Зал, где проводились спарринги, – напротив цирка. Место людное – час пик – полно пешеходов. Худенький Виктор затесался в толпу незамеченным – ну может же по улице бежать мальчишка в трусах и майке? Но когда в таком же виде появился здоровенный дядя, все на него обратили внимание. Абрамов был вынужден ретироваться в боксерский зал. Беглецу же пришлось пролезть в окно сортира, незаметно прихватить свою одежду, а обиженному им тяжеловесу переслать в утешение талон: на три рубля тогда можно было поесть от пуза.

Сборная Вооруженных сил по боксу. В. Агеев пятый справа. 1960-е

Потерпевшим тем не менее Агеев себя не считал. И через какое-то время нарвавшись на ссору с Абрамовым в поезде, не колеблясь, врезал ему за милую душу. Но когда Виктора схватили за руки, Андрей, наконец, с ним рассчитался: приложился так, что агеевская губа на зуб наделась. Этим дело не закончилось…

Агеев, отбывший срок заключения, сразу по возвращении явился в ресторан ВТО, где, к своему удивлению, застал Абрамова, особенно и не тянувшегося к богеме. И снова Агеев демонстративной непочтительностью к старшему разозлил теперь уже экс-чемпиона. Последовало приглашение выйти на улицу – разобраться. На этот раз Агеев прибег к психологической уловке. Он вообще считает, что в большинстве своем тяжи – народ недуховитый (по мнению Виктора, самый большой недостаток для боксера – отсутствие боевого духа). С Агеевым в ресторан пришел приятель Гера – человек совсем не атлетического сложения. Боксер попросил его держать руку в кармане и ходить кругами возле выясняющих отношения спортсменов. Вышли в Козицкий переулок. Гера точно выполнил установку – и Абрамов стал сильно нервничать. То и дело спрашивал: «Ты чего там ходишь?» И утратил всякую агрессивность…

И еще случай с тяжеловесами. И тоже через годы после завершения карьеры боксера. Отарик Квантришвили пригласил Виктора Петровича на какой-то турнир борцов. Схватки на ковре Агееву быстро наскучили, и он перешел в буфет. Сел там за столик, отведенный для самых почетных гостей, и когда за ним собрались самые главные знаменитости цеха борьбы – Карелин, Ярыгин и другие близкого к ним ранга, – предложил уже на очень хорошем взводе такой неприлично-шутливый тост, что легендарные чемпионы ушам своим сплюснутым не поверили. Но догадались, что коллега из другого жанра с выпивкой переборщил – и вывели его из-за стола под руки. Агеев не сразу и сообразил, что, сопровождаемый Карелиным и Ярыгиным, двигает ногами, не касаясь пола.

В энциклопедии бокса (есть такая) Агееву отведено несколько строк. Правда, ему нашлось место еще и в тексте про Бориса Лагутина: в рассказе о заслугах двукратного олимпийского чемпиона Виктор преподнесен как молодой его конкурент, но и не более того… Я, между прочим, обратил внимание, что о некоторых причастных к боксу, но, в общем-то, не выходивших на большой ринг в энциклопедии написано вдвое подробнее, чем про В. П. Агеева.

Входит ли скупость составителей внушительного тома в противоречие с тем, что по прошествии лет с завершения Агеевым боксерского пути он все более превращается в постоянную величину – константу, как говорят математики?

И да, и нет.

Агеев – отнюдь не самый титулованный из отечественных боксеров. Но произведенное им впечатление оказалось от титулов совершенно независимым. Недосказанное им на ринге способствовало мифу о нем гораздо больше, чем перечень громких побед. Не раз я сталкивался с людьми, совершенно уверенными, что Виктор выигрывал Олимпиады.

Ему охотно приписывали совершенное Лагутиным. А Лагутин, пришедший навестить зимой 2001 года Агеева в кардиологическую клинику, сказал про него доктору: «Это человек-легенда». Слова, прозвучавшие бы из уст газетчика казенной фразой, в устах соперника, формально оказавшегося выше рангом, меня, например, взволновали…

С Валерием Попенченко мы соседствовали – и при встречах, естественно, нередко заговаривали про Агеева. «Вот тоже чудак с большой буквы «М», – высказался как-то Попенченко. – Я ему в Берлине, когда он Европу выиграл, не стал руку пожимать, пообещал, что пожму, когда он выиграет Олимпиаду!»

Теоретически Агеев имел шанс участвовать даже в трех Олимпиадах, но ни на одни Игры так и не попал. А когда бокс остался позади, я заметил, что тот же Валерий и другие именитые коллеги тянутся к Виктору, прислушиваются к нему.

Вместе с тем, попадая на первых порах – в 1960-е годы – в круги, связанные с боксом, я чувствовал, что там моего персонажа могут чуть что и отторгнуть. Помню, как встреченный мною возле бара в Доме журналиста тренер-кандидат наук предупредил: «Не на ту лошадь ты поставил!» А Виктор Агеев был тогда на пике славы.

Я понимаю смущение разного рода руководителей. Он не знал поражений. Но держался слишком уж независимо даже для чемпиона. Этого у нас не любят.

И коллег его по цеху бокса можно было понять. Они ощущали разностороннее превосходство Агеева. Но где же подтверждение тому в наивысших титулах? В спорте живут ради главных побед. А он – складывалось впечатление – живет еще для чего-то более главного. Это сердило и озадачивало в нем, не сомневаюсь, многих…

С главным тренером сборной СССР В. И. Огуренковым. Мексика. 1960-е

Виктор Иванович Огуренков, тренировавший сборную страны, благоволил, в общем, талантливейшему боксеру. Но точно так же, как и прочие, утратил к нему всякий интерес после его злоключений.

В конце 1970-х, услыхав, что Агеев высоко котируется в армейском клубе, он обратился к нему с просьбой – пристроить и его на какую-нибудь подходящую должность в ЦСКА. Виктор поинтересовался: «А что же вы мне, Виктор Иванович, в тюрьму и открыточки не прислали?» Огуренков вилять не стал – сказал прямо: «Витя, ну если бы я знал, что ты так раскрутишься, я бы тебе продовольственную посылку туда прислал!»