Однажды он подался вперед, словно решив проверить реальность видения, но отдернул руку прежде, чем коснулся зеленого пламени.

Опустив взгляд, Вэл увидела, как огненные языки пожирают ее тело. Нижняя часть уже стала текучей, будто подтаявший до прозрачности лед.

Взвыл яростный ветер. Сквозь безумное кружение огня мелькнули высокие стены и бетонные крыши кубических мышино-серых построек.

Огонь взметнулся и пожрал то, что от нее еще оставалось. Боли не было, лишь холодное, слепящее сияние, от которого все органы чувств отказали один за другим. Осталось лишь вожделение.

Оно проникло в каждую пору и принесло забытье.

Через несколько минут Брин собрался с духом и, отклеившись от стены, обследовал место, на котором странное зеленое пламя превратило Вэл в пепел.

Осмотрев его, он усомнился в собственном здравомыслии. Деревянный пол, которому бы следовало заняться как спичка, даже толком не закоптился. Осталось только несколько подпаленных прядей и клочков обугленной ткани.

Лишь вещи Вэл в номере свидетельствовали о том, что она все-таки не приснилась. Одежда в шкафу, туалетные принадлежности в ванной комнате, запах, еще хранимый кроватью.

«Данхилл», помогший Вэл каким-то образом превратиться в огонь, валялся там, куда выпал из ее рук.

Брин тупо застыл над зажигалкой. Столкнувшись с загадкой, он оказался к ней не готов. Его ум привык иметь дело с предсказуемым, приземленным миром кровоточащего мяса и ломающихся костей — к тому, чем можно управлять и манипулировать. И теперь Брина слепила ярость к той, что так жестоко оставила его в дураках.

— Будь ты проклята! Проклята! Проклята!

С его губ сорвался вопль ярости. Одним взмахом Брин смел все с комода: зеркало разлетелось на ртутно поблескивающие осколки; помада и серьги звякнули о пол; флакон его одеколона, стоимостью сто долларов за унцию, разбился о стену и потек по ней мускусными струями. Сбросив одежду Вэл с вешалок, Брин изорвал ее в клочья. Остатки искромсал на кусочки. Затем, удовлетворившись причиненным ущербом, пырнул подушку, на которой лежала головой эта дрянь, и превратил занавески чуть ли не в шелковую бахрому.

В разгар этого припадка внимание Брина привлекли курильницы и ароматные свечи, которые Вэл выстроила на подоконнике, и ум, отчасти прояснившись, родил из хаоса одну-единственную логичную мысль: мерзавка использовала для побега похожий предмет. Почему бы не попытаться последовать за ней тем же образом?

Брин подобрал «Данхилл» с пола и, начав с ближайшей свечи, прошел вдоль всего ряда, зажигая каждую сандаловую палочку, каждый фитиль.

Наградой за труды стал ароматный запах и маленькие, заурядные огоньки.

— Черт бы ее побрал!

Он швырнул зажигалку через весь номер и размашистым ударом смел все с подоконника подчистую, затем огляделся, ища, что бы еще уничтожить.

Единственным предметом в комнате, не затронутым его яростью, была бутылка дешевого вина, початая накануне. Брин вынул пробку и жадно хлебнул. Затем отнес бутылку в ванную вместе с ножом, которым еще недавно мстительно кромсал шторы и остальное. Здесь он разделся и, сев на пол, утешился тем же образом, что и в детстве: неспешно наносил себе длинные порезы и смотрел на собственную кровь. Вместе с ней уходила ярость, а потом Брина сморил сон.

Брину снилась толпа. Люди с окровавленным оружием в руках гнали его по лабиринту узких проходов и лестниц, крича, будто в одну глотку. Казалось, это гудит рой обозленных ос.

Преследователи приближались. По лбу Брина струился горячий пот. Проснулся он от ненормально громкого женского вопля.

Сирена.

Встав, Брин отворил дверь ванной и тут же ее захлопнул.

Перед ним бушевала огненная стена. Настоящее пламя, а не то изумрудное, что таинственным образом вызвала Вэл, скакало по сорванным с окон, истерзанным занавескам. Изголовье кровати и часть пола тоже горели. Под потолком собиралось удушающее облако дыма.

Брин выругал себя за то, что не погасил свечи и курильницы. Мозг лихорадочно работал. Помнится, в чем-то из прочитанного писалось, как действовать в таких случаях. Нужно напустить воды в ванну, заткнуть щель под дверью мокрыми полотенцами и ждать спасателей.

Но снаружи настоящий ад, и единственный выход прегражден огнем. Пламя не успеют погасить вовремя. Никто даже не знает, что он в номере.

На улице взвыли новые сирены. Послышался топот ног и возбужденные крики толпы, несомненно собравшейся ради такого зрелища.