Принеси мне, Санта, антидепрессанты

Аннотация

Не дело это - без новогоднего настроения ходить!

Ну и что, что у тебя депрессия?

Зачем еще существуют Дед Мороз и Санта-Клаус?

Попроси у них немножечко радости - и только держись!

Может быть, они только этой просьбы и ждали!

Чудеса, знаете ли, надо делать своими руками - даже если ты Санта-Клаус и по совместительству психиатр в местном ПНД.

Очень, очень горячий и развратный психиатр...

18+

Не лучшее место для новогоднего настроения — Заходите. — Ой! — Я сначала заскочила в кабинет, а потом только огляделась. — А где Инга Семеновна? — Я за нее! — заявил сидящий за столом молодой мужчина со светлыми волосами. Загорелый, с улыбкой, как у голливудской звезды, и глазами голубыми-голубыми, будто весеннее небо. И в цветастой гавайской рубашке под распахнутым белым халатом. Нифига себе психиатры пошли! Я даже забыла закрыть за собой дверь. И вообще застыла, не сделав ни шагу, пока он не улыбнулся еще раз во всю сотню белоснежных зубов и жестом не пригласил меня сесть на стул для пациентов. Медсестра за столом у окна насмешливо хмыкнула. Видать, я не первая такая… ошеломленная. А парень встал — оказался он высоченным! — и сам закрыл дверь кабинета. — Меня зовут Максим Игоревич, я сегодня заменяю вашего участкового психиатра. Да я уже догадалась. Во все глаза я рассматривала этого Максима Игоревича, который совсем не выглядел серьезным доктором. Скорее было похоже, что какой-то австралийский серфер отвлекся от съемок для календаря с мужиками-моделями и прикола ради напялил халат. Он даже за стол не помещался! Это вообще должно быть противозаконно — чтобы психиатры были такими красивыми! Ему же отдаться хочется прямо на этом столе, заваленном документами, и чтобы стопки медицинских карт рассыпались по полу от ритмичных толчков! Максим Игоревич, к счастью, как раз опустил глаза в одну из таких карт. Мою. И не видел, как я пожираю его взглядом, будто он мое любимое пирожное. Например, тирамису со сладким-сладким сливочным кремом, легкой ноткой пьянящего кофейного ликера и горчинкой посыпки из черного шоколада. Или эклер с тонкими стенками из заварного теста, ванильным кремом внутри и шоколадной помадкой снаружи… Ты обнимаешь его губами, вонзаешь зубы в воздушное тесто и чувствуешь, как растекается на языке сливочный крем… — Так, — сказал Максим Игоревич, прерывая мои гурманско-эротические фантазии. — Смотрю, Инга Семеновна назначила вам новый препарат, потому что на предыдущий отклика не было. И сегодня у нас контрольный визит. Что ж. Рассказывайте! Он сложил руки домиком и вопросительно поднял на меня свои небесные глаза. — Что рассказывать?! — испугалась я. Все-таки я не готова вот так вот через двадцать секунд знакомства вываливать все, что только что подумала. Да и медсестра рядом. — Все рассказывайте! — щедрым жестом разрешил Максим Игоревич. — Всю свою жизнь! Уф, ну ладно, это я могу. Только… — Это будет долго, — честно сказала я. — Куда-то спешите? — выгнув светлую бровь, ехидно спросил он. — Куда я могу спешить тридцать первого декабря в шесть вечера, действительно… И тут все веселье с него словно смыло. Он неожиданно стал очень серьезным и даже халат слегка запахнул, скрывая буйство красок и хвост малинового попугая, нарисованного на рубашке. — Некуда спешить? А как же готовить новогодний стол? Елку украшать? Покупать последние подарки? С семьей поругаться, как положено на праздники? — Я одна живу, — пожала плечами. — Не с кем ругаться. Некому подарки дарить. А «оливье» куплю в супермаркете. Он нахмурился и что-то написал в моей карточке. Неужели про «оливье»? Я вытянула шею, но ничего не разглядела. Да и с этим их врачебным почерком даже если разглядишь, прочитаешь только заклинание вызова демона, а не секреты моей странной психики. — Плохо. — Максим Игоревич постучал ручкой по столу и повторил: — Очень плохо. Обязательно нужны новогоднее настроение, суета, предвкушение праздника. Так что вы уж постарайтесь. Елочку хотя бы поставьте — это я вам как доктор настоятельно рекомендую. — Где ж я ее сейчас найду? — хмыкнула я. — Не успею уже. — Ну… — Он потер в задумчивости идеально выбритый мужественный подбородок. — Вдруг случится новогоднее чудо? Попробуйте! И сощурился хитро так. Снова блеснул улыбкой — вот я уверена, что таких людей можно фотографировать в любой момент жизни, они даже в туалете в самый ответственную минуту будут выглядеть сияющими звездами. Как тут не сомлеть бедной девушке, которая даже целовалась последний раз пару лет назад? — Ладно. — Максим Игоревич хлопнул ладонями по столу. — Вернемся к нашим баранам. Что с вашим антидепрессантом? Как заходит? Побочные эффекты есть? Тошнота, например? — Есть, — кивнула я. — Диарея? Сонливость? Понижение либидо? Вот до входа в этот кабинет либидо у меня было пониженное. Все те же пару лет как пониженное. А на антидепрессантах, еще первых, которые вообще не подействовали, — оно и вовсе уснуло, как Белоснежка, откусившая яблоко. Вечным сном — лет на сто. А сейчас… встрепенулось как-то даже. Сердечко екает — я уж и забыла, как это приятно! Да и ниже… гораздо ниже… уффффф, как стало тепло. Горячо даже. И как в таких условиях сообщать про диарею причине моего эротического волнения? Я замялась, думая, как сказать супер-секси-психиатру, которого хочется облизать с головы до ног, как карамельку, что я по полдня из туалета не вылезаю? — Всего понемножку, — дипломатично выкрутилась я. — Еще симптомы? — Он снова пометил что-то в карточке. Я вздохнула. Желание забиться в маленькую норку и никогда не вылезать? Прыщи — как будто я вернулась в свои тринадцать? Головная боль по ночам? Решила рассказать о головной боли. Это даже как-то… изящно. — Мда… — Максим Игоревич написал что-то в карте размашистым почерком. — Плохо. Ему так не шло хмурое выражение лица, что мне тут же захотелось убедить его, что ничего страшного, ну поболела голова — и все, а так таблетки отличные! Просто великолепные таблетки! Особенно мне цвет нравится — такой благородный пыльный синий, у меня платье на выпускной такое же было! Пусть он улыбнется! Он как будто услышал мои мысли — господи, не дай бог! — и таки улыбнулся. — К счастью, я как раз вернулся с медицинской конференции, где производители представляли антидепрессант нового поколения. Клинические спытания прошли очень успешно, результаты убедительные. Так что давайте я вам его и выпишу! Побочных эффектов практически нет. Он засучил рукава халата, как будто собрался картошку копать, а не рецепт выписывать. А я мгновенно нашла новый фетиш — залипла на его руки. Ух, какие пальцы… Особенно указательный и средний. Такие… длинные и ловкие. И жилы на предплечьях… А учитывая, как халат едва не трещит на мощных плечах, в раздетом виде Максим Игоревич наверняка еще более сладкая карамелька… Уфффф… Захотелось достать где-нибудь веер и срочно начать им обмахиваться. Ничего себе зажигательный мужик! Мне даже жить как-то захотелось — давно забытое чувство. А можно мне его вместо антидепрессантов? Дважды в день. Он закончил выписывать рецепт, встал из-за стола и шагнул ко мне, протягивая его. Ярко-голубые глаза смотрели с такой теплотой, что я не смогла от них оторваться и взяла листочек из его руки дрожащими пальцами — пару раз промахнувшись. — Постарайтесь купить таблетки поскорее. Не хотелось бы, чтобы такая красивая и молодая девушка пропускала всю радость жизни, — сказал он, понизив голос. Так интимно и доверительно, что я сглотнула, почувствовав, как по коже разбежались мурашки. — Сегодня уже не успею… — прошептала я в ответ. — Ну, как только откроются аптеки. Не затягивайте. И он вернулся за стол. Я — честное слово, не удержалась! — бросила взгляд на его задницу. Она должна была быть великолепна при таком шикарном экстерьере. Но — увы, была прикрыта халатом. Вот облом-то! Девушка в кои-то веки возбудилась, а тут… В общем, из кабинета я вывалилась вся красная как рак и тут же заскочила в туалет, чтобы плеснуть холодной водой в лицо. Ох. Ох. Ох. Синий шарик и последняя коробочка с оливье Психоневрологический диспансер в новогодние праздники — место невыносимо унылое. Здоровые люди, которым только справку получить — на работу, для вождения, на оружие, — тридцать первого декабря в шесть вечера сюда не заглядывают. У них есть дела поинтереснее. Зато те, кому надо обновить рецепты перед долгими каникулами, покорно сидят в очереди. Лица у них мрачные, одежда серая, а в глазах — печаль. Кто-то навсегда привязан к этому мрачному месту: у них серьезные проблемы, и таблетки надо пить пожизненно. Кто-то еще надеется избавиться от временных напастей — депрессий, тревожных расстройств и прочих не самых тяжелых по сравнению с теми, что у первых, неприятностей. Но и они не слишком радуются: если организм решил, что больше ты серотонина, дофамина и остальных гормонов, отвечающих за счастье и радость жизни, не заслуживаешь, то как бы ни хотелось, новогоднего настроения у тебя не случится. И даже елочка в холле, наряженная сотрудниками — облезлая, пластиковая, украшенная старыми, еще советскими игрушками, — не развлекает. Хотя и напоминает о детстве. У моих бабушки с дедушкой такая же была. Даже царица полей кукуруза на прищепке — точь в точь как та, что спрятана у меня на антресолях в старой коробке, набитой ватой. Там же лежит Дед Мороз из папье-маше. Суровый, с посохом. Я не стала ничего доставать в этом году. Не хочется. У меня тоже недостаток радости в организме. А самое печальное — что нет никакого желания эту радость добывать. На улице заметало. Мелкий колкий снег летел в лицо острыми стрелами, царапая кожу. Я укуталась в шарф по самые глаза, но это мало помогало. На остановке автобуса было пусто. Наверное, недавно ушел. Теперь полчаса ждать: больше отсюда ничего не ходит. Справа от меня убегала пустынная, освещенная тускло-оранжевыми фонарями дорога к еще более черному на фоне вечерней темноты лесу, слева тянулся унылый серый забор. И ни одной живой души. После короткого, но яркого свидания с горячим психиатром у меня осталось ощущение, что я побывала на берегу океана, где загорелые спасатели с прокачанным прессом зубоскалят с красотками в белых купальниках, шумит прибой и светит яркое тропическое солнце. А теперь меня снова порталом выкинуло в московскую промзону в минус двадцать и обратно не пускают. Даже если бы у меня не было депрессии — она бы сейчас непременно началась! Автобус сжалился и пришел через десять минут. Правда, я окончательно успела замерзнуть. Внутри воняло бензином и выхлопными газами, словно у нас тут не двадцатые годы двадцать первого века, а восьмидесятые в деревне. Старенький «пазик» ковыляет к станции электричек, дачники сидят на мешках с картошкой, и разбитая дорога вытряхивает всю душу. От запаха тошнило, но не на мороз же выскакивать? Может, и не от запаха, может, тоже побочки от таблеток. В аптеке у метро, которая уже закрывалась, нужного лекарства не было. Аптекарша с подозрением изучила рецепт, даже печать зачем-то потерла наслюнявленным пальцем и, обведя меня презрительным взглядом, сказала, что у них такого нет. Не первый раз уже, кстати, я сталкивалась с тем, что в аптеках к моим лекарствам относятся так, будто это страшные наркотики, а я совсем маргинальная женщина, раз их пытаюсь купить. При этом молодые парни, покупающие упаковки шприцов, такой реакции никогда не вызывали. Я потащилась в метро, надеясь еще успеть застать открытый елочный базар и купить хотя бы одно из «прописанных» психиатром лекарств. Самую облезлую елочку, пожалуйста, и полкило новогоднего настроения на сдачу! Но — увы. На том месте, где еще с утра укутанные по брови бодрые продавцы деловито измеряли елки, отсчитывали деньги и упаковывали разлапистых красавиц в сетки, чтобы удобнее было нести, уже никого не было. И елок не было, только валялись втоптанные в снег сломанные ветки. Ну вот… Глупость, конечно, но почему-то я ужасно расстроилась, до слез. Я взрослая девочка, мне почти тридцать лет, и в Деда Мороза я давно не верю, но в новогоднее чудо — еще немножко да! Поэтому где-то в глубине души после слов Максима Игоревича про обязательную радость я надеялась, что вместе с елочкой принесу в дом и надежду на перемены к лучшему. Я подняла одну веточку — показалось, что она самая целая, — но она развалилась у меня в руках. Подняла другую — иголки на ней были раздавлены в кашу. Третья осыпалась. Я бросила ее обратно в снег и почувствовала, как против моей воли горячие слезы копятся в уголках глаз. Вроде и понятно — головой! — что это болезнь за меня плачет и грустит, что я не виновата, что никакой трагедии нет. А все равно печально и кажется, что я самая несчастная в мире. Прямо сейчас. Здесь, на этом покинутом еловом базаре. Одна, в темноте… — Я так по тебе скучаю… — прошептала я. В груди разливался холод одиночества. — Так скучаю… Три года прошло, как мы расстались с бывшим, а я все еще думала о нем. Особенно в такие моменты, как сейчас, когда кажется, что я бы потерпела: и то, что он меня постоянно шпынял, и то, что попрекал внешностью, презирал все мои увлечения, танцевал на вечеринках со всеми, кроме меня. Потерпела бы — лишь бы не быть одной в эту новогоднюю ночь. Лишь бы кто-нибудь теплый обнимал меня. Я сама его бросила. Сама. Дура! Особенно дура, что плачу тут, уткнувшись в шаткую деревянную ограду, и слезы замерзают на щеках, прихваченные морозом. Он сейчас наверняка счастлив с кем-нибудь, режет салатики, наряжается, смотрит «Иронию судьбы» по телику. Только я одна. Гордая и несчастная. Возвращаться домой, где темно и пусто и даже самой паршивой гирлянды не висит на окне, хотелось меньше всего на свете. Поэтому я пошла бродить по улицам. Редко-редко в каких окнах не горел свет — в основном везде были яркие огоньки, наряженные елочки или веселые люди, суетящиеся на кухне. На улицах тоже было полно народу: кто-то докупал как всегда забытый горошек или свежий хлеб, кто-то в последнюю минуту пытался успеть найти подарок, а компании подростков испытывали хлопушки и фейерверки, чтобы выбрать для полуночи самые лучшие. Я забегала в магазины погреться и послушно натягивала улыбку, отвечая на пожелания «c наступающим!» радостным: «Вас тоже!» Но и они начали закрываться один за другим. Пора было домой, в свое темное одиночество. Даже шампанского у меня нет: лекарства несовместимы с алкоголем. За «оливье» я успела в последний момент — за пять минут до закрытия супермаркета. Выгребла пару пластиковых коробочек с полупустой полки. Оставался только самый дешевый — с колбасой и морковки больше половины. — Где ж вы раньше были, — развела руками продавщица. — Все кончилось уже, народ запасается, как перед ядерной зимой. Это ведь уже не болезнь виновата, да? Просто не везет. Или сама дура, как всегда. На выходе я задержалась рядом с маленьким магазинчиком, где продавались новогодние украшения. Елки нет, гирлянд нет, настроения нет… Но пусть будет хотя бы один елочный шарик, правильно? — Вот этот, — указала я на голубой с белыми снежными узорами. Красивый. И дорогой, собака… Несла его в ладонях, боясь поскользнуться и разбить хрупкое новогоднее настроение на сверкающие осколки. Хлюпала носом, стирала иней с замерзших ресниц и снова плакала. В этом маленьком синем шарике для меня почему-то в этот момент сосредоточилась вся надежда на то, что следующий год будет лучше, чем этот. И прошлый. И позапрошлый. Дома растерялась: куда его вешать-то, если елки нет? Не на люстру же? Попыталась пристроить на книжную полку, но он скатывался. Попробовала положить красиво в вазочку на кухне, но одинокий шарик выглядел слишком печально. В итоге, не найдя лучшего места, повесила на крючок для одежды в прихожей. — Ты — мое новогоднее настроение, — сказала я шарику. — Кроме тебя, больше некому его создать — чувствуй свою ответственность. Он-то, наверное, надеялся, что попадет на высокую пушистую елочку, к своим собратьям. Будет радовать людей, которые нарядили ее еще в середине декабря и разберут к концу января. Может быть, его даже потрогала бы лапкой какая-нибудь шаловливая кошка. А может — разбили бы расшалившиеся дети. Лучшая смерть для шарика. Не то что висеть в прихожей у одинокой женщины почти тридцати лет. Я последний раз посмотрела на ответственный шарик, потянулась выключить свет — и тут раздался звонок в дверь. Ой. Кто это? Соседи? Заблудившиеся чужие гости? Продавцы картошки пытаются в последние часы года сделать план? Я поднялась на цыпочки и заглянула в глазок. На лестнице стоял… Дед Мороз! Не целуйте Дедов Морозов Ходят ли маньяки в новогодний вечер по квартирам в костюме Деда Мороза, чтобы убивать одиноких доверчивых девушек? Может и ходят. Ну зато какой финал! Поэтому я открыла дверь. А Дед Мороз распахнул свою шубу со словами: — Смотри, что Санта принес плохой девочке в этом году! Я вдохнула и забыла выдохнуть. Потому что под шубой ничего не было. Нет, конечно, наоборот. Под шубой было ВСЕ! Мощные плечи, прокачанная грудь с маленькими темными сосками, идеальный пресс с восемью кубиками, свитые жгутами паховые мышцы, треугольником уходящие вниз, будто неоновыми стрелками указывая на охренительно крепко стоящий весьма нескромных размеров член! С повязанным вокруг головки красным бантиком! Ниже я увидеть не успела. Застряла. К тому же Санта-для-плохой-девочки наконец посмотрел мне в лицо и заорал: — Бля! Ну и запахнул всю красоту обратно. — Я не Бля, я Нина, — обиделась я. — А вы, Максим Игоревич, могли бы быть повежливее с пациентками. Потому что мой мозг, хоть и с некоторой объяснимой задержкой, но обработал входящую информацию, и я узнала своего гостя. — Нина? — Санта Клаус присмотрелся ко мне, хмуря светлые брови, и еще раз заорал: — Твою же мать! — Ну вы вообще… — пробормотала я. — Мама, конечно, против не будет, но… — Нина Аверьянова. Депрессия, тревожное расстройство, подозрение на дистимию, пациентка Соколовой, — сообщил он скорее себе, чем мне. И зачем-то стянул с головы свою красную с белой опушкой шапку. Светлые волосы под ней торчали в разные стороны, как колючки ежа. — Неловко вышло, — сказала я, переминаясь с ноги на ногу и стараясь смотреть ему в лицо, а не туда, где под красной шубой скрылись главные подарки. Максим Игоревич, мой горячий психиатр, о котором я собиралась мечтать всю новогоднюю ночь, стоял передо мной во всей красе, и вид у него был потрясенный. Даже больше, чем у меня. Он перевел взгляд на дверь и внимательно изучил табличку с номером квартиры. — Это же четвертый этаж? — С какой-то странной надеждой уточнил он. — Пятый, — вздохнула я. — У нас в лифте нумерация дурацкая, с нуля начинается. — Так это… я промахнулся? — А жаль! — вырвалось у меня невольно. Он замер. И вдруг посмотрел на меня таким… очень откровенным мужским взглядом. Оглядел с головы до ног, прикусив нижнюю губу. Долго, пристально, подробно. Жарко. Как смотрят только мужчины, которые мысленно уже не только раздели женщину, но и прикинули несколько самых интересных поз. Даже если на тебя так посмотрит коротышка с пузиком и носом-уточкой — и то в пот бросит. А когда вот такой Санта с загаром, и кубиками, и… прочими местами… Уф! В общем, побочки от лекарств в виде пропажи либидо у меня теперь точно не было. 100%! — Нина… — Максим Игоревич тяжело уперся ладонью в косяк двери и качнулся ко мне чуть ближе. — Ты ведь знаешь, что нельзя заигрывать со своим психиатром? — Вы первый начали! — Тут же открестилась я. — Я ошибся. Меня ждут этажом ниже. Но… Глубоко-черные зрачки в небесной голубизне его глаз завораживающе пульсировали, растекаясь чернильными озерами. Мне как-то перестало хватать воздуха. Он ведь умеет делать искусственное дыхание, он же врач? — Что — но? — Спросила я, едва шевеля пересохшими губами. — Но даже если бы не ждали, — вздохнул Максим Игоревич. — Отношения с пациентами — это не этично. И запрещено. Даже дружить не рекомендуется. — Вообще никогда? — Удивилась я. — Жестоко как-то. Мало ли как оно в жизни сложится. — Нет, есть срок. — Какой? Не то чтобы я верила, что мне что-то светит с этим охренительным мужчиной, но так, для общего развития интересно знать! Мало ли — как в жизни сложится, ага. — После полного прекращения профессионального общения — два года, — сухо уведомил меня Максим Игоревич. — У-у-у-у… Стало немножко обидно. Может же девушка помечтать, как через пару месяцев она, полностью излечившаяся, приходит в развевающемся платье и на каблуках в кабинет своего бывшего психиатра, садится на стол, закидывая ногу на ногу, и его небесный взгляд скользит все выше и выше к резинке чулка, край которого… — Так что, Нина, желаю тебе интересного года! — Прервал мои эротические мечты бодрый голос Санта-Клауса. Или Деда Мороза. Или подарочка от них обоих. Увы — не мне. — Вряд ли в моем году будет что-то интереснее этого! — Искренне сказала я. В небесных глазах заискрились смешливые снежинки. — Так! — Сказал Максим Игоревич. — А ну не сметь грустить в праздник! Запрещаю как врач! — Вы сейчас не врач, а Санта-Клаус! — заметила я. — Хорошо, — подозрительно покладисто сказал он. — Я Санта-Клаус и я тебе принес… Он оглянулся — позади на лестничной площадке стоял довольно увесистый красный мешок. — Знаешь, что? — Сказал не мой Санта-Клаус. — Пожалуй, кое-что принес. Он запахнул шубу покрепче и подтянул повыше штаны, специально приспущенные ради шоу. Эх, надо будет узнать, что у меня за соседка снизу, которой такие подарочки достаются. Или не узнавать, чтобы потом не мучиться от комплексов всю оставшуюся жизнь? Между тем, Максим Игоревич развязал мешок и нырнул в него, разгребая кучу шуршащих пакетов и разноцветных коробок. — Так, смотри-ка… — сказал он, зажимая свою шапку под мышкой. — У меня тут с собой рекламные образцы того антидепрессанта, что я выписал. Вот тебе и подарок — начнешь принимать сегодня же! Он протянул мне пакетик с яркой рекламой лекарства, в котором лежало несколько коробочек с таблетками. — Вы очень специфический Санта, — сказала я, заглядывая в пакетик. — Ага, специализированный психиатрический отряд Санта-Клаусов. Так… — он бросил взгляд в глубь квартиры. — Что-то, смотрю, у тебя невесело. Елку купила? — Кончились! — развела я руками. — Шампанское… — задумчиво проговорил он, снова заглядывая в мешок. — …Тебе нельзя. Фрукты, салаты — есть? — Двести грамм оливье! — Понятно. Он вздохнул, снова полез в мешок и достал оттуда увесистый пакет с логотипом супермаркета. Порылся в нем, выудил бутылку шампанского и убрал ее обратно в мешок. Остальное же протянул мне. Пока я растерянно пыталась придумать, куда пристроить внезапный продуктовый заказ, он снова полез в свой бездонный мешок с подарками и достал оттуда… елку. Маленькую, конечно. Белую. Но он щелкнул выключателем в подставке — и на кончиках ее иголок зажглись разноцветные светодиоды и откуда-то заиграла «Джингл Беллс». — Это тебе вместо нормальной елки. Максим Игоревич внес елку в коридор и поставил на пол. Повернулся ко мне и улыбнулся своей белоснежной голливудской улыбкой. А потом взял и напялил на меня свою красную шапку. С помпоном. — Все, Нина, — сказал он. — Бывай. Пошел я свою Снегурочку радовать. На этот раз надеюсь не промахнуться и не попасть к какой-нибудь бабушке со слабым сердцем. — Постойте! Ошарашенная, я стояла по колено в подарках и не знала, как выдавить самое простое «спасибо». Надо же ему тоже что-нибудь подарить! А то как-то неправильно. Пометалась взглядом по прихожей — ну нет у меня ничего. Кроме… Мой взгляд упал на синий шарик. Ну, дружок, все-таки у тебя будет Новый Год повеселее. — Вот, — сказала я, аккуратно снимая его и протягивая в ладонях. — Это тоже подарок. Вам. Максим Игоревич нахмурился — наверное, решал задачу, этично ли принимать у пациентов подарки. — Спасибо, Нина, — сказал он, склоняясь ко мне, чтобы осторожно забрать хрупкий шарик. А я вдруг осмелела. Пользуясь случаем, поднялась на цыпочки и чмокнула его губы. Просто захотелось немного безобидного озорства. Глубоко вдохнула запах мандаринов, мороза, синтетики и средства для загара, которым пахла его кожа… Так вот откуда приходит к нам Дед Мороз — с солнечных пляжей. Но... Вместо того, чтобы прерваться, безобидный легкий поцелуй вдруг стал глубже. Острый край зубов царапнул мою губу, язык проскользнул внутрь — и я задохнулась от забытых головокружительных ощущений… Снегурочка с четвертого этажа — Что же ты делаешь, Нина Аверьянова… — хрипло проговорил Максим… Игоревич? Странно называть по имени-отчеству человека, который только что целовал тебя так, что внутри все переворачивалось и в голове зажигались разноцветные новогодние лампочки. О прочих физиологических подробностях я скромно умолчу. Хотя если бы я была мужчиной, я бы сейчас вот так же чуть смущенно поправляла что-то в штанах, как Максим. — Целуюсь, — невинно ответила я, с трудом набирая воздух в легкие. — Это с вашей стороны непрофессионально так себя вести, а мне можно. — Вообще-то Санта-Клаусы тоже мужчины, — сказал он, отступая на шаг, но продолжая касаться пальцами моей шеи. Там, где их подушечки трогали кожу, растекалось щекочущее удовольствие. Давно меня никто так не трогал… Давно меня никто не трогал. — И психиатры? — спросила я. — И психиатры. Он отступил еще на шаг, выходя из моей квартиры, а мне хотелось броситься ему на шею и продолжить… продолжить делать то, что вынуждает его быть непрофессиональным психиатром и Санта-Клаусом. Но Максим только качнул синим шаром в ладони и отступил еще. — С наступающим, Нина. И все. Больше он не оглянулся, подхватывая мешок и спускаясь на свой четвертый этаж. Я не стала ждать, пока услышу еще раз фразу про подарок для плохих девочек. Захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, потому что ноги не держали. Ух. Это я от недотраха такая дерзкая была? Однако каким-то чудесным образом мое настроение изменилось. Больше не было гнетущей тоски и ощущения бессмысленности существования. Хотелось праздника. Хоть бы и в одиночестве — но настоящего Нового года. Поэтому я нашла на «ютубе» трехчасовую подборку новогодних мелодий, подхватила оставленные мне подарки и потащила их на кухню. Сияющая елочка отлично встала в уголок на табуретку, озарив все вокруг мерцающими огоньками. В шуршащих пакетах нашлось несколько килограммов ярко-оранжевых мандаринов, красная икра, нарезки мяса и сырная тарелка, клубника, креветки, несколько видов паштетов, гигантские оливки, ну и, конечно, упаковки с традиционными салатами, без которых в Новый год не обойтись: оливье, крабовый, селедка под шубой. В отличие от моего, в этом оливье морковки вообще не было! Вместо шампанского там был какой-то незнакомый лимонад в бутылке темного стекла, и я даже достала из шкафчика запыленный высокий бокал, тщательно отмыла. Сервировала всю эту роскошь, приплясывая под «Let it snow». Настроение неумолимо ползло вверх. Конечно, я и не думала, что на моей улице когда-нибудь перевернется грузовик с загорелыми серферами, маскирующимися под Дедов Морозов и психиатров. Просто откусила чужой кусочек пряника по случаю. И не жа-ле-ю! Но у меня будет свое счастье! Я переоделась в свое самое красивое платье, открыла в интернете страничку с трансляцией поздравления президента, налила себе лимонада — и под бой курантов закинула в рот первую таблетку нового антидепрессанта. Загадав самое главное: пусть в новом году я снова стану собой! Веселой, жизнерадостной, активной — нормальной. Хочу выздороветь! А красавчики сами слетятся на воспрявшее либидо. Бом-бом-бом-бомммммм… Последний удар курантов возвестил наступление самого нового моего года. Я отсалютовала бокалом расцветшему в ту же секунду салюту за окном и придвинула поближе тарелку с бутербродами. Аппетит, кстати, вернулся вместе с либидо. Я снова хотела жить — спасибо Санте с бантиком на члене. Уже в час ночи или около того я выскочила на улицу — посмотреть, как соседи запускают фейерверки. Они решили объединиться — отцы семейств дружно выбегали на середину дворового стадиона, устанавливали там свои батареи с салютами, поджигали и, поскальзываясь, бежали обратно, чтобы с женами и детьми завороженно наблюдать за распускающимися в черном небе яркими цветами. Я скромно стояла в сторонке, но и ко мне подбежала растрепанная девчонка с косичками и вручила горящий бенгальский огонь. Ими во дворе размахивали все, кто собрался, и я тоже помахала немножко. — Дед Моро-о-о-о-оз! Снегу-у-у-урочка! — завопили вдруг дети и рванули ко входу на стадион. Там в воротах стоял и улыбался так, что белоснежные зубы сверкали в темноте, мой прекрасный Санта-Клаус. Он засовывал руку в знакомый мешок и щедро насыпал малышне в протянутые ладошки конфеты и мелкие игрушки. — Ты был хорошим мальчиком? Вот тебе шоколадка! А ты была хорошей девочкой? Нет? Все равно, вот тебе заяц! Немудреная забава, но дети радовались так, что родители, купившие им под елочку приставки и навороченные планшеты, наверняка скрипели зубами. А за спиной Максима скромно пристроилась в голубеньком платье с меховой оторочкой смутно знакомая мне девушка. Я на своих соседей даже в лифте глаза редко поднимаю, так что помню их исключительно по цвету пуховиков, породам собак и парфюмам. А эту узнала по сапогам на высоченной шпильке. Как-то раз я задумалась: по льду в них ходить —самоубийство, или наоборот, как шипами этими шпильками впиваешься и не скользишь? Так вот ты какая — Снегурочка, чей кусочек подарка я сегодня украла… От чего помогают и не помогают таблетки Как все нормальные люди, с первого января я решила начать новую жизнь. Проснулась утром, выпила кофе, натянула свои спортивные штаны и короткую куртку и… отправилась на пробежку в парк. Честно говоря, я не думала, что там будет много народа. Все-таки те самые нормальные люди должны были всю ночь пить и гулять, а начало новой жизни отложить число на десятое, поэтому моего позора никто не должен был увидеть. Но в парке оказался просто аншлаг! Помятые товарищи с зашуганными фейерверками собаками на буксире, старушки на променаде и какое-то нездоровое количество поклонников здорового образа жизни. Поэтому сначала я бодро прошлась, делая вид, что просто гуляю. Но мороз стал хватать за щеки, а ноги замерзать, поэтому я нашла местечко побезлюднее и попробовала пробежаться. Последний раз я бегала… кажется, в школе. Поэтому уже метров через сто в боку начало колоть, легкие горели огнем, а мышцы ног потребовали срочно вернуться на диван. Еще через сто метров мне захотелось упасть и умереть. Но я пробежала еще сто, прежде чем сдалась. Ладно, на сегодня хватит. Диван заждался. Однако вместо того чтобы как следует полежать, вернувшись домой, я убралась на кухне, пропылесосила квартиру и загрузила стирку. Потом с аппетитом поела и даже посмотрела кино. Чтобы было понятно — обычно меня хватало на что-нибудь одно. Либо работа, либо уборка, либо прогулка. Сил уже давно было так мало, что после встречи с друзьями, например, надо было потом весь день лежать. Вечером за окнами снова началась канонада: народу не хватило веселья. Бодрая музыка долбила разнонаправленными ритмами со всех сторон панельной девятиэтажки, крики со двора доносились даже на пятый этаж. А к ночи… К ночи у кого-то из соседей случился такой страстный секс, после которого все живущие вокруг обычно выходят покурить. И продолжался часов до трех ночи. Женские стоны и крики, звук отъезжающей кровати, мужское рычание. Мне не хотелось об этом думать, но я точно знала, что в квартире надо мной живет благообразная старушка почти ста лет, соседи справа уехали на Новый год в Египет, а между мной и соседями слева была лифтовая шахта. Оставалась квартира снизу. Со Снегурочкой и загорелым голубоглазым Сантой. Бантик у него так крепко держался, пока он ко мне в дверь звонил, что вот эти вот несколько ночных часов для него наверняка были полной фигней в плане выносливости. В моей пустой и темной квартире эта радость жизни звучала издевательски. Второго января на пробежку я не пошла. Потому что чудес не бывает. Моя депрессия никуда не делась. А Дед Мороз существует только в сказках и немножко накануне Нового года, но и тогда у него профессиональная этика, стойкость и Снегурочка с четвертого этажа. Зато третьего — снова пошла! Хорошенько выспавшись, позавтракав остатками красной икры и как следует завязав теплый шарф. Вернулась снова с позором, даже не думая считать, сколько я пробежала. От детской площадки до птичьих кормушек. Однако шаг за шагом… Через неделю я пробегала уже целый километр — до пруда. И купила новые антидепрессанты в аптеке. Дверь в кабинет психиатра я открывала с некоторой опаской и… предвкушением? Но время чудес кончилось — даже украшения в диспансере уже сняли и елку разобрали. Старый Новый год прошел. Все возвращается на круги своя. — Добрый день, Инга Семеновна, — улыбнулась я своей участковой психиаторше, старательно скрывая разочарование. — Здравствуй, Ниночка. Я смотрю, таблетки тебе заменили. Сама хотела предложить, а мой коллега успел раньше. Ну, как тебе? — Все хорошо! — честно отчиталась я. — Мне кажется, они уже начали работать. Но так ведь не бывает? — Почему? — Инга Семеновна, женщина средних лет с ямочками на щеках, улыбнулась мне ободряюще. — Это новый препарат, он начинает действовать быстрее. Теперь все будет хорошо. Продолжай принимать! Обратно в гардероб я кралась, поминутно оглядываясь. Ведь Максим Игоревич где-то здесь и работает, если не ошибаюсь. Значит, может появиться из любого кабинета и… Что — и? Я сама не знала. Но думать о нем было одновременно страшно и захватывающе. Я даже одевалась помедленней, тщательно комкала бахилы и подошла почитать расписание приема. Но — увы, ни одна из фамилий на стенде не показалась мне подходящей для Максима. Инициалы были не у всех. М.И. не было ни у кого. Ну и ладно. Все равно на улице светило удивительно яркое солнце для начала января, искрился под ним пронзительно белый снег, дорога была усыпана конфетти от хлопушек и даже автобус пришел почти сразу, я не успела замерзнуть. Я ведь загадала выздороветь, а не заполучить себе волшебного Санту, правда? Так чего теперь? Выздоравливаю! — Привет, Нина! — сказал мне Максим, уже ждущий лифта на первом этаже, когда я вошла в подъезд. Ох ты… Мне сразу захотелось поправить шапку, пожалеть, что не накрасила губы, и срочно побрызгаться новыми духами, которые прятались в рюкзачке за спиной. Сердечко застучало как ненормальное. Ух, какой он — когда не Санта! Белоснежная шапка, из-под которой торчат растрепанные пряди, ярко-оранжевая куртка, высокие ботинки. Ввиду отсутствия серфинга в это время года наверняка ходит на лыжах или спускается с гор на сноуборде! Надо же как-то поддерживать ту крышесносную форму, в которой он был! — Здрасьте… — промямлила я, пряча глаза. Смотреть ему в лицо было стыдно, как будто между нами уже случилось гораздо больше, чем один, хоть и жаркий поцелуй. Мне показалось, что в тесном лифте нас потянуло друг к другу, но Максим сделал шаг назад, скрестил руки на груди и улыбнулся: — Мне четвертый. То есть, по-вашему, третий. А то я не догадалась! — Как Новый год встретила? Как привыкание к таблеткам проходит? — поинтересовался он, пока двери лифта слишком уж медленно, на мой вкус, закрывались. Я вдохнула, выдохнула и… — Максим Игоревич, я ведь уже не ваша пациентка! — заявила я, прислоняясь к стене и тоже скрещивая руки на груди. — Давайте вести себя в рамках профессиональной этики! Несколько секунд он смотрел на меня нечитаемым взглядом, а когда лифт приехал на его этаж и открыл двери, кивнул и улыбнулся: — Хорошо, Нина. Договорились. — Вот и ладно, — буркнула я в закрывающиеся двери. Черт его знает, почему тогда я вошла в свою квартиру в таком паршивом настроении… В холодильнике меня дожидались здоровые продукты: жирная рыба, овощи, даже бананы. В бананах особенно много каких-то там веществ, помогающих при депрессии. Как и в рыбе. Новый год — новая я! Но вместо этого я достала с верхней полки заброшенную туда коробку с шоколадными хлопьями и весь вечер валялась на диване и смотрела ютуб, грызя их всухомятку, даже без молока. И спать пошла не как последние дни — в десять, чтобы с утра до работы успеть на пробежку, — а далеко за полночь, надеясь, что горячая парочка этажом ниже уже натрахалась вдоволь. Увы — стоило выключить громкую музыку, как в тишине дома я снова услышала крики. Да чтоб вас черти побрали, Максим Игоревич, вместе со Снегурочкой вашей! Однако когда я вышла из ванной, тщательно почистив зубы по всем заветам стоматологов — не меньше десяти минут, — и забралась под одеяло, собираясь накрыть голову подушкой, что-то мне показалось странным. Это не были крики, рычание и стоны, как в тот раз. Нет — слышно было, что люди ссорятся. Низкий мужской голос что-то доказывает, перечисляя пункты, высокий женский иногда взвивается до визга. Слов было не разобрать, да и не могла я на сто процентов быть уверена, что это именно Максим со своей красоткой, но почему-то нисколько в этом не сомневалась. Угомонились они, когда кто-то из соседей раздраженно постучал по батарее. И страстная ссора так и не перешла в страстный секс, как я немного опасалась. Удивительно, как иногда работают самые простые вещи. Два года я жила в мрачном мире за пыльным стеклом — все вокруг казалось тусклым, серым, безрадостным. Продавщицы хмурились и хамили, автобусы опаздывали, под ногами постоянно хлюпала грязь, а друзья никогда не звонили первыми. Никому я не была нужна. Но всего лишь полтора месяца приема таблеток — и однажды днем, выйдя из офиса на обед, я вдруг замерла, завороженно глядя на прозрачную сосульку на краю крыши. — Они всегда были такими красивыми? — спросила я у Лены, коллеги, с которой мы обычно ходили на ланч в соседнее кафе. Она посмотрела на меня, как на ненормальную, и ничего не ответила. Мы вообще мало говорили о личном — чаще о рабочих делах или жаловались на невкусный суп. Кстати, суп тоже был вкусным. Вообще никогда не ела такого вкусного супа! И солнце выглянуло, несмотря на хмурую зиму, отряхнуло снег с мрачных туч и засияло, зажигая огоньки в тех самых сосульках. Мир стал ярким. Снова. Как когда-то — я ведь думала, что он был таким, потому что я была влюблена в мужчину, что жил со мной, поэтому после его ухода погас. Но на самом деле — погасла я. Что-то сдвинулось в химии мозга, что-то встало на свое место — и вдруг оказалось, что жизнь-то вполне себе ничего занятие! На этой волне я заскочила после работы в торговый центр и вышла оттуда с двумя совершенно охренительными и божественно непрактичными весенними платьями. Просто потому, что надо было как-то отметить этот день. Конечно, впереди еще много работы — Инга Семеновна предупредила меня, что иногда я буду снова погружаться в привычное мутное болото. Но я уже не хотела обратно и собиралась сделать все, чтобы этого не допустить. Зарядившись надеждой на будущее, я даже приготовила себе ужин — не просто сварила макароны, а порезала салат, потушила курицу в сливках. Словно у меня нет и не было никакой депрессии и полно сил на всякую ерунду. И мусор я поскакала выбрасывать, едва удерживаясь от того, чтобы съехать по перилам на полпролета вниз, к мусоропроводу. Хорошо, что не съехала. На середине лестницы я вздрогнула, увидев, что кто-то стоит у открытого окна между этажами. Мужчина, в фигуре которого издалека чувствовалось напряжение, повернулся на шум моих шагов… И я узнала Максима. Игоревича. Лицо у него было мрачное. Особенности конструкции панельных девятиэтажек Я чуть не споткнулась и не слетела к его ногам по грязной бетонной лестнице. Вцепилась в перила и замерла, как кролик под взглядом удава. Сказала: — Ээээээ. Помолчала. Максим тоже ничем не помог, только смотрел на меня молча — разве что брови медленно ползли вверх с каждой секундой неловкой ситуации. — Если я не вовремя, я уйду, — предложила я, перекладывая руку поудобнее, чтобы сбежать обратно в квартиру. — С мусором? — спросил он, кивнув на большой синий пакет с завязочками, из которого предательски выпирало горлышко от бутылки из-под лимонада, подозрительно похожей на водочную. Блин! Выбрасывать мусор рядом с мужчиной, который так нравится, что ноги подгибаются, а кожа горит от его взгляда, — это хуже, чем в пятнадцать лет на глазах мальчика, в которого влюблена, пойти в туалет. Принцессы не какают, а богини не выбрасывают втулки от туалетной бумаги! Я осторожно потянула крышку мусоропровода, положила туда пакет, закрыла. Повернулась и вздрогнула. Максим смотрел на меня. Пристально. Без улыбки и смешинок в глазах его лицо даже немного пугало: впалые щеки, крутые скулы, острая линия челюсти — ему бы длинные черные волосы вместо светлых коротких, и был бы похож на вампира. — Ну как твое состояние? Лучше стало? — светски спросил он, но тут же спохватился и качнул головой: — Ах да, прости, это же непрофессионально. Он откинул голову, глядя на снежинки за окном, танцующие в свете фонаря. Почему-то мне стало его ужасно жалко. А как подбодрить — я не знала, поэтому сказала: — Мне лучше. Прямо намного-намного лучше. Инга Семеновна очень хвалила ваш выбор лечения. Вот, предлагает теперь пойти на индивидуальную или групповую психотерапию. Что посоветуете? — Посоветую как психиатр? — Максим повернулся ко мне. — Нет, как… Дед Мороз! — фыркнула я. — Так прошло уже время Деда Мороза… — Максим оглядел себя, дернул подол оверсайз футболки. — Тут пора святого Валентина изображать. — Для святого Валентина ты слишком одет. — Я цокнула языком, проходясь взглядом по развороту плеч, которые, в отличие от кубиков на животе, футболка не могла скрыть. — Я что — должен быть в хитоне и сандалиях? — Максим потер рукой подбородок. — И с ма-а-а-а-аленьким таким луком, да? Я засмеялась: — Можно даже без хитона! Санта в твоем исполнении был… Договорить не успела. Максим завел руки за голову и одним движением стянул с себя футболку, обнажив и грудь, и кубики, и все нужные мышцы, которые я за полтора месяца, оказывается, совершенно не забыла. Прям как настоящие стояли у меня перед глазами — и реальность только подтвердила их безупречность. — Так лучше, Нина Аверьянова? — медленно комкая футболку в руках, спросил Максим. Он бросил ее на подоконник, и я завороженно проследила за полетом. Она, наверное, все еще теплая и пахнет им… Стало как-то жарко и душно, к Максиму поворачиваться было страшно. Но мой взгляд как намагниченный прилип к его загорелой коже, расчерченной мышцами так четко, будто кто-то обрисовал их в фотошопе. — Потом скажешь, что опять я виновата? — проговорила я, с трудом ворочая языком. — В чем? — спросил вроде бы невинно Максим, но сделал ко мне шаг. — В том, что ты спровоцировался. — На что? — Он склонил голову набок и сделал еще шаг. — Не знаю… — прошептала я, думая, что пора поднимать глаза к его лицу, а то скоро станет совсем ясно, куда я смотрю. — Зависит от того, как далеко ты зайдешь. — В чем зайду?.. — Это был последний шаг. Максим стоял слишком близко. А я все еще думала, что убегать будет как-то глупо. Взрослая вроде женщина, самостоятельная. Да и не хочется убегать-то, вот в чем проблема… — В попрании профессиональной этики… — проговорила я медленно, наконец ловя взглядом его небесные глаза. — Думаешь, я ее нарушу? — спросил он низким голосом, склонившись к моему уху, почти прижимаясь. — А вот то, что ты сейчас делаешь, как называется? — Я повернула голову, и его губы оказались в сантиметре от моих. — Даю советы бывшей пациентке. Его губы скользнули вдоль виска, дыхание опалило щеку. Он стоял вплотную, еще не прижимаясь, но то, что между нами оставались считанные миллиметры, никак не помогало очнуться. — И что же ты посоветуешь?.. Я откинула голову назад и прикрыла глаза. Горячие губы скользнули по моей шее, не касаясь, но так близко, что я чувствовала их тепло. — Лучше, конечно… — Руки Максима пробежались по спине и уверенно легли на мою задницу. — …индивидуальная психотерапия. В твоем случае. Он резко дернул меня к себе, прижимая к груди… и не только. В живот мне уперся твердый член, слишком хорошо ощутимый под тонкой тканью спортивных штанов. — Терапия… — Мне хватало воздуха только на одно слово за раз. — С тобой? — Когда мы успели перейти на ты, Нина? — проговорил Максим мне в губы. — Не знаю… Моя ладонь легла на твердый член, Максим шумно выдохнул и подался вперед. Одна его рука смяла мои ягодицы, другая запуталась в волосах, оттягивая мою голову назад и снова прижимая к горячей груди. Он наклонил голову, и его губы нашли мои. Язык вторгся в мой рот, требовательно завоевывая его. Горячо, агрессивно, заводяще — я почувствовала, как моя кровь буквально закипела, откликаясь на его призыв. Его ладонь сползла на мою шею, он стиснул ее сзади, не позволяя мне отстраниться ни на миллиметр. Я и не хотела. То, что он делал языком у меня во рту, было больше похоже на дикий, безумный секс, чем на простой поцелуй. Жесткий, необузданный, напористый. Я не успевала отвечать, только сдавалась под его атаками, но ему, кажется, это тоже нравилось. Моя рука легла на его невероятно твердый член, сжала его через ткань. Он горячо пульсировал под ладонью — такой большой… Правда большой. Максим застонал мне в рот, когда я зажала головку в кулаке и крепко стиснула ее. Он отстранился, посмотрел мне в лицо шальным взглядом и вдруг подхватил меня обеими руками под зад, развернулся и впечатал спиной в стену, тут же прижав меня к ней всем телом. Я обхватила его ногами за пояс, обняла за шею и жадно целовала, засасывая то верхнюю губу, то нижнюю. Елозила, потираясь промежностью о звенящую твердость его члена, чувствуя, как зудит у меня между ног и как буквально стонет все внутри, желая горячей заполненности и нетерпеливых толчков. Максим дышал все чаще и чаще, наши языки сплетались в яростной битве — укус за укусом, атака за атакой, бешенство и жажда. Он отвлекся от моего рта буквально на мгновение — коснулся языком чувствительной кожи на шее, лизнул ее, прикусил, засосал — и я застонала в голос, чувствуя, как горячая волна растекается от низа живота. Мой громкий стон прозвучал странно и неуместно на лестничной площадке у мусоропровода — и мгновенно отрезвил нас обоих. Максим замер, отступил от стены и поставил меня на трясущиеся ноги. Пришлось опереться на его локоть: меня колотило так, что я бы сползла на пол, если бы он меня не поддержал. Низ живота скручивало в болезненный узел от неудовлетворенного на грани оргазма желания. У него же на светло-серой ткани штанов проступило маленькое влажное пятно. Я ахнула, осознав, что мы только что чуть не наделали. Кажется, Максим тоже только сейчас это понял. Прошипел что-то нецензурное, запуская пальцы в свою шевелюру с мучительным вздохом. — Прости… — хрипло сказал он. — Ни с какой стороны я не должен был этого делать. Он аккуратно прислонил меня к стене и сделал шаг назад. — Это я тебя спровоцировала — напомнила я. — Перестань, Нина. Вся ответственность на мне. — Его лицо кривилось так, что больно было смотреть. — Сам не понимаю, почему у меня от тебя так сносит крышу! Он впечатал кулак в стену рядом со мной, шумно выдохнул и отступил еще. — Бывает, — пожала я плечами, стараясь казаться беззаботной. — Химия. — Химия… — медленно повторил он, разглядывая меня, как голодный ребенок полную банку «Нутеллы». — Тебе надо идти. Тебя там… ждут? Я кивнула на ступеньки вниз. Максим кивнул, прикрыл глаза и провел рукой по лицу, словно стирая паутину. И внезапно улыбнулся, вновь надевая маску. — Приношу свои извинения и надеюсь, что такое больше не повторится! — бодро сказал он, спускаясь на пару ступеней. — Если хочешь, скину тебе контакты хороших психотерапевтов. — Куда скинешь? — засмеялась я. — В почтовый ящик, — ответил он. На каждую ступеньку вниз у него уходило по несколько секунд, он не отрывал от меня взгляда, но все же спускался все ниже и ниже. Когда он наконец отвернулся, я мгновенно взлетела по лестнице в свою квартиру, заперла дверь и сразу включила в ванной горячую воду. Соски затвердели и стали чувствительными настолько, что я вздрагивала даже от прикосновения к ним струйки воздуха. Между ног было влажно — я еле дождалась, пока ванна наберется хотя бы наполовину, нырнула в нее и переключила воду на душ. Когда струя воды коснулась моего пульсирующего клитора, я закричала от остроты ощущений, от той силы, с которой развернулась туго свернутая спираль внизу живота. После оргазма я долго еще лежала в теплой воде: не было сил вылезти, руки и ноги превратились в желе. И слушала, как в квартире подо мной Максим трахает свою Снегурочку. В санузлах почему-то особенно хорошая слышимость, конструкция такая. Все слова можно разобрать: и «сладкую Катюшу», и «грязную шлюшку». И все подробности трех оргазмов подряд, полученных Снегурочкой-Катюшей. Веселая пациентка и грустный психиатр С того самого кануна Дня Святого Валентина я твердо решила забыть о голубоглазом Санте этажом ниже. У меня и без него было полно дел. Впереди была весна, работа спорилась как никогда, хотелось наряжаться и покупать себе подарки, а для этого нужны были деньги. Поэтому я работала все больше, домой приходила поздно и сразу падала в кровать. Чем там соседи снизу занимаются мне уже было все равно. Вот только мусор я стала захватывать с собой, чтобы выкинуть его в контейнер по пути к остановке. Просто на всякий случай, мало ли. Да еще не удержалась и, когда Инга Семеновна в очередной раз порадовалась за меня — как здорово подошли таблетки! — спросила, кто же такой Максим Игоревич, что умудрился с одной попытки подобрать мне лекарства? — А, Максим у нас заведующий неврологией в дневном стационаре, — отмахнулась она. — Умный мальчик, уже одну докторскую защитил, набирает материал для второй. Я хмыкнула: — Выглядит как типичный раздолбай, выезжающий на улыбках и комплиментах. — Ну, это в психотерапии улыбки ему помогают, а в неврологии улыбайся — не улыбайся, физические повреждения от этого не испарятся. Так что не сомневайтесь — профессионал он отличный. И не только в неврологии… Спустя неделю после знаковой встречи у мусоропровода я нашла в почтовом ящике две книги и записку с десятком контактов психотерапевтов на выбор. Книги были о депрессии и тревожности — и оказались на редкость интересным чтением, никогда бы не подумала. Вообще не любила нон-фикшен, но после них даже прошлась по книжным в поисках еще чего-нибудь интересного по психологии. Увы — большинство книг, обещающих исцеление от душевных скорбей, были полны самолюбованием авторов и эзотерической чушью. Первый же из психотерапевтов в списке с радостью взял меня, услышав, что его порекомендовал Максим Игоревич Морозов. Так что заодно я узнала и фамилию. Хотя зачем она мне? И так одни неприятности от этого Максима Игоревича! Как-то раз пришлось задержаться у дома и старательно делать вид, что счищаю с сапог снег, читаю объявления и фотографирую веточку заснеженной рябины, лишь бы не столкнуться с заходящей в подъезд самоуверенной брюнеткой — той самой Снегурочкой, которую я опознала как соседку снизу в новогоднюю ночь. Ехать с ней в одном лифте было бы уже слишком. Но как бы старательно я не вглядывалась в промокший листочек с призывом сходить на ярмарку алтайского меда и белорусского трикотажа, один глаз все равно косил в сторону Катюши, черт бы побрал ее три оргазма! Эта женщина как будто специально была создана в глубинах ада для культивации комплексов у депрессивных одиночек. Блестящие волосы, рассыпавшиеся по воротнику голубоватой норковой шубки, пухлые губы, идеальная кожа, сумочка за пять моих зарплат и бесконечно длинные стройные ноги. И да, острые каблуки так вбивались в асфальт, что она могла бы взобраться на Эверест, не пользуясь дополнительными приспособлениями. На следующее утро я пробежала пять километров. А потом пошла к косметологу, маникюрщице и стилисту. На Восьмое марта на работе я получила пять букетов, три коробки конфет и приглашение в театр. Возвращаясь домой сияющая, хмельная от шампанского, слегка безумная от мартовского шального ветра, я думала — ну почему я не решилась пойти к врачу раньше? Зачем были эти два года уныния и серости? Два года из моей единственной и неповторимой жизни. Апрель сиял ярко-голубым небом, напоминающим мне глаза Максима Игоревича, чтоб его черти побрали! Поэтому на небо я не смотрела. Я смотрела на бегущие под рыхлой коркой снега ручьи, на набухающие почки, в зеркало и на свой мессенджер, где множились сообщения от мужчин, которые просто как с цепи сорвались. Если я выходила на улицу и со мной никто не знакомился — я на всякий случай щипала себя. Вдруг сплю? Но уже через пару минут подходил какой-нибудь симпатичный парень, и все становилось на свои места. Временами у меня случались рецидивы — я плакала в кабинете психотерапевта. Конечно, я не могла ему сказать, о ком плачу. Только уточнила, что это совсем не тот, о ком я рыдала на пустом елочном базаре в последний день года. — Что ж, это и есть здоровье — когда каждый день болит в новом месте! — Оптимистично заявил мне терапевт. И я расслабилась. До такой степени, что однажды, возвращаясь с вечеринки, была в таком отличном настроении, что поленилась ждать лифта и побежала по ступенькам пешком. Еще полгода назад я уставала, поднимаясь на второй этаж, а тут взлетела на пятый, даже не запыхавшись. Почти на пятый. Потому что на четвертом наткнулась на сидящего на лестнице Максима. В пальцах у него была сигарета, а цвет глаз напоминал уже не небо, а его отражение в мутной бензиновой луже. — Нина? Он быстро затушил сигарету и встал. — Привет… — неловко сказала я, не зная, куда деваться. — Ты очень красивая, — сказал он, рассматривая меня беззастенчиво и нагло. — Особенно, когда улыбаешься. Тебе идет. Ему бы тоже шла улыбка, но — увы, сейчас ее не было. Он вообще выглядел не очень хорошо — словно рубашка, которую еще влажной запихнули в глубину шкафа, а теперь достали и забыли погладить. Вроде и видно, что раньше был сияющим и красивым, но сейчас какой-то помятый и усталый. — Что-то случилось? — Спросила я, сама себя ругая за продолжение разговора. Пусть его Катюша утешает, я-то тут при чем? — Нет. То есть, да… — он въерошил светлые волосы, уводя взгляд в сторону. — Неважно. Я рад, что у тебя все хорошо. — Зато у тебя плохо. — Бывает, — пожал он плечами. — Ты же психолог? — Удивилась я. — Разве ты не должен решать все проблемы щелчком пальцев? — Это не так работает… — покачал он головой. — То, что я понимаю, что со мной, не делает происходящее легче. — Я могу как-то помочь? Ну блин, зачем я это делаю? Где он и где я? Чем я могу ему помочь? Максим ощутимо поколебался, прежде чем мне ответить. — Можешь. — Он резко вздохнул. — Вызови такси, пожалуйста, у меня даже телефона нет. Комментарии я оставила при себе. Хотя, конечно, хотелось задать десяток вопросов и немного поехидничать на тему прекрасной Катюши, выставившей мужика на лестницу в одной футболке и без телефона. — Хорошо, без проблем, — я потянулась к карману. — Только там какой-то апокалипсис, сама ждала машину почти час. — Ничего страшного, просто скажи мне, когда подъедет. — Хм… — я посмотрела на экран. — Обещают, что через полчаса. — Хорошо. — Максим снова сел на ступеньки. — Спасибо. — Будешь тут сидеть и ждать? — Удивилась я. — На улице еще холоднее, — хмыкнул он. — Пойдем, — сказала я, дергая его за рукав футболки. — Пойдем ко мне, чаю выпьешь, а то и правда заболеешь. До чего можно договориться со своим психиатром Я скинула туфли, включила чайник и кивнула Максиму на табуретку: — Присаживайся, сейчас найду что-нибудь перекусить. Чай или кофе? — Кофе, — ответил он, как-то странно на меня глядя. Я сполоснула чашку, достала турку из шкафа и, обернувшись, уперлась взглядом в загорелую мужскую шею. С острым кадыком над горловиной футболки и маленькой родинкой сбоку. Что сказала бы нормальная женщина в такой ситуации? «Отойди, пожалуйста». Или: «Тебе сколько ложек на чашку?» Или: «С молоком или без?» Но я почему-то не смогла удержаться и спросила: — Можно я тебя лизну? — Нельзя, — совершенно спокойно ответил Максим, как будто ему каждый день такое предлагают. — Это нарушение профессиональной этики. Психиатров лизать нельзя. Он положил мне руки на талию и аккуратно переставил в сторону, как большую куклу. И тут же отвернулся к плите: — Я сам сварю. У меня получается отличный кофе. Мускатный орех у тебя есть? — Сейчас… — Я встала на цыпочки и снова потянулась к верхней полке, где хранились специи, с которыми я понятия не имею, что делать: мускатный орех, гвоздика, куркума, кардамон. Выковыривая баночку кончиками пальцев, я чуть ее не уронила, но Максим оказался быстрее гравитации и подхватил ее раньше, чем она разбилась об стол. Я неловко засмеялась и придвинула поближе пакетик с кофе: — Вот, он молотый как раз под турку. Я редко пью кофе, нет смысла покупать целую кофеварку, если уж соберусь, проще сварить самой. — И вкуснее, — добавил Максим, наливая воду в турку. — А сейчас я тебе покажу такой класс, что для тебя уже никакой другой кофе не будет прежним. — Ты уже показал, — сказала я, имея в виду, конечно, не кофе. — Нин, — сказал Максим, включая плиту и помешивая зачем-то воду в турке, — ты вроде была согласна, что между нами ничего не может быть. У меня этика, у тебя депрессия. — Еще у тебя… — Я осеклась, чуть не ляпнув: «Катюша». Откуда бы мне это знать, да? — Верно, — согласился Максим. — Это тоже. Будь все иначе, можно было бы попробовать, а так на меня залипать нет никакого смысла. Ты меня даже не знаешь. Может быть, я котят топлю по выходным. — Почему не знаю? — Я отошла и села за стол, закинула ногу за ногу, любуясь тем, как шелковый край платья скользит по глади черного чулка. На вечеринку я наряжалась как в последний раз и сейчас была очень собой довольна. — Знаю, что котят ты не топишь, а наоборот — спасаешь, отвозя в приют и давая денег. — Серьезно? — Максим обернулся ко мне, держа в пальцах ложку с насыпанным кофе. — Откуда… — Ты ездишь на желтой «камаро», по выходным любишь кататься на лыжах, предпочитаешь глинтвейн из белого вина, в последнем отпуске был на Кубе, хотя обычно ездишь в Сочи, любишь яркие рубашки и белые джинсы, любимый сорт пива — «Гиннесс», а любому мясу предпочтешь стейк из форели. У тебя две сестры и три племянника, в детстве была собака по кличке Рафаэль — помесь колли с дворнягой. Любимый писатель — Ремарк, а любимый фильм — «Зловещие мертвецы». У тебя шрам под коленкой, потому что в десять лет ты свалился с яблони, ты никогда не спишь под одеялом, коллекционируешь сувенирные монеты из разных стран и городов, гордишься тем, что можешь спеть под Курта Кобейна так, что никто не отличит, и хочешь детей. Много. На высоко вздернутые брови Максима я просто пожала плечами: — Соцсети. — Понятно. Он отвернулся, чтобы высыпать кофе в турку, а я сидела, поджав под себя ноги, и думала, что вот сейчас точно показала себя совершенно безумной, абсолютно сумасшедшей — в психдиспансере он бы уже, наверное, нажал кнопку вызова охраны. На его месте я бы побоялась и дальше жить в такой близости друг от друга. — Что ж… — Максим помешал ложкой кофе, принюхался и осторожно всыпал щепотку мускатного ореха. — Зато я тебя не знаю. Ничего, кроме того, что у меня встает каждый раз, как я тебя вижу. Поэтому приходится придумывать о тебе всякую глупую хрень. Например, что ты грызешь ногти… — Не грызу, — вмешалась я. — …ешь каждое утро головку чеснока, вытираешь сопли о занавески… — Не ем и не вытираю. — …обожаешь французские комедии, где кто-то падает и ему швыряют тортом в лицо… — Вообще-то я больше криминальные драмы люблю. — …слушаешь русский шансон… — Обожаю классический рок-н-ролл. — …спишь в бабушкиной ночнушке… — Голой. Максим бросил на меня быстрый взгляд. — Зачем ты мне все это говоришь? — Чтобы не только я мучилась, когда смотрю на тебя. Он отвернулся от плиты и строго посмотрел на меня. Точнее — хотел, наверное, строго. Даже пристыдить собирался — я уверена. С упреком посмотреть. Но вместо этого его взгляд соскользнул с моего лица, прошелся горячей волной по декольте, спустился к краю платья и прикипел к бедру, где из-под подола было видно резинку чулка. Не осознавая себя, Максим сделал шаг вперед, другой. Его ладонь легла на мою ногу и медленно поползла вверх. — У тебя холодные руки, — сказала я полушепотом. — Ты все-таки замерз. — Да, — ответил он, нащупывая выше края чулка полоску голой кожи. — Очень. — Согреть?.. — спросила я, пользуясь тем, что он наклонился ко мне, и обвивая его шею руками. — Нина… — мучительно выдохнул Максим. — Почему ты не хочешь меня понять? Это ведь не прихоть. Нельзя спать со своими пациентками. Они влюбляются в психиатров и психологов, потому что им кажется, что мы их понимаем лучше других. — Что за ерунда, Максим? Я была твоей пациенткой пять минут. — Нет, Нина. Нет. — Один раз? — предложила я. — Просто чтобы больше не мучиться. Получить, что хотим, и забыть друг о друге. — Один раз… — медленно, раздумывая, повторил Максим. Его пальцы под платьем поглаживали внутреннюю сторону моего бедра, забирались все выше и выше. — И я перестану постоянно думать о тебе? — Ага, — пообещала я. — Перестанешь. И я перестану. Он резко выдохнул, замер на бесконечно длинное мгновение, а потом время понеслось вскачь. Максим подхватил меня под бедра, прижимая к себе, перенес на широкий подоконник и рывком развел мои колени, вставая между ними. Пальцы дернули ворот платья, обнажая грудь в невесомом кружеве бюстгальтера, губы впились обжигающим поцелуем в шею. Я только и успела, что ахнуть и вцепиться в его плечи, позволяя делать с собой все, что он захочет. А он хотел многого! Платье мгновенно оказалось задранным до пояса, грудь освобождена из оков, трусики стащены. Максим прикусывал то один твердый сосок, то другой, то лизал их, то дул, заставляя покрываться мурашками все тело. Ловкие пальцы хозяйничали между ног, поглаживая, потирая, скользя кругами. Он следил за выражением моего лица и, когда я почувствовала накатывающее тепло, судорожно вздохнул, вгоняя пальцы внутрь меня. Подушечка большого осталась скользить по клитору, растирая по нему смазку. Я вскрикнула, почувствовав первые искры оргазма, но он не дал им превратиться в обжигающее пламя. Отступил, скинул футболку тем самым ловким и быстрым движением, рванул вниз спортивные штаны, высвобождая немаленьких размеров член. Господи, он был еще больше, чем мне запомнился. Слишком, слишком большой. Таким хорошо любоваться, но я не уверена, что смогу вместить его в себя! Тем более после двух лет перерыва! У Максима сомнений не было. Он снова развел мои колени так широко, как сумел, и толкнулся внутрь набухшей головкой. Я закусила губу, предчувствуя, как сейчас будет мучительно больно. Но я так текла, что член входил в меня гладко и легко. А Максим не торопился, надевая меня на себя медленно, растягивая так осторожно, что последние сантиметры я преодолела сама, резко двинувшись к нему и почувствовав, что заполнена до упора. Максим накрыл мой рот своим, врываясь в него языком, стиснул пальцы на моей заднице и принялся трахать так, как обещал когда-то своими поцелуями. Яростно, быстро, почти полностью выходя и вновь врываясь на полную длину, завоевывая мой рот, завоевывая мое лоно, подчиняя всю меня своему бешеному напору и пульсирующему ритму. Я только царапала его плечи, вскрикивала, стонала, шептала: «Мамочки!», забывая дышать, дрожала от невыносимости наслаждения, которая волнами прокатывалась по моему телу. Первый взрыв огня внутри не заставил себя ждать. Я откинула голову и зарыдала во весь голос от забытых ощущений, когда страстный мужчина доводит тебя до пика наслаждения своей дорогой, точно зная, куда идти. — Еще, пожалуйста, еще… — шептала я, зарываясь пальцами в светлые волосы, но Максим даже не думал останавливаться. Его не нужно было упрашивать. Он ускорил темп, зарычал и стал вбиваться в меня так, что все тело содрогалось от глубоких толчков. — Нина, Нина, Нина… — как заведенный шептал он мне на ухо, пока я кончала второй раз, а потом и третий. Когда я почувствовала, что внутри совсем уж горячо и тесно, Максим резко вышел из меня, и я скользнула на пол, на колени, без сомнений и колебаний обхватывая губами пульсирующую головку. Он бы все равно не поместился целиком, но это не понадобилось — через мгновение Максим застонал, наполняя мой рот своим терпким вкусом. Две-три-четыре-пять секунд — я глотала и глотала, он стонал и выгибался, сжимая пальцами край подоконника. — Кофе! — Кофе, блять! Мы вспомнили о реальности одновременно. По кухне растекался запах жженого кофе, выкипевшего и залившего плиту коричневой жижей, на столе вибрировал телефон, требовательным звонком напоминая о вызванном такси, а в голове стучало: «Один раз, один!» Вина и сожаления растекались по венам ледяными реками, усмиряя кипящую кровь. Один раз. И мы забудем друг о друге. Яркая весна, горячее лето и многообещающая осень Один раз… Всего один раз. Утром я видела в окно, как Максим с Катюшей обнимались у подъезда. Все правильно. Все как надо. Они помирились, а у меня своя жизнь. Скандалы в квартире этажом ниже, правда, стали чаще, но я включала музыку погромче и делала вид, что ко мне это не относится. У меня тоже была своя жизнь. Вечеринки, повышение на работе, новые друзья, старые друзья, настоящая весна, которая пришла уже в середине апреля, — яркая, теплая, такая как надо. Все вокруг удивлялись: бывало, что и лето было холоднее этого апреля. Я знала, что эта весна для меня. Даже воздух пах иначе: жизнью и счастьем. И совсем неважно, что мы с Максимом, пару раз столкнувшись у лифта на первом этаже, не сговариваясь, расходились в стороны и ехали по отдельности. На лестнице он больше не сидел, у мусоропровода не грустил — честно выполнял свою часть договора. Хотя… может быть, и сидел, но я так редко стала появляться дома, что даже коммуналка за воду и электричество стала стоить копейки. Летом отправилась в отпуск со старой подругой — и отлично оторвалась на дискотеках в отеле. Несмотря на то что подруга меня активно подбивала, курортных романов заводить не стала. После того как попробовала настоящий швейцарский шоколад, соевая подделка не вызывала аппетита. Пожалуй, это было единственное, что расстраивало меня в странном эпизоде с моим Сантой-психиатром. После него моя планка выросла до небес, и я сомневалась, что в мире могло найтись много мужчин, которые бы до нее допрыгнули. — Ну что, Нина, — сказала Инга Семеновна как-то на исходе лета. — Начинаем потихоньку уменьшать дозу лекарств. На психотерапию ходишь? — Хожу! — кивнула я. — Выполняю все домашние задания, веду себя хорошо. Почти перестала вспоминать своего бывшего. — А что терапевт говорит — какие успехи? — Говорит, что если я и дальше буду хорошей девочкой, то есть шанс, что депрессия больше не вернется. — Вот и отлично! — Инга Семеновна даже просияла. — Нечего тебе здесь делать. Наступившая осень нисколько меня не огорчила. У меня в планах был еще один отпуск в теплой стране, я собиралась научиться водить машину, пойти на курсы сальсы, а недостаток прикосновений, о котором сокрушался мой психотерапевт, компенсировать профессиональным массажем. «Раз уж личная жизнь у вас не складывается», как он сказал. Я посмотрела на него скептически. И пообещала вплотную заняться этим вопросом. Личная жизнь нашла меня сама. В октябре в честь завершенного крупного проекта наше начальство решило устроить грандиозный корпоратив. Сняли огромный ночной клуб, куда поместились все работники филиалов, включая тех, кто приехал повеселиться из других городов, закупили много ящиков шампанского и ликеров, наняли диджеев, танцовщиц, официантов, пригласили поп-звезд не самого последнего эшелона и разрешили всем взять два отгула на следующие дни. Поэтому народ планировал отрываться, как в последний раз! — Ты придешь в новом платье, правда? — спросила меня Леночка, коллега из соседнего отдела. Моя одержимость платьями уже стала легендой в компании. Все лето народ заключал пари, повторюсь ли я хоть раз и сдамся ли, придя в джинсах. Но я не сдавалась! Почему-то платья — особенно летние, легкие, яркие — были для меня символом моей новой жизни, моего выздоровления. И я покупала их охапками, все разные — от рискованных обтягивающих мини до длиннющих, волочащихся по земле, если не надевать высокие каблуки. У нас, конечно, был формальный дресс-код, но начальство закрывало глаза на голые плечи и разрезы до пояса: им тоже было интересно, в чем я явлюсь на следующий день. — Разумеется! Я вас не разочарую! — пообещала я Леночке и два дня провела в торговых центрах, выискивая самое лучшее платье в мире. У меня был свой, особенный повод. — Ты совершенно здорова, — сказала Инга Семеновна, когда я прискакала к ней на очередной плановый прием. — Сколько сейчас принимаешь? Четвертинку? — Ага. — Ну и все, отменяем. Если испугаешься — звони мне в любое время суток. Мой психотерапевт, узнав, что за неделю после отмены антидепрессантов я стала только веселее, довольно кивнул. А потом мы весь сеанс обсуждали очередную мировую премьеру, потому что говорить больше было не о чем. — Может быть, пора сворачиваться? — спросил он меня сам. — Что ты будешь деньги тратить? — Нет! Я боюсь! — заявила я, действительно испугавшись, что останусь совсем одна, без совета и поддержки. — Ну ладно. Но если передумаешь — просто не приходи в следующий раз. Платье я нашла. Асимметричное, оно крепилось на одном плече и открывало полностью одно бедро. Переливалось всеми оттенками лилового. Изумительно подходило к моим новым туфлям с каблуками-стилетто. И как-то удивительно удачно сочеталось с длинными серьгами, которые я подобрала в том же магазине. Волосы пришлось убрать наверх, подчеркнуть глаза неприлично-кошачьими стрелками и выпросить у подруги ее крошечный клатч в стразах. — Ни-и-и-инка… — выдохнула женская часть нашего дружного коллектива, увидев меня на пороге клуба. Мужская громко сглотнула и слов не нашла. Даже любимый начальник — верный муж и трепетный дедушка шестидесяти лет — смерил меня таким взглядом, что как-то сразу захотелось то ли прикрыться, то ли попросить премию. Но я только загадочно улыбнулась и подхватила бокал шампанского с подноса. Столы ломились от еды: фруктов всех видов и разновидностей, закусок из мяса, птицы и рыбы, пирожных и десертов, о которых я даже не слышала, салатов в огромных мисках и подносов с шашлыками из всего, что бегает, прыгает, плавает и летает. Было даже несколько шоколадных фонтанов и устричный бар. В былые времена я бы натаскала себе на тарелку всего самого вкусного, спряталась бы в уголке и предалась пищевому разврату. Но за последние месяцы я успела распробовать удовольствия более изысканные, чем обожраться до тошноты. Так что мне хватило шампанского и тарталетки с икрой, а дальше… Дальше я пошла танцевать! Горячие и ледяные, уверенные и нежные, властные и ускользающие, большие и изящные, смуглые и белокожие — разные, разные, разные мужские руки крутили меня в танце. Кто-то уверенно обнимал за талию, кто-то нагло хватал за задницу, кто-то поглаживал бедра, кто-то держался кончиками пальцев. Одни улыбались, другие шептали комплименты, третьи молчали, но так, что я чувствовала в этом молчании восхищение. Я была королевой вечера. Голова кружилась от шампанского и танцев, от мелькающих мужских лиц, от восхищения и зависти, в которые меня поочередно окунали взгляды женщин. Я праздновала возвращение своей жизни. Себя настоящей. И была беспечна и безмятежна в своей легкомысленности, пока вдруг, крутнувшись и вырвавшись из рук очередного кавалера, который проводил меня к стулу, не заметила… Высокий, светловолосый, в яркой гавайской рубашке… Он стоял ко мне спиной. Сердце пропустило удар, второй, а потом и вовсе решило не биться, а покинуть поле боя дезертиром, ухнув куда-то вниз — вниз, вниз, через все перекрытия, слои земли, метро, земную кору. В огненный ад ядра планеты. Приличные девушки не ходят на корпоративы Мир вокруг вращался с сумасшедшей скоростью, люди сливались в разноцветные полосы, голоса звучали то тише, то громче, в ушах бухал набат, онемевшие пальцы с трудом сжимали тонкую ножку бокала. В фокусе остался только один кусочек паззла сошедшего с ума мира — он. Блондин, который обернулся, почувствовав мой огненный взгляд. Я просверлила его насквозь своим безумием — страхом и надеждой. Но вместо глаз цвета неба под светлой челкой блеснули — теплые карие. И уже секундой позже я поняла, что смотрю в совершенно незнакомое лицо. Мужчина уже шел ко мне быстрым шагом, по пути всучив кому-то свой недопитый бокал. Приблизился, присел на корточки и встревоженно заглянул в лицо: — Все в порядке? Ты побледнела. Что-то болит? Сознание теряешь? Сколько пальцев? — Доктор, что ли?.. — заторможено, как под лошадиной дозой транквилизаторов, засмеялась я. Мир потихоньку возвращался в норму. Понятия не имею, почему я так отреагировала на возможность увидеть здесь Максима. Казалось бы — ну и пусть бы кусал локти, глядя, каким успехом я пользуюсь. «Пусть сдохнут те, кто нас не захотел!» Но почему-то было до одури… страшно? Это страх? — Нет, просто халат надел! — засмеялся блондин и протянул руку: — Я Захар. — Разве это халат? — не догнала я шутку, глядя на пеструю рубашку. — Почему я тебя не знаю? — Я новенький у вас, — пояснил Захар. — Сисадмин. Неделю всего работаю. Дорогие коллеги решили пошутить и сказали, что вечеринка гавайская и с дресс-кодом. Ржут теперь в уголке. Поэтому я так странно выгляжу. — Нормально ты выглядишь! — возразила я. — Живенько. А почему не танцуешь? — Был повергнут в шок, ошеломление и оторопь твоей красотой! — заявил он так искренне, что в его словах я не уловила ни капли лести. — И не решался пригласить. А танцевать с другими, когда есть королева… Нет, это не для меня. — Пойдем. — Я оперлась на его руку, встала и чуть покачнулась. — Пойдем танцевать! — Эй. — Он подхватил меня под локоть. — Осторожнее. Ты только что была бледной — хоть в гроб клади. Как будто смерть свою увидела. — Оргазм — маленькая смерть, как говорят французы… — пробормотала я. — Держи меня крепче, Захар, и все будет хорошо! Я больше не танцевала ни с кем, кроме него. Мы смеялись и кружились даже под вальс, который он танцевать не умел. Мы пили шампанское и заедали клубникой, макая ее в шоколадный фонтан. Мы сбежали в какую-то полутемную комнату, украв со стола миску с неопознанным салатом, но вместо того чтобы нормально поесть, целовались до опухших губ. Я подкрашивала их в туалете клуба, ловя на себе куда больше завистливых взглядов, чем в начале вечера. Все-таки когда я меняла мужчин и ни на кого не претендовала, я нравилась дорогим коллегам женского пола больше, чем когда выбрала себе самого симпатичного и остановилась на нем. Зря только красилась. В такси по дороге домой Захар слизал с меня всю помаду. Он завелся так, что даже сонный таксист из Средней Азии начал превышать скорость и проскакивать на мигающий желтый: электричество от нас шарашило будь здоров. — Пригласишь на кофе? — спросил Захар нагло, когда такси остановилось у моего подъезда. Но я выпила не так уж много шампанского. — Прости, — покачала я головой. — Не сегодня. — Полагаю — никогда? — поднял бровь Захар. — Нет, просто не хочу никуда торопиться, — объяснила я. — А одна ночь — не моя тема, извини. Наверное, надо было предупредить раньше. Он стиснул пальцы на подголовнике переднего сиденья и медленно выдохнул. — Что ж, такую девушку не грех и подождать… если будет чего ждать, — с намеком заявил он. — Будет, — улыбнулась я. — Будет… Развернулась и пошла к двери подъезда, спиной… точнее, частью пониже спины ощущая сверлящий жаркий взгляд. Ну не будешь же объяснять мужчине с порога, что тебе психотерапевт запретил секс на первом свидании? Ух, и как все-таки приятно оказалось ощущать себя роковой женщиной! Жестокой динамщицей. Королевой, перед чьей волей склоняются даже самые сильные мужчины! Губы у меня горели от поцелуев, тело все еще ощущало тесные объятия мужских рук, ноги гудели от танцев на каблуках, а на голове был полный бардак — зато он отлично отражал мою легкомысленность с ноткой ветрености, которой я наслаждалась на полную катушку. Девичье… ну пусть будет сердце — не камень. Захар и меня завел до зуда, до пылающих щек и тяжести внизу живота. И я, выдохнув, откинулась на стену рядом с лифтом, пока он медленно считал этажи, спускаясь на первый. Провела кончиками пальцев по опухшим губам, скользнула ими по обнаженной шее, спустилась в ложбинку груди и неожиданно для самой себя стиснула сосок, выступивший через тонкую ткань платья, под которым не было бюстгальтера. Томный жар раскатился по всему телу, тяжесть между ног всколыхнулась, требуя заполнить пустоту внутри чем-то твердым, горячим, упругим… — Нина… — прошептала мне на ухо темнота. — Что ты делаешь, Нина? Я не успела испугаться, когда мои губы, еще не остывшие от поцелуев другого, накрыл жадный рот. У поцелуя был знакомый вкус. Знакомая требовательность и наглость, упорство и страсть. А свет из разъехавшихся в полутьму первого этажа дверей лифта подтвердил мои догадки. Как я умудрилась не заметить Максима? Да, темно, да, голова кружилась и мысли были заняты совсем другим, но я же прямо перед ним… Прямо… — Ах-х-х-х-х… Надо было вырваться. Надо было включить голову. Совесть. Женскую честь где-нибудь откопать. Стыдливость и скромность. Что там еще положено откапывать женщине, что почти оказалась в постели с мужчиной, которого впервые увидела два часа назад… А теперь целуется с другим — у которого есть девушка, медицинская этика и черт знает что еще. А у меня ничего нет. Даже девичьей чести. И стыдливости. Поэтому когда Максим впихивает меня в лифт и нажимает верхний этаж, я уже не думаю ни о каком Захаре, ни о каком стыде, забываю о приличиях и сама дергаю пряжку ремня на джинсах. Ныряю рукой в ширинку, с восторгом ощущая в ладони пульсирующий твердый член, размазываю выступившую каплю смазки по разбухшей головке. Вздрагиваю, когда Максим давит кнопку «стоп», ловлю его губы губами, путаюсь пальцами в светлых волосах, обвиваю ногами за пояс, когда он подхватывает меня и вжимает спиной в стенку лифта. Горячая пустота внутри меня ликует, заполненная его членом, растянутая под его размер. Дикие, безумные толчки заставляют кровь бурлить, от тягучей приятной боли мне хочется стонать в голос, хрипеть, кричать. Руки Максима заняты: он поддерживает мои бедра. Мои руки заняты: я тяну, ерошу, дергаю его волосы, требуя целовать меня еще, еще, крепче, жарче! Нам нечем и некогда заниматься какими-то дополнительными ласками, но мое тело откликается на его желание так остро и ярко, что мне хватает буквально трех минут в зависшем между небом и землей лифте, чтобы взорваться ослепительным оргазмом, от которого перед закрытыми глазами разлетаются разноцветные фейерверки. Через секунду кончает и Максим, едва успев выйти из меня, — горячие капли пачкают бедра. Меня трясет, его трясет, но нам достаточно всего нескольких секунд, чтобы вернуться в реальность. — Прости, — шепчет Максим. — Прости, прости, прости… Нина. Я не хотел… — Я хотела… — хрипло шепчу я, отстраняя его от себя и нажимая кнопку четвертого этажа. — Ты не виноват. Новый год, новое платье, новая я Все утро я смотрела на экран телефона с открытой смс: «Как спалось, малышка?» От Захара. Варила кофе, добавляя в него мускатный орех — и правда вкусно! Пила этот кофе у окна, закутавшись в халат и посматривая на приподъездную дорожку. Накладывала увлажняющий крем и втирала его похлопывающими движениями в кожу. И смотрела на экран с смс. В тайной надежде, что рядом появится другая — от Максима. Ну и пусть мы не обменивались номерами телефонов. В конце концов, не так уж сложно меня найти. Можно, например, в чат нашего дома заглянуть. Когда я к середине дня аж зашипела на свой телефон: «Ну где?!» стало ясно, что надежда не только уже не тайная, но и довольно глупая. В конце концов, Максим вчера после нашего быстрого секса вышел все же на своем четвертом. И явно направился туда, где все эти месяцы регулярно обитал. Чуть-чуть уже удовлетворенный, но я уверена — его хватило еще на пару раз. Если бы не вчерашний финал вечера в лифте, я бы еще помариновала Захара, сходила бы посоветоваться к терапевту, присмотрелась бы поближе и поискала альтернативы. Но то безумие, что нападает на меня в присутствии Максима, требовало кардинальных мер. Он явно не собирается ни отступать от своих принципов, ни бросать свою Катю. По крайней мере, дольше, чем на десять минут. Значит я умнее, мне и справляться. И я справилась. Написала: «Только что проснулась. Что делаешь?» Захар ответил: «Пью кофе и думаю о тебе». Я засмеялась и сфотографировала свою чашку с кофе: «Я тоже». Он отреагировал мгновенно: «Тоже думаешь обо мне?» Я прикусила губу, не зная, что ответить. Но следом прилетело фото и от него. На нем был край стола, половина кружки, грудь Захара, покрытая редкими светлыми волосками и чуть дальше, в расфокусе — явно возбужденный член, бугрящийся в темных плавках. Понятно, что все затевалось ради него, но выглядело почти прилично. Что ж… Я сбегала в ванную, накрасила губы и сделала свое фото — нижняя половина лица и полуобнаженная грудь в распахнутом халате. «Пошли на свидание, — тут же отреагировал Захар. — Завтра!» Через мгновение пришло новое сообщение: «Нет, сегодня!» «Завтра», — ответила я, засмеявшись вслух. Остаток дня мы обменивались сообщениями и фото разной степени провокативности, балансируя на грани, но так и не перейдя ее. Я распаляла его завуалированными обещаниями, он меня — своей горячностью и тем, как на эти обещания реагировал. Но все предложения пойти на свидание к нему домой, в какой-нибудь клуб, в кино, даже в ресторан я решительно отвергала, согласившись только на театр. Как приличная женщина. Мы чинно отсидели всю «Чайку», чинно прошлись по бульвару, а когда Максим… — ой, Захар! Конечно Захар! — попробовал меня поцеловать, я вырвалась из его рук и сбежала в метро, не дав даже проводить меня до дома. На работе мы веселили окружающих своим отчаянным и бесшабашным флиртом. Захар оставлял мне цветы на столе, я демонстративно передаривала их нашей бухгалтерше. Он караулил меня в столовой, чтобы вслух сказать, что конкурс красоты нашей компании был бы провальным, потому что победительница ясна заранее — я рассуждала о том, как мне нравятся темноглазые, искоса поглядывая в его сторону. Потом я являлась в логово айтишников с дурацким «я что-то нажала и все исчезло», и Захар примерно половину рабочего дня «чинил» мой компьютер, из которого был просто выдернут провод. На следующие выходные я милостиво согласилась на ресторан, позволила поцеловать себя в щечку, но не разрешила провожать. Кажется, Захар был неплохим парнем, потому что все эти танцы его не бесили, как многих других мужчин, а только веселили. Похоже, он был уверен, что рано или поздно я сдамся. Что ж… Он был прав! Однако я собиралась тянуть как можно дольше. Так было… интереснее? Но вышло совершенно иначе. Захар подвозил меня после работы до дома — в своей машине, я наконец милостиво согласилась в нее сесть, взяв с него обещание не набрасываться на меня, едва мы останемся наедине. Он неистово ржал, но поклялся, подняв руку вверх, как американский президент. — Ну что, — спросил Захар, остановившись у моего подъезда, но уже не разыскивая парковку. Привык, что я динамлю. — Не пригласишь на кофе? — Мммм… — я сделала вид, что раздумываю, а сама скользила рассеянным взглядом по стоящим вокруг машинам. Я не хотела подглядывать, честно! Но светлые волосы сами притянули мой взгляд. Светлые волосы и темные, спутавшиеся в процессе жаркого поцелуя. Катя сидела за рулем, но недолго — Максим отодвинул свое кресло и перетащил ее к себе на колени. — Что там? — Заинтересовался наконец Захар тем, на что я так долго пялюсь. — Ничего! — Быстро ответила я. Но он все равно стал поворачиваться, чтобы посмотреть, а мне почему-то было так стыдно и так не хотелось, чтобы и он это увидел и догадался… — о чем? не знаю! мне было некогда думать! — что я положила ладонь ему на щеку, развернула голову к себе и склонилась, коснувшись губами губ. Захар среагировал мгновенно. Уже через мгновение он целовал меня — глубоко, жадно и долго. Уже не вспоминая о том, что я там рассматривала в чужих машинах. По пути в квартиру даже я забыла, на что я отвлекалась. Мы целовались как сумасшедшие в подъезде, в лифте, на лестничной площадке, в коридоре. Захар еле дотерпел до кровати, сорвал с меня одежду и накинулся так нетерпеливо, как будто у него год секса не было. Все-таки я переоценила его спокойствие на свиданиях. Все было очень быстро, я успела только выдохнуть — а Захар уже застонал и отвалился в сторону. — Прости, малышка, обещаю, второй раз будет лучше, — сказал он, глядя в потолок. — Слишком сильно тебя хотел. Но такую девушку, как ты, стоило ждать. Был и второй — действительно лучше. И третий. Наконец-то со мной случился секс на всю ночь! И сон в обнимку с теплым мужчиной в моей постели. Наверное, это было даже лучше секса. Кто-то, кто не уходит сразу после него, остается со мной до утра, с удовольствием пьет кофе, который я сварила и везет меня на работу, целуя на светофорах. На работе, кстати, все сразу все поняли. Захар был слегка помятый и со счастливой улыбкой, а я безудержно зевала, потому что поспали мы часа три. Его коллеги поздравляли, а мне подмигивали. Хотя неприятной частью оказалось то, что некоторые мужчины на работе, которые раньше делали комплименты, вдруг вообще перестали со мной разговаривать. Я обалдела — неужели они имели на меня какие-то планы? До упора, даже когда мы с Захаром уже вовсю строили друг другу глазки даже на работе? Эпоха театров у нас с ним окончательно прошла. Все свидания теперь очень быстро заканчивались у меня или у него дома. Больше такого разврата, как целая ночь секса не было, но спать в обнимку с мужчиной — ох, как мне этого не хватало все два с лишним года моего одиночества. Знала бы, что я так по этому скучаю — завела бы себе кого-нибудь пораньше. Кого-нибудь, чьи светлые волосы можно ерошить по утрам, целовать в нос, обнимать за спину, пока он чистит зубы и с наслаждением готовить ужины. За несколько дней новогоднего корпоратива Захар принялся ходить вокруг меня кругами и загадочно молчать на все мои вопросы — что? Ну что? Что он хочет? И только накануне он попросил: — А надень на вечеринку то сиреневое платье, в котором ты осенью была. — Зачем? — изумилась я. У меня уже было куплено новое — и на корпоратив, и на Новый Год, и на каждый день зимних каникул, на которые мы собирались лететь в Сочи. — Хочу увидеть тебя такой же, как в тот день, когда влюбился в тебя. Я откашлялась. Мне этот день запомнился совсем другим… Но почему бы нет? Я откопала платье где-то на полке — кажется, я как бросила его туда, так и не доставала с тех пор. И с ужасом увидела, что на шелке остались белесые пятна. Максим, Максим… Все же ты был так неаккуратен… Застирать руками не помогло, а гуглить «чем выводить пятна от спермы» я почему-то постеснялась. Засунула платье обратно, утрамбовав поглубже и сказала Захару, что случайно сожгла его, пока гладила. Зато в качестве компенсации купила сиреневый кружевной комплект белья — уверена, ему понравится снимать его после корпоратива! А платье… платье было другое. Не такое вызывающее, но все равно изящное — с открытыми плечами и разрезом. Никакого фурора я уже не произвела — народ теперь обсуждал шуры-муры гендиректора с секретаршей, мы с Захаром были вчерашними новостями. Можно было позволить себе не только бокал шампанского, но и кое-что посущественнее. Все, мужика захомутала, самое время расслабиться! Шучу. Танцевали мы все равно гораздо больше, чем ели. Только друг с другом. Елка переливалась золотыми огнями в углу большого бального зала, где был устроен фуршет, сверкающий паркет отражал огни многоярусных люстр, вальсы звенели, возносясь к высокому потолку, и вечер казался безупречным. Но Захар сделал его еще лучше. — Пойдем, проветримся, — сказал он, обнимая меня за плечи. На застекленной веранде было темно и красиво — за окнами расстилался вечерний город, сверкающий новогодними украшениями. Я зябко передернула плечами — тут было прохладнее, и Захар тут же накинул на меня свой пиджак. Обнял сзади, потерся подбородком о голую кожу и шепнул на ухо: — Нин… Давай жить вместе? А? Хочу каждый день просыпаться с тобой. И встретить новый год в нашем общем доме. Я ничего не могла ответить, наверное, минуту или две. Горло перехватило. Почему-то возникла дурацкая мысль, что мой психотерапевт мной бы гордился. Может, написать ему, сказать? А потом я развернулась и уткнулась лбом Захару в грудь. — Ну ты согласна? — Нетерпеливо переспросил он. — Конечно! Конечно, согласна! — сказала я и поцеловала его. За новогодними дедлайнами мы так закрутились, что единственным свободным днем для переезда осталось 31 декабря. Я не возражала. Наоборот — мне было как-то невероятно тепло от символичности этой даты. Ровно год назад все изменилось. Новые лекарства, новый год, новая я — и новая жизнь, которая так лихо закрутилась, что за 365 дней прошло, кажется, лет десять. Прощаться с квартирой было щемяще сладко. Собирать вещи — захватывающе. Может быть, я поселю в нее жильцов. Посмотрим через пару месяцев. Вдруг Захар не закрывает тюбик с пастой и смотрит по вечерам сериалы на России-1? Тогда придется вернуться, конечно. Я засмеялась в пустой квартире. Захар таскал мои коробки и мешки в свою вместительную машину, а я спешно сгребала все, что не успела упаковать. Попавшееся под руку лиловое платье я, фыркнув, закинула на антресоли. Когда я закрывала дверцы, оттуда, сверху, мне на голову вдруг упала белая елочка — подарок Санты на прошлый Новый Год. Та самая, под которой я загадала мое сбывшееся желание. — Зачем это тебе? — Спросил запыхавшийся Захар, заходя в квартиру. — Купим сейчас живую и нарядим вместе. Ну где там твое барахло еще? Я подала ему последнюю коробку, подхватила с подоконника горшок с фиалкой и в последний раз окинула взглядом пустую разоренную квартиру. Пробежалась, выключая из розеток все приборы, перекрыла воду, щелкнула автоматами в щитке и вызвала лифт. — Катись отсюда! Слышишь! Чтобы духу твоего не было! Ого! На нижнем этаже, кажется, был скандал, который выплеснулся на лестничную площадку. — Катюш, я ведь навсегда уйду, — послышался спокойный голос. Я узнала Максима. Опять гром в раю? — Думаешь, меня волнует?! Рожу твою никогда не хочу больше видеть! — Если ты всерьез хочешь расстаться, а не просто манипулируешь, скажи прямо. Вот дает. Настоящий психиатр, даже в такую минуту умничает. Я грела уши — а что еще делать, пока лифт едет? — Да, хочу! — Выкрикнула Катюша. Что ответил Максим, я уже не услышала — приехавший лифт раздвинул двери и я в него вошла. Нажала кнопку первого этажа… Но он остановился куда быстрее. Этажом ниже. Максим буквально ввалился в него спиной, а следом в него прилетело что-то тяжелое. Он рефлекторно сжал руки и тут двери лифта закрылись. Он развернулся ко мне, держа в руках волейбольный мяч. — Привет, Нина, — сказал он и улыбнулся. Ох, у меня сердце защемило. Год назад я запала на эту его улыбку в кабинете диспансера. И с тех пор, несмотря на то, что мы виделись, он, кажется, почти и не улыбался. — Привет, — сказала я и улыбнулась ему тоже. К счастью, мы были трезвые и творить глупости не тянуло. — Как твои дела? — Спросил Максим, вертя в руках мяч. — Вот, переезжаю, — кивнула я на фиалку. — Я… тоже переезжаю, кажется… — сказал Максим задумчиво. Сжал мяч в руках, посмотрел на меня. Потом снова на мяч. А потом вдруг повернулся и сказал: — Слушай… Но я не успела узнать, что он так решительно собирался мне предложить. Двери лифта разъехались на первом этаже. Там стоял Захар. — Ты где застряла? — Спросил он. — Я уже беспокоиться начал. Давай скорее в машину, а то замерзнете вместе с цветком. Он обнял меня за плечи и повел на улицу. Там пахло порохом — кто-то уже тренировался взрывать фейерверки, и по двору стелился сизый дымок. И еще морозом — запах, который теперь у меня ассоциировался с чем-то радостным. С предвкушением. С радостными переменами. Я глубоко втянула носом этот запах праздника и обняла Захара за пояс. — Прощай, Нина… — услышала я за спиной. Обернулась на ходу. Максим стоял, сжимая в ладонях волейбольный мяч с такой силой, что бугрились мышцы под тонким свитером. Я помахала ему, садясь в машину. Не возвращайтесь в те места, где были несчастны Совместная жизнь с Захаром началась оптимистично. Мы все делали вместе: ходили на лыжах в ближайший парк, катались на коньках по выходным, ездили по утрам на работу и по вечерам домой, пекли блинчики и колдовали над сложными блюдами по видеоурокам Гордона Рамзи. Никогда раньше я не проводила ни с кем столько времени. Все предыдущие мои мужчины каждый день уходили на свою работу, я на свою и виделись мы только вечерами и на выходных. Но, как ни странно, мы пока друг от друга не уставали. — Перейти работать в вашу компанию было лучшим решением в моей жизни! — заявил Захар как-то раз на совещании у начальства. Наш директор, жадный до лести, не устоял и в этот раз и тут же взял его на освободившуюся должность начальника отдела. Хотя Захар имел в виду не дружный коллектив и не удобные условия работы, а встречу со мной. О чем и рассказал по дороге домой, смеясь над тем, как все получилось. На День Святого Валентина он подарил мне кольцо. Пока я долго потрясенно смотрела на тонкий золотой ободок с ярким камнем в бархатной коробочке, пытаясь понять — я себя накручиваю или это ЧТО-ТО значит, Захар только посмеивался. А потом встал на одно колено и сказал: — Это именно то, что ты думаешь. Но я понимаю, что еще слишком рано, так что не пугайся, я не буду требовать от тебя ответа. Просто носи это кольцо и помни — я хочу быть рядом с тобой всегда. Мне сразу стало как-то полегче. Правда то, что сразу после этого Захар развил бешеную деятельность и принялся делать ремонт, присматривать дачу за городом и набрал несколько новых курсов по повышению квалификации, чтобы претендовать на большую зарплату, навело меня на мысль, что мое молчание было засчитано за «да». Я не стала его пока разубеждать. В конце концов, что плохого в том, чтобы выйти замуж в мои тридцать? Пора уже! Даже мама намекала, что хорошего парня с квартирой и машиной надо брать — и срочно, пока кто-нибудь еще не отбил! На Восьмое марта Захар торжественно вручил мне ключи от машины. — Тебе надо будет на чем-то ездить на дачу. Ну и я подумываю о том, чтобы разослать резюме с зарплатой в полтора раза выше — здесь мне такую не дадут. Придется тебе самой добираться на работу. — Но я не умею водить! — ахнула я. — И прав у меня нет! — Ну-ка, давай посмотрим в окно… — Захар обнял меня и подтолкнул к балкону. Прямо под ним на обочине стояла симпатичная оранжевая машинка с круглыми, будто удивленными фарами. — Неужели ради нее ты не научишься? Вот снег сойдет окончательно — я тебя сам буду учить! А до тех пор я записалась в автошколу — потому что теоретический экзамен тоже придется сдавать. Апрель снова случился внезапно и непривычно теплым, словно отражая собой ту уютную и теплую жизнь, в которой мне было сейчас хорошо — я даже подумала, что пора притормозить с разгоном в счастье, а то ведь окажется, что в глобальном потеплении виновата я! И где-то в середине его, когда сухого асфальта было уже больше, чем ручьев, я отправилась в знакомый мне психоневрологический диспансер. Автобус по-прежнему был всего один и ездил раз в полчаса. Темный лес все так же вставал стеной с одной стороны, а серый забор больницы тянулся с другой. И даже облезлый бродячий пес, встретивший меня на остановке, показался знакомым. Но почему-то теперь это все не вызывало во мне уныния. Все-таки многое зависит от точки зрения. — Вам на второй этаж, к своему участковому психиатру, — просветила меня женщина в окошке регистратуры, когда я спросила, куда идти. — Окей, — вздохнула я, думая, что слишком уж сильно обрадовалась сладким ноткам ностальгии, и жизнь решила устроить мне полноценный аттракцион, повторив все по порядку. Даже очередь из потухших серых людей с некрасивыми лицами к кабинету Инги Семеновны. Теперь я в ней чувствовала себя неуютно. Я же другая! Я же… — Нина? — раздался изумленный голос. — Что ты тут делаешь? — Ой! — я обернулась и чуть не упала. — Максим! Он был в том же белом халате, что и в нашу первую встречу. Загорелый — видать, после разрыва со своей Катюшей хорошо оттянулся в теплых странах. В такой же яркой гавайке под белой тканью. И с такими же небесными глазами. Только вот опять не улыбался, а обеспокоенно хмурился. — У тебя, что — рецидив? Опять депрессия? — он подхватил меня под локоть, отводя в сторону. Я смущенно оглянулась на окружающих. Но им было на меня совершенно наплевать. Вряд ли хоть кто-то из них догадывался, как я задорно и жарко трахалась со своим психиатром. Вот этим вот горячим блондином. Дважды. — Нет, ты что! У меня все отлично. Я за справкой для вождения! — засмеялась я. — А почему сюда, а не на первый эта… Аааа! — протянул он. — Понял. Давай я тебе эту справку дам, чтобы в очереди не стоять. — Давай! — согласилась я легко. Он отпер соседний кабинет и жестом пригласил меня проходить. Сел за стол, я устроилась напротив. Забавное повторение нашей первой встречи. Впрочем, а как иначе? Только чувствовала я себя совсем по-другому. — Ну как вообще твои дела, Нина Аверьянова? — не поднимая головы, спросил Максим. Он положил перед собой листок бумаги и что-то на нем писал параллельно с разговором. — Жизнь бьет ключом, раз решила научиться вождению? Скоро и за справкой на оружие придешь! — Ага, и куплю себе ружье! Да, мне мой… жених, — я замешкалась, не зная, как назвать Захара. — Машину подарил. Надо учиться. — А чего права не подарил? — усмехнулся Максим. — Кто ж девушкам только половину подарка делает? — Ну ты что! Я вообще не знаю, на какие педали жать! — испугалась я. — Жених — это хорошо, — кивнул Максим. — Всегда радуюсь когда пациентки вливаются в социальную жизнь. Замуж выходят, детей заводят, — он подписал бумагу, поставил печать, но на меня так и не посмотрел. — Ты-то не собираешься детей заводить? — Собираюсь, — я кивнула. — Мы как раз недавно это обсуждали. Пока сильно стараться не будем, как получится. — Когда свадьба-то? Пригласишь? — Максим наконец поднял глаза и слегка, уголками губ, изобразил улыбку. — Не знаю, — я пожала плечами. — Нам пока некуда торопиться. — Ну как некуда? Ребенка уже планируете, а свадьбу нет? — Ну, вот получится ребенок, тогда и поженимся. Максим нахмурился: — Нет, это неправильно. Странное отношение, Нин. Как будто ты своему жениху только как инкубатор нужна. — Максим, — я встала, протягивая руку, он вложил в нее готовую справку. — Ты помнишь, что ты не мой психотерапевт? — Нет, не твой, — качнул он головой. — Но… — И не мой друг — настолько я помню, ты говорил, что ни любовником, ни другом не можешь быть два года с момента, как перестанешь быть моим врачом. — Все так, — ровно сказал он, откинулся на стуле и скрестил руки на груди. Небесные глаза прошлись по мне с ног до головы и обратно. — Ты полностью права, Нина Аверьянова. Не имею я права высказывать тебе свое мнение ни в каком качестве. Ты молодец, хорошие границы выстраиваешь. Глядишь — все еще будет хорошо. А у меня просто профдеформация. Счастливые люди ко мне не приходят, сама понимаешь. — Спасибо, — сказала я, складывая справку пополам и покидая кабинет. Ощущение от разговора у меня осталось странное. Говорят, дети скрепляют семью С ребенком у нас оказалось все не так легко, как я думала. Захар был совершенно уверен, что он получится с первого же раза, — и страшно удивился, увидев меня выходящей из ванной со слабой улыбкой. Я покачала головой. — Черт! Зачем же я предохранялся всю жизнь! — удивился он. — Думал, стоит разочек без презика — и все, готова мамочка! — Ну, может быть, дело во мне. — Я пожала плечами. Списать на то, что мы плохо старались, было невозможно. Без презервативов секс приобрел какую-то особенно порочную атмосферу. Чувство запретности. Ну и ощущения были ярче. Особенно у Захара — он порывался по выходным вообще не выпускать меня из постели. Но разрывался между сексом и ремонтом, как настоящий мужчина. Еще через пару месяцев напряглась уже я. — Это по природе так. Детей надо зачинать осенью, чтобы рождались к весне-лету, — утешали меня подруги. — Не зря наши предки играли все свадьбы после уборки урожая. Но и в сентябре, и в октябре, и даже в ноябре месячные приходили как по часам. Хоть бы разочек задержались, чтобы дать мне надежду! — Прости… — сказала я, выходя из ванной. — Снова нет. Захар нахмурился. — Знаешь, мне кажется, с тобой что-то не так. — В смысле? — У меня челюсть отвалилась от неожиданности. — А почему не с тобой? — Моя мама забеременела в первую брачную ночь! И бабушка тоже. — Ну так не ты же забеременел, — фыркнула я. — Сходи сначала своих живчиков проверь, прежде чем мне претензии предъявлять. — У меня все в порядке! — Откуда ты знаешь? — Оттуда! — буркнул Захар и врубил телевизор погромче, за весь вечер больше ни разу со мной не заговорив. Я тихонько поплакала в ванной, включив воду, чтобы он не слышал мои всхлипывания. — Так когда вы жениться-то будете? — спросила меня мама в очередном разговоре по телефону. — С весны собираетесь. — Когда я забеременею, — ответила я привычно. Подруги тоже постоянно об этом спрашивали, и отмазка всегда прокатывала. — Что, прямо с пузом пойдешь в загс? — спросила мама. — Почему с пузом? Мы сразу поженимся… наверное. Голос мой прозвучал неуверенно. Как раз накануне Захар решил меня просветить и долго рассказывал о «биохимической беременности», о том, что большинство зачатий заканчиваются самопроизвольными выкидышами — так природа избавляется от нежизнеспособных эмбрионов — и что считать беременность свершившейся стоит только с началом второго триместра. Так что, может, придется и правда замуж месяце на пятом-шестом идти. С животиком уже. Вечером я долго ходила вокруг Захара, все думая: спросить или не спросить? Когда? Когда мы поженимся-то? А вдруг что-то случится до рождения или даже в родах? Если ему так важен ребенок, то, может, он захочет уже после его появления на мне жениться? Получается, я буду рожать без мужа? Слишком много мыслей — тревожных, печальных. Таких, какие давненько меня не посещали. — Что ты мнешься, Нин? — заметил наконец Захар мои терзания. — Кстати, я тебя к врачу записал на завтра, отпросись с работы. — К-к-какому врачу? — удивилась я. — Репродуктологу. Будем тебя проверять, почему ты не беременеешь. — А ты уже проверился сам? — ощетинилась я мгновенно. Почему-то вспомнились слова Максима про хорошие границы. Это тот самый случай, когда пора их выставлять? — У меня. Все. В порядке! — отчеканил Захар, глядя мне в глаза. — И не хочу больше об этом слышать. Что поделать — я отпросилась. Захар со мной не поехал: ему-то надо было работать, а вдвоем отпрашиваться, как он сказал, было бы нехорошо. Половину крови из меня забрали на анализы, вторую половину попортили стенаниями о том, что в тридцать рожать уже поздно, «где ж вы раньше были?» — Сексом без презерватива занимались когда-нибудь? — спросила репродуктолог прямо в процессе осмотра на кресле, недовольно поджимая губы. — Ну да, разумеется, — удивилась я вопросу. — Мы же пытались зачать… — Нет, я имею в виду, до того как с вашим мужем решили завести ребенка. С другими мужчинами. Мужем… Я мысленно фыркнула. Занималась ли я… Черт… — Да, занималась, — ответила я ровным голосом, стараясь не выдать, какие именно воспоминания на меня нахлынули. Широкий подоконник, тесный лифт, безумие и жар под кожей, золотые звезды под веками… Черт, вот возбуждаться, когда у меня внутри всякие железные штуки и еще чужие руки, — не самая лучшая идея. — Вот потому и не можете забеременеть! — назидательно сказала репродуктолог. — Организм настроился на ребенка от того мужчины и другого не принимает. — Что это за… — Я попыталась сформулировать повежливее. — …новые веяния в науке? — Это мой многолетний опыт! — отрезала репродуктолог. Мда, выбрал Захар врача… Спустя неделю и много-много крайне неприятных и болезненных процедур, этот самый врач была вынуждена признать: — Не вижу никаких объективных причин вашего бесплодия. — Только субъективные?.. — пробормотала я. — Да, Нина, только субъективные. Вспомните, что я говорила про мужчину, с которым вы блудили. «Блудили!» Слово-то какое. Но я попыталась быть хорошей девочкой и уточнила: — И что, теперь ребенок у меня получится только с ним? — Нет конечно! Но вам придется постараться, чтобы переключить ваш организм на мужа. Нагулялись — теперь расплачивайтесь. Я с трудом, но подавила порыв выкинуть всю папку с результатами обследования в мусор. Пусть Захар убедится, что дело не во мне, и сам сходит к врачу. Но его почему-то это не убедило. — Ну… Наверняка они не все еще проверили. Вот и все, что он сказал, тщательно изучив результаты анализов и обследований. Я долго стояла и возмущенно смотрела, как он как ни в чем ни бывало щелкает каналами на телевизоре. Шваркнула папкой об стол и ушла на кухню. Захар явился туда через час. — Чем это вкусненьким пахнет? — поинтересовался он. — Сметанный пирог, — буркнула я. Злость надо было куда-то утилизировать, и я выбрала кулинарию, хотя хотелось, конечно, взять в руки огнемет. Но разрешение на оружие я еще не получила. Надо было сразу Максима попросить и его подписать. — Бросай эту ерунду, пошли… — Захар схватил меня за руку и потянул к выходу из кухни. — Погоди, хоть плиту выключу! — дернулась я. — Идем, идем… — Что за спешка? — Ну как же… — Захар схватил меня за вторую руку и уже настойчивее потянул в сторону спальни. — Судя по исследованиям, у тебя сейчас овуляция. Самое время делать ребенка! — Ты вообще о чем-нибудь кроме этого чертового ребенка можешь думать?! — возмутилась я, тормозя на пороге. — Ты как будто меня саму уже не хочешь, все только о ребенке да о ребенке! — Ты же тоже хочешь ребенка? — удивился Захар. — Но я не хочу, чтобы ВСЯ наша жизнь крутилась только вокруг этого! — Ты же знаешь, что для меня это важно. — Важнее меня? Тебе вообще я нужна или… Я не смогла договорить, потому что по взгляду Захара поняла, что ответ мне не понравится. — Серьезно? — спросила у него. Отлепила его руки от себя, отошла в сторону. — Нет, серьезно?! — Вас, женщин, не поймешь! — скривился он. — Не хочешь ребенка — мудак. Хочешь — опять мудак! — Может быть, мы, женщины, все разные? — Просто признайся, что у тебя нет материнского инстинкта! У тебя и депрессия была от того, что ты неправильная. Что-то с гормонами, наверное. Не так развивалась. — У тебя в бумажках написано, что со мной все в порядке, — фыркнула я. — А вот твою спермограмму я так и не видела… — Я ТЕБЕ УЖЕ СКАЗАЛ, ЧТО Я ЗДОРОВ!!! — взревел Захар, развернулся и ушел, хлопнув дверью спальни. Я всхлипнула. Что за ерунда?.. Почему все так? В декабре я долго сидела в ванной, купала пальцы в струе воды из крана и смотрела на нее, не зная, как выйти и как сказать Захару, что у нас опять не получилось. Он постучал сам. И все понял по моему лицу. — Если бы ты не закатила тот скандал в овуляцию, уже была бы беременна! — заявил он. Я молча ушла в спальню и пролежала там до самой ночи, тупо глядя в стену. Больше года прошло с момента, как я последний раз звонила своему психотерапевту. Может быть, пора? Я вертела эту мысль день за днем. На улицах вновь расцветали разноцветные новогодние огни, распушались елки, гремели фейерверки, усталые люди с надеждой ждали окончания года, думая, что в новом все непременно изменится. А я ходила, глядя на мир, как сквозь пыльное стекло, плохо пропускающее звуки, и думала: зачем мне елка? Зачем мне украшать дом? Для чего? Для кого? Захар со мной почти не разговаривал, но это меня даже не тяготило. Я была рада, что он не тащит меня в постель при любом удобном случае и не заставляет потом лежать, задрав ноги вверх, чтобы повысить шансы на беременность. Лучше никак, чем так. — Я тут подумал про Новый год и решил, что мы… — начал Захар как-то в конце декабря. — Ты решил?! — Я даже не стала дослушивать. — Ты. Решил. А меня спросить? Ты вообще меня не собираешься ни о чем спрашивать? Сам решил, сам сделал, пофиг, что я там считаю! Хочу ли я машину, хочу ли я ребенка, хочу ли я замуж! Ты все решил, а потом просто ходишь вокруг и продавливаешь, что хочешь сам! — Нина… — Что — Нина?! — взорвалась я. — Мог бы хотя бы из вежливости спросить! — Да ты психованная! — не выдержал и он. — Рано тебя выписали! Я бы еще и в дурку положил! А я ведь рассказывала ему все. Вообще все. Всю свою историю. Свою тоску, свою радость, свое возвращение из темных коридоров, по которым бродила годами. Вот что мне напомнили мои последние ощущения. Мою депрессию. Рядом с Захаром я рискую снова утонуть. Переезжала я обратно ровно через год. 31 декабря. Как будто кто-то специально подгадал. Впрочем, почему «кто-то»? Я сама. Встречать Новый год с человеком, который за год успел стать для меня родным, а потом — хуже чужого, совершенно не хотелось. Не так уж страшно быть в праздники одной. Не в первый раз. Ключи от машины я оставила Захару: все равно она на него же и оформлена. Поэтому заказала такси. Коробок у меня было примерно столько же, сколько и год назад. Таксист выгрузил их на снег у подъезда и уехал. Я вздохнула, посмотрела на родной дом: хорошо, что не стала никому сдавать свою квартиру! — подхватила ближайшую коробку и пошла к подъезду. Прижала ее к боку, чтобы набрать код на двери, но тут она распахнулась мне навстречу сама. Кажется, Максим тоже обалдел, увидев меня. Несколько секунд мы стояли друг напротив друга — в шоке. Молча. Странные бывают переезды под Новый Год Мы могли бы простоять друг напротив друга вечность — так мне показалось. Но у меня устали руки, и я перехватила коробку поудобнее, тем самым разрушив ледяную сферу застывшего мгновения вокруг нас. — Давай помогу! — сказал Максим, забирая у меня коробку. — Опять переезжаешь? — Да, возвращаюсь, — вздохнула я, вызывая лифт. — Ты был прав… впрочем, неважно. — Думаешь?.. Снова тесный лифт, снова напряжение между нами. А еще — коробка. Между нами коробка. Как меч на постели, разделяющий невинную деву и слишком страстного рыцаря. — А ты что тут делаешь? — спросила я. — Хотя нет, это вообще не мое дело! Тем более, что я догадываюсь. Недолго, видать, их размолвка с Катюшей продлилась. Он как-то задумался, замялся с ответом — и двери лифта разъехались на моем этаже. Пусть не отвечает. Как-нибудь потом переживу, у меня сейчас есть, о чем волноваться. — Поставь вот тут, — сказала я, заходя в прихожую. — Надо еще остальные… Но договорить не успела. Едва избавившись от коробки, Максим шагнул ко мне, впечатал спиной в стену и накрыл мои губы своими. Господи… Я завелась мгновенно. Просто от его запаха, от его вкуса у себя на губах, от его рук, жадно ощупывающих мое тело. Еще мгновение назад я думала, что надо поставить таксисту три звезды, что коробки промокнут на снегу, что надо успеть метнуться в магазин, пока все не закрылось, а то еды тут вообще нет, что в квартире пахнет затхлостью и пылью, что я не помню даже, где у меня зубная щетка, платьев стало больше, нужна еще одна вешалка… Вертела в голове все эти будничные мысли, фоном, как всегда, как обычно. Но — щелчок, касание губ — и все мысли вымело начисто. Остались только сладкие горячие поцелуи, тяжелое дыхание, жесткие волосы под моими пальцами, твердое тело, вжимающее меня в стену, каменный член, ощутимый даже под плотными джинсами, синхронный стон между наших губ, сорванная куртка, задранный свитер, стянутые колготки. Нетерпение, зудящее между ног, в отвердевших сосках, на коже, жаждущей ощутить чужую горячую кожу вплотную — так близко, чтобы жар наших тел сплавлял нас воедино. Жажда, жадность, желание — острые, поглощающие, сносящие все запреты. — Максим… — Нина… Выдохом, вскриком, стоном в тот момент, когда он развернул, нагнул, прижался, вошел — вбился до предела сразу, одним толчком заполняя меня собой. Своей плотью, своим запахом, своим жаром. Его ладонь на моем горле, пальцы, впивающиеся в бедро, жесткие толчки бедрами. Мои руки, упирающиеся в стену — они подгибаются, я падаю, прислоняюсь щекой и чувствую, как текут горячие слезы по лицу. Он выходит из меня, и мне хочется кричать — неужели все? Все? Все?! Я еще не успела насладиться, не успела почувствовать его до конца, впитать его, я так соскучилась, мне мало! Но нет, не все, не все, не все — он разворачивает меня, подхватывает на руки и снова вжимает в стену — теперь спиной — и тут же набрасывается с поцелуями. Входит быстро, нанизывая меня на себя, мокрую, дрожащую от желания, жадную — я тоже впиваюсь в его губы, присасываюсь к языку, царапаю шею, кричу, плачу, извиваюсь — и кончаю так бурно и сильно, что Максим шипит от того, как мышцы внутри стискивают его член. Прикусываю его губу — но он не останавливается. Он продолжает трахать меня, задыхаясь и не останавливаясь ни на мгновение. Только перед самым концом он пытается отстраниться, но я сжимаю его ногами, обвиваю руками за шею и не даю, заставляю остаться, наполнить меня горячей спермой. И он рычит, хрипит, кричит, наваливаясь на меня всем телом. Лоб ко лбу, взгляд в туманное небо голубых глаз. Бесконечное, огромное. — Нина… Я не знаю, что сказать. Опускаю глаза, отпускаю его, встаю на ноги, натягиваю колготки, одергиваю юбку, запахиваю куртку. Мысли так и не пришли в порядок, вместо них — густое сладкое желе, и я надеюсь, что он сам что-нибудь решит или скажет, мне не придется думать. И он решает. Когда я поднимаю глаза, Максим уже тоже полностью одет, подхватывает коробку и ногой открывает полуприкрытую дверь. — Что? — спрашиваю я. — Куда? Куда ты ее несешь? — Обратно, — говорит он. — Ты снова переезжаешь. Ко мне. Как твой психиатр становится твоим бойфрендом Я успела только захлопнуть дверь так и оставшейся пустой квартиры и юркнуть вслед за ним в лифт. Мысли разбегались, как бешеные зайцы. Подъезд, снег, коробки, оставшиеся у двери, желтая машина, которую Максим открыл и сгрузил коробку на заднее сиденье. Обошел и распахнул пассажирскую дверь. Кивнул мне, а сам ушел за оставшимися вещами. Я села внутрь — растерянная, все никак не находя слов. Он распахнул багажник, загрузил в него все остальное, закрыл и сел рядом со мной на водительское — и потянулся за поцелуем. Горячие губы и ладонь, гладящая меня по щеке, помогли как-то собраться, вернуться в себя. — Ты серьезно? — спросила я, отдышавшись. — Ты с ума сошел? — Серьезно, не сошел. Ты против? Он улыбался. Широко, радостно, беззаботно — как тот мужчина, которого я впервые увидела в кабинете. Как тот мужчина, что пришел ко мне новогодним вечером и распахнул свою шубу Санта-Клауса. По ошибке. Вдруг и сейчас он ошибается. — Я… — не знала, что сказать. — Ты же меня вообще не знаешь, сам говорил! — Знаю. — Он снова потянулся и оставил на губах короткий поцелуй-ожог. — Знаю, Нина Аверьянова. Ты любишь платья и туфли на каблуках, обожаешь марципановые конфеты и лакрицу, пьешь только шампанское, твоя мама живет на другом конце города, по утрам ешь шоколадные хлопья с молоком, а ужинаешь салатом, засыпая его бешеным количеством кунжута. Ненавидишь запах сигарет и роз, смотришь сериалы, только когда они вышли целиком; у тебя есть старый плюшевый кролик, с которым ты спишь, когда тебе грустно; скучаешь по дому в деревне, в котором проводила лето в детстве. Тебе сложно выбирать фильм, на который ты хочешь пойти в кино, если только это не мультик; когда ты по-настоящему счастлива, у тебя появляется ямочка на щеке, одна; мечтаешь побывать в Венеции, знаешь французский и не умеешь готовить спагетти, вечно перевариваешь. Ты пользуешься только ванильным гелем для душа, и духи у тебя тоже ванильные… хотя это можно было понять и раньше. И еще тебе почему-то очень нравятся блондины. — Ты! — Я распахнула глаза. — Ты шпионил! — Виновен, — усмехнулся он, снова меня целуя и отворачиваясь, чтобы наконец завести машину. — Я знаю о тебе очень много и хочу узнать все. Я положила руку на его пальцы, держащие руль. — Максим, стой. Стой. Нет. Скажи. — Что сказать? — Он искоса посмотрел на меня и снова улыбнулся. — Что ты делал здесь сегодня? У моего… у этого дома. Там ведь… — Она вышла замуж еще летом и уехала в Германию. — Нет… — Я не отпускала его пальцы. — Нет. Зачем ты приехал? — За тобой, Нина. — Но я там уже год не живу! — Да, но мне повезло. Подумал: вдруг ты захочешь встретить Новый год со мной? Он еще улыбался, а мне становилось все тревожнее. — Максим… — Голова окончательно включилась, и мысли в ней были совсем не радостные. — Я так не могу. Не хочу. Я для тебя не первый выбор. Ты ведь любил свою Катю, а у нас… ну просто крышеснос. Это ничего не значит. — Еще как значит, Нина Аверьянова. Он убрал пальцы с руля, повернулся ко мне и стал очень-очень серьезным. — Я собирался предложить тебе быть со мной еще год назад. Наплевав на все: в конце концов, в России нет этического комитета, не уволят же меня за то, что я пять минут пообщался с пациенткой и женился на ней через год после этого. — Год назад? Когда Катя тебя выперла? — фыркнула я. — Быстро переметнуться из одной теплой постели в другую? Он прикрыл глаза, медленно выдохнул, а потом открыл их и посмотрел на меня прямо и серьезно. — Когда закончил те отношения. Да. Я не мог сделать это раньше и не мог сделать это сам. У нас была договоренность… — Любовь. — Нет. Понимаешь, Нина, люди не всегда живут друг с другом, потому что у них сумасшедшая любовь. — Максим не отворачивался. Он был рядом, но не касался меня. И хорошо, я бы не хотела закопать этот разговор в бешеных поцелуях и забыть о себе. — Иногда это просто удобно. Хороший секс, совместимость в быту. Не всем везет влюбиться, бывает, что и за всю жизнь люди не встречают это чувство. Это не значит, что они должны оставаться одни. И не значит, что должны нарушать свои обещания. Я обещал быть рядом, пока я ей нужен, и я был. — Но ты ей изменял! — С тобой. И чувствовал себя виноватым. — Она знала? — Догадывалась. Но пока я оставался с ней, ее все устраивало. С тобой же я быть не мог: это правило для психотерапевтов придумано не зря. Ты же понимаешь, что хороший психолог может сделать с разумом человека, который ему полностью доверяет. Ты была на дне, ты еще не нашла себя и не знала, чего на самом деле хочешь. Я бы просто сломал тебя. Хотя знаешь что? — Что?.. — Мне захотелось дотронуться до него, но я держалась. Мне вообще хотелось прижаться к нему и не отлипать никогда. Рядом с ним я чувствовала себя по-настоящему уютно и спокойно. Как будто наконец все правильно. — Надо было в тот день, когда я ошибся этажом, все-таки никуда больше не идти. Судьба показала мне, где я должен быть. И я с ней был согласен, но… Я иногда слишком много воли даю разуму, а не чувствам. — Надо было… остаться, — тихо сказала я. — Надо, — сказал он, притягивая меня к себе и прижимаясь щекой к щеке. — Но ведь еще не поздно? Я поколебалась. Жизнь слишком сложная штука, чтобы вот так, в один момент, понять, какой путь правильный. Иногда об этом узнаешь только спустя много лет. Мы все ошибаемся, слушаем разум, когда надо чувства, и чувства, когда стоило бы разум. Выбираем вслепую, между двумя закрытыми дверями, не подозревая, что прячется за каждой из них. Год назад я была уверена, что нашла человека, с которым мне будет хорошо и спокойно. Я ошиблась. Максим тоже имел право ошибиться. — Не знаю… — сказала я. Вдохнула его запах, потерлась щекой о щеку и... — Хотя кого я обманываю! И я обвила его руками за шею и поцеловала. Он промедлил буквально полсекунды — и обхватил меня, целуя глубоко и жадно. — Ох, Нина Аверьянова… Как же с тобой будет нелегко… — с некоторым предвкушением проговорил Максим, наконец выезжая из моего двора. — Ужасно интересно узнать, что у нас получится! Как твой бойфренд становится твоим мужем Самое смешное, что квартира Максима оказалась совсем недалеко от места, где жила моя мама. И я решила, что это тоже знак судьбы. Она в последнее время жаловалась, что скучает по мне. Можно будет видеться чаще. Только до работы дальше, но ненамного. Замученные переездами коробки были наконец составлены башенкой в углу комнаты, Максим отправился в магазин за новогодними угощениями, велев мне обживаться. — Только не перепутай этажи! — строго сказала я, целуя его у дверей. — Никогда! — заверил он меня. Когда он вернулся, я уже нашла в холодильнике шампанское, яйца и икру и соорудила немудреные закуски. Отнесла в гостиную — и чуть не выронила поднос. Обежав первый раз квартиру, я только отметила, что там стоит роскошная елка, но не всматривалась. А теперь не могла понять, как я не заметила самого главного. На видном месте на пушистой еловой ветви покачивался мой синий шарик. Боже мой, он его сохранил! Так он и застал меня — в слезах под елочкой, глядящую на этот шарик. — Ты… — Я даже сказать ничего не могла. — Ты… — Что? — Максим разделся и шагнул в комнату. Высокий, широкоплечий, в белом свитере, в который я уткнулась, размазывая слезы по щекам. — Ну что ты плачешь, Нин? — Как ты его сберег? — Как я мог не сберечь? — нежно ответил он, поглаживая меня по голове. — Это же твой подарок. — Погоди! Я метнулась к коробкам. Это где зубная щетка я не помнила, а где самое главное… Вернулась я в красной шапочке с белой оторочкой. Шапочке Санта-Клауса, которую мне когда-то подарил он сам. — Боже мой! — хохотал Максим. — С ума сойти! Немедленно раздевайся! Я потянула шапку с головы, но он меня остановил: — Нет! Все остальное снимай. Шапочку оставь. Хочу тебя в ней… Впрочем, раздевал он меня сам. Медленно. В кои-то веки медленно, стягивая вещь за вещью и не переходя к следующей, пока не зацелует всю открывшуюся голую кожу. Когда на мне ничего не осталось, кроме его шапочки, Максим подхватил меня на руки и унес в спальню. Уложил на широченную кровать и стащил через голову свитер, хитро улыбаясь и глядя, как я нетерпеливо еложу по белоснежным простыням. Потом стянул носки… Остановился, позволяя любоваться его загорелым торсом, его расчерченным твердыми мышцами животом. У меня захватывало дух, но шоу еще продолжалось… Когда он расстегнул и сдернул джинсы, под ними обнаружился… ммм… предмет моих эротических снов — его потрясающий, большой, красивый, крепко стоящий член… Повязанный красным бантиком вокруг головки. — Ааааааа! — Я не смогла сдержаться. — Санта! Санта пришел! — С новым годом! — заявил Максим, качнув членом. — Мой подарок! Я перевернулась на четвереньки, подползла к краю кровати, вцепилась в его бедра, приподнимаясь, и… не устояла. Накрыла губами алую головку. Аккурат до бантика. Все, что поместилось. Хотя нет… Я выпустила ее, набрала воздуха в легкие и скользнула губами чуть дальше, отодвинув бантик. А потом еще дальше… И еще. — Все! — заявила я, глядя на его член, перевязанный ленточкой — теперь ровно посередине. — Это мой предел! — Думаю… — глубоким голосом мурлыкнул Максим, — …в тебе есть места, куда он поместится целиком… Это был невыносимо медленный, нежный, долгий секс — томительный, расплавляющий, горячий. Мы были как две восковые свечи, от жара наших тел сплетающиеся все теснее и теснее. Он входил в меня так медленно, что я умоляла его двинуться поскорее, — но он был сильнее и все было так, как он хочет. Я насаживалась на него, скользя по сантиметру, так что он подавался бедрами вверх — но я не позволяла, перехватывая его руки. Я и забыла, каким охренительным может быть секс. Каким охренительным может быть секс — с Максимом. Шапочка перекочевала с моей головы на его — в конце концов, если занимаешься любовью с Санта-Клаусом, надо это как-то обозначить. Мы пропустили наступление Нового года — кому он нужен? Все наши желания уже сбылись. Потом мы голые валялись под елкой, и я то и дело смотрела на свой синий шарик, все порываясь сказать ему «спасибо». А Максим кормил меня с рук малиной и целовал губами со вкусом шампанского. — Ты весь год был один? — спросила я наконец. Мне было интересно. Ведь «люди не всегда живут вместе, потому что у них любовь». — Конечно, — пожал он плечами. — Как же ты выдержал? — Выдержал что? — не понял он. — Ну… без секса… — Я, кажется, покраснела. — Лучше спроси, как я выдержал без тебя. А искать заменитель, чтобы получить бледную тень того, что я испытываю рядом с тобой, — кому это надо? — А что ты испытываешь рядом со мной? — спросила я, чувствуя, как ускоряется сердце. — Любовь, Нина. Что же еще? Он сказал это так просто, что у меня перехватило дыхание. — Я… — Ты тоже меня любишь. Я знаю. — Он наклонился и поцеловал меня. Очень нежно — но этот поцелуй был не менее сладким, чем те, другие — горячие и страстные. Мне нравилось рядом с ним все: и бешеный секс, и нежности, и разговоры. С ним было так легко говорить. — Да… — И выйдешь за меня замуж, — утвердительно сказал Максим. — Кажется… да. — И родишь мне много-много детей. — Да. Он все решил за меня. Но мне это нравилось. Потому что он знал, что я хочу. — Как часто я буду жалеть, что мы упустили целых два года… — шепнул Максим, опрокидывая меня на мягкий ковер прямо под елкой. Его член терся о мое бедро, и я развела ноги, позволив ему скользнуть внутрь. — Я тоже, — сказала я, ахнув, когда он толкнулся в меня. — Я тоже… *** А следующий Новый год мы встречали в палате роддома, где на маленькой белой елочке висел самый волшебный в мире синий шарик. И у нашего сына оказались такие же синие глаза. HAPPY END