Привлекая к себе внимание, Марина чиркнула копьем по деревянному дверному косяку, и высокая тварь среагировала на звук за спиной быстрее пули.

Я даже не уловил момента ее поворота. Вот только что курильщик стоял к нам спиной, и — бац! — он уже с лютой ненавистью пялится на нас щелями угольно-черных, без намека на белок, глаз. А вырывающийся из широкой безгубой пасти белесый вихрь с головой накрывает только-только начавшую разворачиваться Марину.

Тут же жгучая, как кипяток, волна боли захлестнула мой разум. В глаза будто воткнули по раскаленной спице, и я ослеп.

Серафима — гадина! — как же подло ты нас обманула. Ведь, наверняка, знала, что мое тело физически не способно сбежать от столь стремительного противника.

Спасаясь от кислотного тумана, я скакнул в сторону (в тот момент тело вдруг снова начало слушаться моих команд, но это я осознал уже потом, а тогда мне было на это плевать, я лишь отчаянно пытался выжить в кромешном аду), врезался во что-то типа очередного книжного шкафа, но даже не почувствовал боль от удара, потому как боль эта оказалась сущим пустяком, на фоне намертво прилепившегося к телу кокона кислотной БОЛИ.

Вслепую заметавшись из стороны в сторону, я о что-то то и дело ударялся, что-то сшибал, и в какой-то момент вдруг оказался на краю обрыва. Не устояв на ногах, через мгновенье рухнул в многометровую яму, которой, разумеется, никак не могло оказаться в квартире современной многоэтажки.

— Нет! Стоять! Нельзя! — ударил по ушам отчаянный крик Серафимы, когда я летел вниз.

Усиленный болевом шоком удар о твердый, как камень, пол меня доконал, и, потеряв сознание, я наконец отключился от адского трэша.

Мое возвращение в реальность было ужасно.

Все тело горело огнем, будто я очутился в сауне, разогретой градусов до двухсот, и немедленно выскочить (вернее, в теперешнем своем состоянии, скорее, выползти) из этой адовой жаровни не было ни малейшей возможности, потому как беспрерывно слезящиеся глаза, вместо помещения и окружающих предметов, различали вокруг лишь расплывчатые пятна, в узком спектре мрачных тонов от светло-серых до чернильно-черных. Оставаясь практически слепым, я банально не видел выхода из окружающей душегубки.

С губ, помимо воли, сорвался мучительный стон. Ответом на который тут же стало сердитое шипенье союзницы:

Тццссс!

Где я? — послал мысленный запрос Марине, принимая правила игры.

В убежище, — раздался в голове лаконичный ответ усталым женским голосом.

Меня Серафима что ли на горбу притащила? Нифига не помню. Че вообще дальше-то было, после того как я отрубился? И почему здесь вдруг стало так просторно? — продолжил я задавать вопросы.

Ты не понял, Сергей. Ты сейчас не в убежище толстухи, а в убежище курильщика, — огорошила союзница.

От шокирующей новости я даже забыл о боли и, рывком оторвав спину от пола, прохрипел вслух:

— Как это курильщика?

Тццссс! — тут же снова рассерженной кошкой зашипела Марина. — Ночь на дворе. По дому исчадья бродят. Хочешь, чтоб нас тут застукали?..

Где-то снаружи вдруг раздался треск ломаемой двери.

Все, млять, пипец, накликал гостя дорогого… Сейчас сиди тихо, как мышь! И даже думать ни о чем не смей!

Марина замолчала. У меня же от стресса вдруг на несколько секунд прояснилось зрение, и я обнаружил себя сидящим внутри довольно просторного бочкоподобного сооружения, с сиреневыми стенами из непонятного гладкого, как кожа, но твердого, как камень, материала. А через единственный наружный выход отсюда открывался роскошный панорамный вид на залитую лунным светом знакомую разгромленную гостиную.

Я увидел, как на порог комнаты из тьмы коридора бесшумно вынырнул темноволосый парень, примерно моих лет, с черными в ночи потеками свежепролитой крови на обнаженном теле.

По-птичьи скосив голову набок, исчадье замерло на пару секунд на месте, к чему-то явно прислушиваясь. Потом крадущейся походкой незваный гость скользнул внутрь гостиной, и его загоревшиеся в ночи, как угли костра, глаза стали неспешно осматривать каждый уголок комнату. Что-то мне подсказывало, что сейчас этому пронзительному взгляду чудовища в человеческом обличии было доступно содержимое даже закрытых шкафов.

Когда огненные глаза исчадья добрались до моего смотрового окна, я невольно зажмурился, в ожидании неминуемого разоблачения.