попыталась заговорить, но из-за кляпа слова превратились в невнятное бульканье идиотки или задыхающейся жертвы.

Раздевшись, Маджид залез на Вэл и накинул веревку ей на шею.

С ее губ сорвался беспомощный, придушенный вздох. Глаза следили за каждым движением Маджида, моля о пощаде.

Если это игра, подумала Вэл, точка удовольствия давно пройдена. Запястья болят. Сердце готово проломить ребра от страха, с каждым ударом в висках все сильнее стучит кровь.

Из углов комнаты наползала чернота. В центре, словно в эбеновой раме, смутным пятном белело лицо Маджида — морда гигантского насекомого, рассеченная надвое блестящей золотой веревкой.

Вэл забилась в кровати, снова и снова переводя взгляд с рук Маджида на его глаза и обратно.

Он упорно их прятал, и это напугало Вэл больше всего.

Вначале Маджид поиграл с веревкой, то душа до потери сознания, то отпуская. В какой-то момент Вэл ощутила внутри себя член, толкавшийся в том же ритме, в каком усиливался и ослабевал нажим на ее горло. Глаза против воли закрывались, но, поймав наконец одурманенный взгляд Маджида, Вэл почувствовала, как ее покидает последняя надежда: ни холода, ни страсти, одна отстраненность, словно он смотрит из какой-то шизанутой вселенной, где мука и боль одинаково ничего не значат.

Веревка врезалась в кожу, и с углов комнаты наползло еще больше темноты, так что осталась только булавочная головка света. Давление в черепе возросло, уши наполнил далекий гул. И вдруг Маджид, с чувством выругавшись, выскользнул из нее и выпустил ее горло. Он не кончил. У него просто опал.

— Думал, будет интересно нам обоим, но ты все портишь... все разрушаешь! — вспылил он. — Теперь снова придется приводить себя в нужное настроение.

Казалось, из его глаз вот-вот покатятся слезы.

Внезапно он бросился к комоду. Шприц и порошок — символы пагубного пристрастия. Вскоре Маджида поглотила возня с наркоманской атрибутикой. Он насыпал героина в ложку и погрел ее снизу зажигалкой.

За всем этим Вэл наблюдала горестным взглядом, заклинающим покончить с игрой, но не нашла ни малейшего сочувствия на равнодушном лице Маджида.

Когда пришло время наложить жгут и вкатить дозу, внимание Маджида вновь обратилось к Вэл. Не так давно из-за давления веревки на горло она проглотила часть шелковых трусиков, использованных вместо кляпа. Даже сейчас, когда Маджид ее больше не душил, существовала опасность задохнуться и умереть.

— Проклятье! — шлепнул ее Маджид. — Не могу смотреть, как ты дергаешься, будто выловленная рыба. Собралась умереть — умирай тихо!

На этих словах Маджид сорвал скотч и вытащил изо рта Вэл трусики. Прокашлявшись, она попыталась заговорить. В рот будто пепла насыпали.

— Маджид, это игра?...

— Нет, задание. У меня нет выбора. Прости. Правда.

— В смысле «нет выбора»?

— Я перед кое-кем в долгу.

— Филакис?

— Да.

— А та девочка?..

— Она доставила его последнее предложение, если можно так выразиться. Отобрать чью-нибудь жизнь, и покровавее. Такое вот условие. Филакис придет в ярость, если узнает, что я не пустил нож в ход.