И, подойдя к Мадленке, которую по-прежнему держали за руки и не отпускали, он рывком задрал ей подол…

(Не знаю, как бы объяснить благосклонному читателю, не оскорбляя его нравственности и моральных устоев… Словом, в описываемое время не существовало нижнего белья. Совсем. То есть вообще. То есть совершенно. Не было его, и все тут. Трусы, бюстгальтеры, кружева, оборочки – сравнительно недавнее достижение цивилизации. И, между прочим, не самое худшее из достижений, ибо я при всем желании не могу сказать того же про водородную бомбу или пулемет. Однако, как сейчас, так и в XV веке, задирание юбки у дамы считалось делом оскорбительным, унизительным и несопоставимым ни с дворянской, ни с какой бы то иной честью.)

Мадленка испустила такой дикий вопль, что Филибер, стоявший в стороне, аж зажмурился и поднес руки к ушам. Подол почти тотчас вернулся на свое место, но все присутствующие, даже самые сомневающиеся из них, успели, однако, убедиться своими собственными глазами, что Мадленка отнюдь не мальчик, а совсем наоборот. Август опешил и открыл рот. Руки, державшие запястья Мадленки, несколько ослабли, и она ловко вывернулась из проклятых тисков, подскочила к князю, а затем всеми пятью ногтями рассекла ему лицо.

– Мерзавец! – заверещала Мадленка, замахиваясь второй раз.

– Что вы себе позволяете, князь! – возмутился пан Соболевский.

На госпожу Анну произошедшее оказало самое тягостное впечатление: она поникла головой и зарыдала.

– Мама, не плачь! – пролепетала Мадленка, начисто забыв про ненавистного Августа и устремляясь к ней. – Не плачь!

Впервые в жизни она обняла мать и почувствовала, как ее слезы текут ей на плечо. Князь Август стоял, утирая кровь с расцарапанного лица, злой и несколько потерянный.

– А это кто? – спросил он, кивая на «Ольгерда».

– Купец из Литвы, – ответил пан Соболевский раздраженно. – Что происходит, князь, в конце концов?

Август, не отвечая, вглядывался в лицо крестоносца.

– Где-то я тебя уже видел, – молвил он задумчиво.

– Возможно, – согласился Боэмунд, и на сей раз его литовский акцент чувствовался меньше. – Мир гораздо теснее, чем думают некоторые.

Мадленка застыла от ужаса, хотя ей больше следовало беспокоиться за себя: некоторые из сопровождавших князя Августа шляхтичей, с которыми она встречалась в замке Диковских, подходили к ней и бесцеремонно пялились на нее в упор, пытаясь определить, не обознались ли они. К счастью, синеглазый беловолосый красавец недолго занимал Августа, и молодой князь вновь обратился к хозяину дома, тыча пальцем в Мадленку:

– Так вы утверждаете, пан, что здесь мы видим вашу дочь?

– Да, и я могу поклясться в этом, – кивнул пан Соболевский.

– И я, – злобно всхлипнула госпожа Анна, высвобождаясь из объятий Мадленки и утирая слезы.

– Мы ее знаем, – встрял ксендз Белецкий, до той поры сидевший ни жив ни мертв от страха.

– И зовут ее Магдалена Соболевская, так? – настаивал князь Август. – Так, и никак иначе?

– Именно так, истинный бог.

– Но Магдалену Соболевскую убили! – закричал Август, теряя терпение. – Что вы мне тут толкуете, в самом деле!

– В замке князя Доминика была самозванка! – взвизгнула Мадленка, с ненавистью глядя на него.

– Откуда ты знаешь? – обрушился на нее князь.

– Потому что я была там, дурак! – окончательно теряя голову и губя себя, отозвалась Мадленка.

Когда она опомнилась, было уже слишком поздно что-либо изменить. До сего момента оставалась крошечная надежда, что все обойдется, но и она исчезла, как только Мадленка дала понять, что осведомлена о происшедшем. По лицу Боэмунда фон Мейссена она поняла, какую допустила ошибку, но ей уже было все равно.

– Ага, – сказал князь Август, подходя к ней. – Значит, Михал Краковский – все-таки ты.

– Если бы ты с рождения не был дураком, – отозвалась бесстрашная Мадленка, которой уже нечего было терять, – ты бы давно догадался обо всем.

Наступило молчание. Мадленка и Август смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, и никто не хотел сдаться первым.

– Значит, ты убила мою мать, – заключил он.

– Нет, – вызывающе выпятила нижнюю губу Мадленка, – я не делала ничего подобного!

– Суд разберется, – с пугающим спокойствием заключил Август. – А пока я забираю тебя в замок Диковских.

– Нет! – пронзительно, истошно закричала госпожа Анна, бросаясь вперед. – Моя дочь только вернулась ко мне! Зачем же вы, звери, отнимаете ее?

Ее крик перешел в сдавленное рыдание, она упала на пол и стала биться о него головой. Муж и зять-литвин кинулись подымать несчастную женщину. Мадленка обернулась и увидела в углу прижавшихся друг к другу двойняшек. Их глаза, обращенные на нее, были наполнены восхищением и ужасом.