– Что в руке? – голос его прозвучал почти спокойно, но глаза по-прежнему оставались настороженными и какими-то бегающими. Этот человек мне не нравился, и я решил действительно прикинуться неуверенным напуганным бомжом. Уши мои вроде бы отошли от грохота, гул в голове пропал, и слух восстановился. Я вытянул руку вперед ладонью вверх и пробормотал дрожащим голосом:

– Это просто моя черепашка.

Че высунулась из панциря и выжидающе уставилась на незнакомца. Тот улыбнулся, опустил автомат и спросил вполне дружелюбным тоном:

– Закурить не найдется?

– Найдется, – пролепетал я и торопливо полез свободной рукой во внутренний карман. Человек тут же напрягся, вскинул автомат и жестко произнес:

– Никаких резких движений, тезка. Всё делаем очень плавно.

Я очень медленно достал пачку сигарет, она оказалась запечатанной. Я так же медленно опустил черепашку на фиолетовую тропу, распечатал пачку, достал две сигареты, подошел к незнакомцу и протянул ему одну. Он опустил правую руку с автоматом, левой взял у меня сигарету, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал быстро и отрывисто:

– Спасибо.

Затем уселся на пол около окна, прислонившись к стене, положил рядом автомат, достал из кармана спички и прикурил. Все его движения были какие-то нервные и дерганые. Я сунул себе в рот вторую сигарету и хотел было прикурить своей бензиновой зажигалкой, но подумав, что для бомжа это чересчур роскошно, обратился к незнакомцу:

– Огоньком не угостишь?

Он протянул мне спички и спросил:

– Ты как сюда попал?

– Через дверь, – наивным голосом ответил я и чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. Я достал другую и наконец-то прикурил. Человек как-то суетливо поднялся с пола, забрал у меня спички, прошел к двери и задвинул засов.

– Вроде запирал, – растерянно пробормотал он, вернулся и уселся на прежнее место. Затем потянулся рукой в сторону, извлек откуда-то открытую бутылку, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Затем докурил сигарету, затушил ее об пол и посмотрел на меня:

– Портвешок будешь, тезка?

– А пивка случайно нет? – робко спросил я.

– Ну, ты же не в баре, – усмехнулся незнакомец, протягивая мне бутылку. Я взял ее и посмотрел на этикетку. Три семерки. Я сделал несколько глотков и поморщился. Конечно, не тройной одеколон, но тоже гадость. Я с сожалением докурил сигарету, бросил окурок на пол и затоптал сапогом. Затем вернул бутылку незнакомцу, уселся на пол с другой стороны окна и спросил:

– Так тебя тоже зовут Иван?

– Да, Иван Помидоров. Будем знакомы, – он сделал несколько глотков и поставил бутылку между нами. «В конце концов, я всего лишь бомж», – со злой иронией подумал я, взял бутылку и присосался к горлышку. Пойло, конечно, было противное, но свое дело оно сделало. В теле и в голове появилась приятная легкость, чердак перестал казаться мрачным и пыльным, а Помидоров чужим и неприятным. Пока он не начал говорить.

– Вот, мы с тобой оба Иваны. У нас самые что ни на есть русские имена. Мы самые что ни на есть русские люди на нашей русской земле. И где мы? В жопе! На сраном чердаке пьем дешевый портвейн, – Помидоров говорил негромко, но зло и очень эмоционально. – Вот ты посмотри в окно! Много русских ты там увидишь? Ни хрена! Там довольная жизнью, пестрожопая толпа чужаков, которые ведут себя на нашей земле по-хозяйски вольготно, нагло и бесцеремонно. Нет, ты посмотри, посмотри в окно!

Я встал на колени, пододвинулся к окну и посмотрел на улицу. Там внизу была не очень большая площадь, заполненная людьми. Многие были с детьми. Это было похоже на какой-то праздник или торжество, потому что среди толпы было много разноцветных флажков и воздушных шариков. Люди были довольны и радостны, очень многие улыбались. Все они, действительно, были разных национальностей – и африканцы, и азиаты, и кавказцы, и славяне. Последних было явное меньшинство. Я обернулся к Помидорову, тот пил портвейн из бутылки.

– Похоже, там какой-то праздник, – сказал я с некоторым воодушевлением.

– Праздник? – усмехнулся Помидоров, отшвырнул пустую бутылку в сторону, куда-то потянулся и достал еще одну. – Да у них, блядь, вся жизнь праздник, – он распечатал бутылку, поставил ее на пол, взял в руки автомат и отсоединил шомпол. Продавил шомполом пробку вовнутрь бутылки и прицепил шомпол на место. Затем взял бутылку в руку и, повернувшись ко мне, произнес:

– Давай-ка, Ваня, выпьем за русский дух, – и присосался к горлышку, после чего протянул бутылку мне. Я, стоя на коленях, сделал несколько глотков и снова посмотрел в окно.

– И много там русских, на этом празднике? – ехидно спросил Помидоров.

– Нет, не много, – ответил я, не поворачиваясь.

– Вот то-то и оно. Потому что вся эта инородная саранча просто выдавливает нас, русских, с нашей земли. Выдавливает из домов, из квартир, с рабочих мест, с улиц, загоняя нас на чердаки и превращая в бомжей и неудачников, – Помидоров говорил яростно и чересчур возбужденно. Я взглянул на него. Он был уже прилично пьян, глаза его горели безумной злобой, а в уголках рта скопилась какая-то бесцветная пена. В этот момент он был похож на параноидального фанатика. – И ведь они не просто приехали к нам погостить. Они, суки, приехали сюда жить и насаждать свои сраные законы и обычаи. А сами при этом плодятся и плодятся, и это многочисленное инородное потомство опять же выдавливает наших детей из детских садов, из школ, из жизни. Твари! Ненавижу этих тварей! Праздник у них? Сейчас я им устрою Праздник Общей Беды!