Кочевник
вернуться

Мирошников Андрей Георгиевич
Шрифт:

Фотограф Михаил Николаевич ПАЗИЙ, фотостудия ЦДЛ, г. Москва, 2001-й год.

Каменный ангел

1998

Зимняя тетрадь

«Ах, любовь моя, мука нежная…»

Ах, любовь моя, мука нежная,Мне бы стать твоей лодкой быстрою,Да зима сейчас больно снежная,А на реках – лёд вечной пристанью.В сердце холодом чувство смутное,Но от встречи мы не откажемся.И святые мы, и беспутные.То ли правы мы, то ли кажется?Если свидимся – словно светимся —От молвы людской не упрятаться.Расстаёмся – надвое делимся.То ли встречи ждать, то ли каяться?Али в прорубь нам, да поставить крест?Али кануть нам в ночь на саночках?Пусть потом беду назовут «гротеск».Да под лак её. Да под рамочку.

«Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей…»

Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей,Отбивая чечётку, свистит, расправляет немытые крылья,Вереща по-дурацки на древнем своём языке…Хоть убей, но когда заиграет рассвет на трубеИ нацелится в окна светило, как опытный киллер, —Голубятня окажется вдруг на замке.И, босыми ногами по жести, похожей на наст,Прямо к краю, к обрыву строительно-правильной кручи,Безнадёжно скуля, словно твой деревенский придурок,И, печалясь за нас, тех, кто верует больше в спецназ,Тех, кого никогда ничему доброта не научит,Он заломит крыла и отчаянно рухнет в проулок…Будет всё, как обычно: участковый, медэксперты, акт,Пьяный дворник, зеваки, держащие дворик в осаде,И всякий, как Шерлок, понятлив и в версиях смел…Только им не понять, что имеющий крылья чудак,Так неловко лежащий в сугробе, как будто в засаде,Так любил голубей потому, что летать не умел.Он хотел научиться, он так научиться хотел…Чей-то ангел, скорее приблудный, бездомный, ничей,Лихо свищет, ногами сучит, матерясь, как безбожный сапожник,Гонит ввысь голубей, подставляя восходу лицо.Этот – парень не промах: есть все дубликаты ключей,И божественных птиц от него запереть невозможно…

«Пресыщение от добычи…»

Пресыщение от добычи,Отвращение после лжи.Утопает в мечтах девичьихТа, что рядом ещё лежит.Сонно шепчет свои капризы,И в объятиях душит стыд…Кто-то пристально, с укоризной,В окна смотрит из темноты.Чай да сахар, любовь да ласка,Но украденной я не рад.И привычная дрожь опаскиОбращает усладу в яд.И пылает чужое ложеШапкой, вспыхнувшей на воре…Смотрит в окна, в сугробе ёжась,Ангел каменный во дворе.Он – бесчувственный соглядатай,И ему ли меня судить?Но мой серый двойник крылатыйПродолжает за мной следить…Чутко спится в чужой постели,Неуютно, как на костре.Вьюга песни всю ночь свистела,Куролесила во дворе.Окна шкурит колючий ветер,Бьёт по стёклам вчерашний снег.Пламя страсти, чужой, неверной,Обжигает и в полусне.И ожог не унять снегами,Не укроет метель и мгла —Злую горечь обмана камнемКто-то бросил в узор стекла.И ворвался ревнивый ветерС белым крошевом на крыле.Ты найдёшь на пустом конвертеВместо адреса – мокрый след.Сердце мучается похмельем,И не хочется с ним на «ты».Смотрит ангел, от снега белый,Из предутренней темноты.

«Был день тяжёл, был сумрак сер, как никогда…»

Был день тяжёл, был сумрак сер, как никогда.Пугали шум и слишком тёмная вода.И ты боялась чёрных туч и всё ждала —Ждала весны и белых птиц. Ждала тепла.Дома стояли, как тома закрытых книг.Тянулся миг, на сотню лет тянулся миг.И словно пытка – голоса, шуршанье ног,И этот город – безымянное пятно.И краски старились на сером полотне,Твой алый шарфик становился всё бледней,И бедный скверик обречённо скрыть не могНемытых веточек графитовый дымок.А ранним утром этот город чистым был —Белей, чем мел, белей изысканных белил.И краски пели, как живая акварель,И ни к чему была печаль, что не апрель.Мы шли легко, и каждый шаг оставил след.И тот же шарф алел как кровь, как маков цветПылали щёки. Сердце билось как во сне.Была зима. И ты была. И падал снег.

«Снег идёт – боль крадёт…»

Снег идёт – боль крадётИ не просит разрешенья.Город тот и не тот —Завершённей, совершенней.Снег идёт – сеть плетёт,Ловит съёженных прохожих.Люди, скверы, литьё —Все на этот снег похожи.Снег идёт. Что нас ждёт?Так не хочется об этом…Если нам повезёт —Нас с тобою не заметят,Не узнают друзьяИ подруги не осудят.Снег идёт, и нельзяЗнать о том, чего не будет… Снег идёт.Не найдётНас никто: мельканье этоСпрячет нас, заметёт,Убаюкает до лета,А потом – трын-трава.А потом? Забудь об этом:Снег идёт. Ты права —Мы одни на белом свете…Снегопад – нега, спать…Белый снег постелью свежей.Засыпать… ЗасыпатьБудет снег, ласкать и нежить.Снегопад. На губахВместо слов снежинки тают.Нас жалеет судьба,Понимает, обнимает.Белый снег. В полуснеВсе слова — безумный лепет —Тлеют в зимнем огне,Белый снег — холодный пепел.Всё грустней белый снегОпускается на плечи.Всё тесней белый свет,Всё синее ранний вечер…

«Даже если снег лавиной…»

Даже если снег лавиной —Будет всё не так, как прежде:Будет всё наполовину,А любовь утратит нежность,Что нашла ты, отыскалаВ муках, терниях и корчах…В неизвестность зубы скалитЧёрный пудель зимней ночи.Белым зноем сон заноет,Заболит истомно-тонко,И запляшет за стеноюБелый шут ночной позёмки…

Проводы

Женщина – ваша тень: когда вы идёте за ней,

она от вас бежит; когда же вы от неё уходите —

она бежит за вами.

Альфред де Мюссе

«Напраслина лести и блеск эпатажа…»

Памяти Н. Л.

Напраслина лести и блеск эпатажа,И ложная скромность, и гордость назло —Мы были любимы, любили однажды.Нам было красиво. Нам страшно везло.И ныне, когда я немыслимо старше,И скучен, и зол, и роднёй окружён,Я снова готов это имя – Наташа —Царапать на парте карманным ножом.На чистые стены, морозные стёкла,На чёрные доски, в большую тетрадь —Что пальцы посмели, что сердце исторгло…Ах, первое чувство! Ах, Божья искра!Шершавы осенние голые ветви,Тяжёлые листья тропических рыб…Твои в поцелуе опущены веки,И пальцы легки в ожиданье игры.Волшебное слово. Магический символ.Я знал эту тайну. Я знал. Я забыл.И всё, что осталось – печальная ива,Холодное небо, бесстрастная пыль.И что мне мелодии, трели, пассажи? —Как ветер без воздуха, дым без огня.Мне прошлое тихо шепнуло: «Наташа» …Но прошлое больше не примет меня.

«Эта женщина – художник…»

Эта женщина – художник,Пишет письма как рисует —В этих строчках плачет дождикИ холодный ветер дует,Листопад в осеннем паркеКлёном плечи обжигает,Облака, касаясь аркиТриумфальной,Набегают.Эта женщина – художник.В этих письмах – поздний вечер,Шторм на море бьёт наотмашь,Кораблей тела калеча.Я читаю птичьи стаи,Прячу голову под зонтик,Исповедую усталостьОблаков до горизонта.Этих писем почерк нервныйРежет пальцы, как осколки.В этих буквах – колкость терний,Можжевельные иголки.В них и раненая нежность,И изнеженная ярость,Растревоженная спешность:«Сколько мне ещё осталось?»Эта женщина – художник.Эти письма – буйство красок.От распутства до святоши —Откровенно, но без грязи.Обнажённость – как закланье,Обречённость на смиренье,И шаманское камланье,И монашеское пенье.Эти письма, этот почерк,Эти символы призыва —То ли танец, то ли корчи —Так ужасна, так красива.И ласкает, и калечит,И свои тревожит язвы…Только мне ответить нечем:Ни любви, ни слёз, ни фразы.