– Ну-ка, идем с нами на воздух! Разобраться нужно! – молодые парни взяли под руки священника.

Толпа подталкивала к выходу, а батюшка не думал оправдываться, а лишь тихо молился, поглядывая на дальний угол, в котором все еще жил мрак.

На улице завывала непогода, по границе забора проглядывала оттаявшая трава. Обдало холодом. Бабка, подталкивая батюшку в спину острой кочергой проскрипела:

– Нам нужна месть! Куда дел нечистого?

Высокий мужик выкрикнул:

– Да что с ним болтать, они одного поля ягоды! Я сам помню, как мне Марьюшка говорила, злыдень крестить отправлял к энтому в рясе! Заодно они! С потусторонними силами якшаются! А ну, бей негодника! – и ударил длинной палкой, попав по уху. Брызнула кровь, но священник молчал.

Деревенские разошлись не на шутку, пиная жертву, поволокли его в сторону костра, что разгорелся в рост мужика с вилами, который как раз подбрасывал туда ветки.

Обступили костер и толкнули молодого священника в кострище. Огонь ощутил подкормку и сразу же взялся за волосы, затем загорелась одежда, мучительно обжег кожу. Батюшка попытался выбраться из углей, но вокруг огня его ждали острия вил и лезвия кос, сразу же заталкивая его назад в пламя. Он понял, что возврата уже нет, и сейчас нужно терпеть сколько это возможно. Пламя быстро ползло вверх по подряснику, торопливо объедало руки, а батюшка громко и надрывно молился, выкрикивая многократно заученный текст, что часто произносил перед эти людьми на службах.

– Да вот же он! Бегом! Хватайте, пока не ушел! Лови нечисть! – закричала во все горло, горбатая Дуняша, что стояла вдали у кладбищенских могил.

Люди обернулись. Дуняша рукой показывала в сторону высокой ели, на которой, словно паук, прыгала с ветки на ветку мумия деда Захара. Глаза его побелели как метель, а тело неестественно выгибалось, давая всем понять, что это уже не старик, а лишь его останки, которые по неизвестной причине все еще скакали по дереву.

Народ вмиг бросил костер и спешно отправился в сторону ели, пытаясь не упустить заветную цель. А Дуняшка тоже бросилась, но к костру с пылающим батюшкой. С силой толкнула его и повалила на снег. Обжигая руки, била по пылающим остаткам одежды, насколько хватило сил, забрасывала снегом, а метель ей в этом помогала.

Проворные мужики поймали злыдня и притащили к костру, обнаружив там спасительницу священника. Бунтовщики решили, что она тоже в сговоре, потому избили ее до полусмерти.

Наступило утро, кладбище покрыл толстый слой пушистого снежка, церковная ограда тоже побелела, лишь маленькое окошко в высоком сугробе издавало струйку слабого пара.

Под сугробом лежали двое, в обнимку. Дуняша грела обгоревшее, изуродованное тело священника, пытаясь не обращать внимания на свои побои, сломанные кости, боль.

Прошло несколько лет. Деревенские суеверные бабы все еще передавали друг другу тыквенные семечки, что странным образом помогали в моменты бед и неурядиц. Односельчане изредка искали по соседним деревням другого знахаря или шептуна, и однажды даже услыхали новость о дивном монахе, что принимает народ в соседнем монастыре, излечивая любую душевную и телесную боль.

Люди говорили, что монах скрывает свое лицо, потому что его внешность ужасно уродлива. Еще болтали, что с ним живет не менее страшная, горбатая келейница, которая помогает ему в исправлении человеческих душ.

Холодной порой, когда молодая метель достает ажурные серебристые наряды, а ее друг – мороз не пропустит ни одного путника, пока не натрет ему нос и щеки докрасна, при тусклом свете просыпающегося солнца с пустым мешком в руках, но полными карманами зерна, пробиралась по заснеженной дорожке, юная девушка – Дуняша.

– Вот дойду до края деревни, узнают, что я тоже могу, а не только Мишка. Ишь! Половину он, видите ли, вчера нащедровал. Ничего! А я одна! Да так засею, что полнешенький мешок притащу, и еще в карманах конфет до краев заработаю. Покажу этим посевателям!

Осторожно проходила вдоль двора одинокой старушки – бабы Веры, которую деревенские парни и мальчишки побаивались, а Дуняшины подружки и вовсе обходили стороной. Взрослые люди говаривали – оттого она одинокая, что с тайными силами общается. Или в церковь слишком часто ходит или со тьмой якшается, да книги старинные читает, но точно никто не знал.

Девушка протопала мимо колодца, в который прошлым летом упал крот, а дно так и не стали чистить, оттого он стоял заброшенный и походил на снежного великана. Еще вчера вечером бросали они на этом же месте с подружками валенок через левое плечо, в надежде, что носок его укажет на двор суженого. Но к несчастью Дуни, именно, когда пришел ее черед, закинула она его так, что, чуть не вывихнула себе руку, а носок валенка, почему–то указал в сторону родительского дома, а вовсе не туда, куда хотелось девушке. Поэтому перед сном, решила повторить гадание и спрятала под подушку кусок хлеба, в надежде рассмотреть во сне суженого. Но, ничего ей не приснилось, поэтому решилась действовать сама, прямо с этого утра.

На хруст морозного снега у двора Ерофеича – деревенского торговца, не отозвалась злющая собака Чернушка.

«Видно, замерзла, и носа из будки не показывает» – подумала Дуня, вглядываясь в щель забора.

За краем улицы виднелась белая простыня поля. На гладком снегу изредка проглядывались черные земляные комья, словно хлебные крошки на праздничной скатерти, что накрывала на стол мама.

– С этого двора и начну, – направляясь к забору, шептала Дуняша.

Отворила калитку и вошла. Однажды бывала она здесь, на окраине деревни, еще с прежними хозяевами. Да переехали они в город, а сейчас в доме поселились совсем новые, незнакомые люди.