Даше 27. Она успешна в бизнесе, свободна и еще - она убежденная чайлдфри. Ее мир тщательно выстроен. Ее образ, представляемый миру - идеален. Но все это оказывается декорацией, когда Дашу вынуждают взять на воспитание двоих младших сестер. Видя в них себя, Даша вновь переживает темные события прошлого. Ничто не проходит бесследно. И за каждой видимостью успеха всегда есть длинная тень кошмаров.
--
Предупреждение - содержит элементы нетрадиционной любви.
Содержит нецензурную брань.
ГЛАВА 1
Дверной глазок пристально и молчаливо изучал гостью, сканируя каждый сантиметр ее сущности от носков туфель и до макушки: рост – чуть выше среднего, возраст – на первый взгляд около двадцати пяти, телосложение – стройная, одета неброско, но стильно и дорого. Туфли – женский вариант мужского фасона, укороченные брюки, прямое, скрывающее фигуру пальто, высокий ворот джемпера, круглые стекла темных очков. Волевой подбородок, высокие скулы, красивые губы, прямой, с едва уловимой горбинкой нос, в целом выражение лица излучает спокойствие и внимательность. Волосы тёмно-русые и предположительно длинные, собраны назад. На левой руке часы из какого-то темного металла.
Прежде чем еще раз вдавить кнопку звонка, Даша бросила взгляд на часы и решила про себя, что если после этого за дверью не возникнет жизни, то она сочтет свою миссию посещения давно забытых родственников исполненной и на полном законном основании покинет неприступную гавань.
Словно по команде, будто Дашина мысль была условным кодом, задвижка замка металлически щелкнула, дверь открылась, а из-за ее потертой временем плоскости выглянула пожилая женщина в черном платье, антрацитовом платке и оранжевых домашних тапочках. Настороженно и недоверчиво уставилась на гостью кажущимися тоже черными в скудном подъездном свете глазами.
– Здравствуйте, – снимая очки, произнесла Даша. – Мне передали, что вы искали меня, но я была в отъезде и вот только сейчас… – Ее губы тронула слабо-виноватая улыбка. – Бабуль, не узнаете? Неужели я так сильно изменилась?
– Дашенька, – почти по слогам недоверчиво-радостно произнесла женщина слабым, слегка дребезжащим голосом. – Наша… как же ты… не узнать… заходи! Заходи скорее, Дашенька!
Женщина суетливо потеснилась в дверях, пропуская гостью в квартиру, затем закрыла входную дверь на ключ и цепочку.
– Сюда, сюда, – принялась указывать дальше из-за спины Даши, так как обойти ее в темно заставленной прихожей не представлялось возможным. – В большую комнату, Дашенька, ты ведь помнишь? Помнишь, где она?
Квартира под стать старческой памяти – заставлена житейским хламом так плотно, что едва есть место идти не протискиваясь. Душно и почти темно от хлама, тянущегося вдоль стен, пыльных портьер, давно выцветших обоев.
– Конечно, я помню, – двигаясь вперед, ответила Дарья. Коридор-лабиринт тащился дальше вдоль вековых залежей «нужного», а Даша, повинуясь памяти и дребезжащим бабушкиным указаниям, свернула вправо, раздвинула двустворчатые двери с рифлеными стеклами и попала в предыдущую эпоху.
В гостиной было чуть больше пространства, а вместе с ним больше пыли и спертости в воздухе.
Окно и балкон, видимо, не открывались уже очень давно и, судя по спекшемуся налету на стеклах, не мылись с тех же пор. Прикрывали окно пожелтевший старомодный тюль и тяжело-темные шторы, открытые (или закрытые) на две трети.
Во всю стену справа высилась так называемая «стенка» – шкафище-нагромождение с частично стеклянными дверцами, за которыми скрывалась часть нажитого добра в виде пыльных сервизов. Слева диван, два кресла, торшер и на тумбочке относительно не старый телевизор.
– Вот, ничегошеньки не изменилось с тех пор, как ты маленькая здесь скакала, – приглашала-усаживала бабушка и все норовила внимательнее разглядеть гостью, найти в ней ту девочку из дали дальней, и даже находила.
– Мне кажется, и я что-то помню, – задумчиво ответила давно повзрослевшая внучка и села в одно из кресел, а второе заняла бабушка.
– Я все оставила, все сохранила, – с какой-то странной интонацией приговаривала она. – Родных только уберечь не могу, а вещи… Что им сделается – они ж не живые, лежат себе, где положено… лежат…
Внезапно замолчав, старая женщина некоторое время смотрела в себя и слегка покачивалась, беззвучно шевеля губами. Даша решила не мешать, а воспользоваться паузой в общении для более полной загрузки информации из давно не открывавшихся ячеек памяти.
Да, она смутно помнила этот шкаф, эту люстру и, как ни странно, именно этот тюль в сочетании с окном…
Даша скорее почувствовала, чем услышала шорох за дверью, слишком легкий, чтобы быть человеческим.
– Все красиво, все хорошо, – проговорила Даша с доброжелательной улыбкой. – Должно быть, другие ваши внучки помогают. Они ведь с вами живут?
Женщина мгновенно тревожно оглянулась по сторонам, еще раз, а затем, чуть склонившись к Даше, громко зашептала:
– Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Я из ума выживаю. – Словно другой человек заговорил сейчас с Дашей из-под личины бабушки, которую, к слову, она едва помнила. – После смерти Владимира Степановича, а он уже два года как нас покинул, все кувырком полетело прямиком в преисподнюю. Начну с того, что мать твоя ночами мне снится и обвиняет, обвиняет во всем. Муж ее, твой отец, не знаю, жив ли он, тоже все время рядом, но со мной не разговаривает, а через нее общаться пытается, но я не отвечаю. Они всю квартиру заполонили! Они девочек портят и дергают. Линочку из дома гонят, и она не ночует, Риночке спать не дают, поэтому она в школе на уроках засыпает, а меня задушить грозятся их детскими ручонками… Дашенька… – Становящаяся все безумнее речь бабушки вместе с дыханием сошла на нет и оборвалась. Женщина еще какое-то время беззвучно шевелила губами, но даже взгляд ее стал пустым и невыразительным. Она будто спешно пыталась ухватиться за хвост ускользающей мысли, но никак не могла понять, какой именно, о чем шла речь секунду назад.