я тебя зашифрую в потоках земных дождей, и, под струи волос подставляя ладони, бог озарится просветом улыбки – такой твоей! – и проследует в люди одной из своих дорог. на обочинах оной покоятся снег и пыль, на обочинах оной – попавший под камни лед. и, на каждом шагу соблюдая бессмертный стиль, он, смотря в твою сторону, по городам идет… узнает среди паствы танцующих венский вальс и в алмазных подвесках сверкающий чистым смех, устремляя свой взор вновь и вновь в расписную даль, заприметит знакомую женщину… лучше всех… она будет ему представляться… ее зовут… ее любят… она вдохновляет… она поет… здешним землям достались сожители и живут так, как эта знакомая женщина не живет… бог-ценитель читает по вывескам карту вин и сдвигает засовы, и тащит за шиворот дураков, и бросается в реки за мертвыми без причин, и не слышит спасибо и просто каких-то слов… он за всем этим так устает, хоть – в крик… ищет жадно ладонями струи земных дождей… и когда зашифрована ты обратишься в блик, мир спасется одной красотой твоей.

на твоих ладонях белые маги видят линии перемены дат – не совсем аналогии с той, что надвое делит привычную карту мира. их нельзя ни в одном из случаев задать парой координат, но на каждой есть свой Мыс Доброй Надежды, своя Пальмира. рассекая воды на асинхронные гребни рокочущих вольно волн, заклинания действуют, только не каждое ясно передается слуху. и могучие маги, представь себе, не отвечают за это ни на микрон, уступая почетное право возвыситься человеку и человеческой силе духа. по дуге сквозь тучи уносятся мыслями витязи о золотых и больших крылах – маги смотрят вослед, и улыбки не сходят с их лиц, просветленных и посвященных в тайну. ты заметила, нечто с любовь на твоих материнских, красивых, не помнящих зла руках? ты заметила, у волшебства есть черты стопроцентно твои, твой характер и первоначальность?

уловить, как с мачты сорвется и скатится возглас «земля! земля!», и комочек ее ощутить, сжимая в ладони как будто бы хлеба белого мякиш. твой Мыс Доброй Надежды, а также Пальмира не раз приютят тебя. и останется море дат, и ты сможешь увидеть то, что видели только маги.

здравствуй, мой старый-престарый пруд и четыре березки на берегу твоем. мы с тобой ежегодно встречаемся. тут как тут молодые пичуги исследуют окоем. нам до них как до неба: не прыгнуть и не достать. но на редкость упрямые мы продолжаем быть. в двух шагах приводняется береста. в два прыжка я опять отплываю жить. этот год ожидается жарче, но бог бы с ним! мне пришло сообщение, что пора… всяко видевший парусник пусть перейдет к другим и достигнет иной широты, чем достиг вчера. два других корабля (и для каждого – новый курс) поведем мой напарник и я, по своим морям. старый-старый мой пруд, я за нас больше не боюсь – мы соленые волны разбрызгаем в крик «земля!».

для определения слов «изящество», «очарование» и «любовь»… белый ворох – в почтовом ящике… только-только не многословь… кап-капельные крыши города мартом теплятся… чик-чирик… снегом кружится ретро холода, и весеннее – сны твои… как лучится в тебе все женское, как толкуется каждый взгляд… и изысканное, главенствуя, нитяным золотит наряд… стебельками узоры… тонкости… мягким голосом – имя… свет… от начальности к завершенности береги-сохраняй секрет… солнце радует, солнце прячется… кто-то встретился – кто-то… жаль… среди черт есть черта отгадчицы, а еще есть черта – печаль… перво-наперво пишешь ближнему… в чем ответ и каков вопрос?.. ты не можешь не быть услышана, ты не можешь не быть всерьез… в небо смотрит голубка… скоро ли… направлением север-юг… над высотными частоколами… над колоннами вольных слуг… станет мыслимо море синее, потому что давно пора… горизонт размывает линию от сказания до вчера… сизокрылое… как трепещуще… как настойчиво… сильно как… мы когда-нибудь сможем, встретившись, говорить о моих стихах… я тебя провожу до пристани для космических кораблей… а хрустальный бокал игристого вновь останется на земле… из любых инкарнаций сложится… что-то – вечное, что-то… жаль… остальное само приложится… в том числе и немой хрусталь…