Он пытался вывести меня из себя? Наедине, и только себе самому, я мог признаться, что Ленора на самом деле не была совсем уж бездарной. Ее искусство было немного сумасшедшим, что, очевидно, говорило о моей неуравновешенности. Множество черепов, монстров, драконов, младенцев, ползающих на паучьих лапках, и мертвых лошадей создали ее маленькие руки. Ее разум был увлекательным местом, если не учитывать одну вещь, которую она там хранила – особое воспоминание обо мне, – которое я хотел стереть.

– Кого, твою мать, это волнует? Вы с Эдгаром не согласились. – Я зевнул.

И у Эдгара, и у Гарри была причина отдать меня на стажировку. Это не имело ничего общего с моим невероятным талантом.

В каком-то смысле я жалел Ленору. У нее не было недостатка в таланте, навыках или дисциплине. Чего ей не хватало, так это смелости, лжи и хитрого ума.

– Правильно. – Гарри потер подбородок. Он бы выбрал ее, если бы мог.

И Эдгар тоже.

– Обсуждать, кто не прошел стажировку, и рассказывать о ее реакции на своего оппонента – пустая трата времени и манер, – многозначительно сказал мой отец, скрестив ноги в своем имперском кресле и отложив телефон в сторону.

– Простите. Должно быть, это прозвучало неуместно. Ленора – моя племянница, и она мне очень дорога. – Гарри посмотрел на моего отца.

– Сырое мясо. Не стоит бросать его в сторону мальчика и ожидать, что он не полакомится им.

– Я не мальчик, – огрызнулся я.

– Тогда перестань вести себя как ребенок, – невозмутимо произнес мой отец.

Я знал, в чем дело. Вечеринки. Минет. Последствия.

Это были просто разговоры, а я думал, что на меня направили пушку и сейчас выстрелят.

– Моя жизнь тебя не касается. – Я почувствовал, как мои ноздри раздуваются, а ногти скребут по креслу.

– Что за бессмысленные слова. Ты мой сын. Твоя жизнь только мое дело. – Голос отца звучал равнодушно и беспристрастно.

Мама похлопала папу по руке.

– Пора сбавить тон.

Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону, оставляя эту тему.

Мы развлекали Гарри еще двадцать минут, пока он не свалил. Ему хотелось, чтобы я проводил его до двери вместе с матерью, но у меня были другие планы, например, такие, как выковырять миндалины из своего горла кухонным ножом. Уже достаточно того, что мне придется терпеть его рядом с собой в течение шести месяцев.

Через несколько минут после того, как за Фэрхерстом закрылась дверь, мама появилась у дверей моей спальни, прислонилась к косяку и по-особенному посмотрела на меня. Хотя я жил в экзистенциальном вакууме и рассматривал рот девушки как бесплатное парковочное место для моего члена, мама наверняка знала, как смягчить меня одним лишь взглядом.

Я был рад, что ни одна девушка никогда не сравнится с ней. Это упрощало жизнь.

– Сделай фото. Это продлится дольше.

Фэрхерст привел меня в паршивое настроение. Я не был уверен, было ли дело в самом его существовании, или в том факте, что он сказал, что Ленора может не согласиться на роль помощника стажера, возможно, и то, и другое. Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок, удивляясь, почему украл старые компакт-диски, которые увидел на ее столе однажды вечером, когда ее не было дома, а Эдгар находился в душе.

Только я знал почему. Они были прямо там, будто, мать вашу, просили себя взять.

Blur. The Stone Roses. The Cure. Joy Division.

Мой грузовик был старше королевы, и в нем был проигрыватель компакт-дисков. Это имело смысл. К тому же это служило Леноре оправданием за то, что она была чудачкой, которая все еще пользовалась плеером.

Я просто не считал ее вкус отвратительным, и это меня беспокоило. Я также скачал все фильмы из ее iPad: «Зомби по имени Шон», «Заводной апельсин», «Монти Пайтон и Священный Грааль» и, к сожалению, «Искупление», которое оказалось таким девчачьим фильмом, что даже Кира Найтли, прижатая к книжным полкам [26] , не смогла спасти его для меня.

Но то, что ее вкус не был ужасным, не означало, что все остальное в ней было терпимым.

– Ты вел себя там странно. – Мама оттолкнулась от дверного косяка и вошла внутрь, присев на край моей кровати. Я снял армейские ботинки, схватил бутылку воды с прикроватной тумбочки и запихнул ее в рот.

– Новость, мама, я самый странный засранец на свете.

– Вообще-то, второй. – Она сморщила нос в улыбке, напоминая мне, что папа занимал первое место. – Так в чем же дело? Тебе не нравится Фэрхерст? Я думала, вы всегда ладили.

Я почувствовал, как у меня дернулся мускул на челюсти, но улыбнулся, чтобы унять его. Та картина, которую она повесила перед моей комнатой в рекордно короткие сроки – даже не через несколько часов после того, как она ее купила, – вызвала у меня желание сжечь этот чертов дом дотла.

– Что в нем может не нравиться? Он прекрасный художник и сукин сын с хорошими связями. Не могу дождаться его мнения о моей работе.

– О чем твоя работа? – спросила она.

Я покачал головой. Она была довольно хороша для мамы, но делиться было не в моем правилах.