Вопросы, одни лишь вопросы, окружали ее.

Неужели она опять сорвалась? И из-за чего? Из-за того, что сказала глупая медсестра? Так она ведь ничего нового не рассказала ей. Да, Маша действительно является игрушкой Лисовского, и да, лечит он ее, только потому, что она нужна ему для секса. Но стоило Маше услышать о том, что на этой кровати Влад имел кучу женщин, как у нее сорвало крышу. Злость, ревность и ненависть скрутили ее похлеще, чем постоянные головные боли. И захотелось эту злость сорвать на первом, подвернувшемся под руку человеке, который всего лишь в очередной раз ткнул ее лицом в отвратительную правду, слушать которую, она не желала, как не желала и когда-то ее собственное Альтер Эго, выслушивать все те же слова, от нее самой.

Но ведь на этот раз она не ощущала чужого присутствия, это были ее собственные эмоции. Но как? Как такое может быть? Или Маша окончательно потеряла себя, или слилась со своим вторым я, и теперь не в состоянии разделять ее эмоции от своих собственных?

Прислушавшись к себе, Маша мысленно попыталась позвать маленькую Машу. Но она не откликалась на ее зов. Ее вообще, будто не существовало.

– А может и не существовало? – сама себя спросила она и вздрогнула от звука собственного голоса.

– Нет, нет, нет, этого не может быть! – опять сама с собой заговорила Маша.

Она не могла, не могла придумать ее, просто не имела на это право.

– Боже! – Маша всхлипнула и закусила собственную ладонь, безумным взглядом смотря в никуда, вспоминая, что угрожала убить собственную дочь.

– Нет, я не могла, я не могла такое даже подумать! – уже громче крикнула Маша в пустоту, и тут же нашла оправдание своим словам.

Ведь она провела этот странный прием…. И как у нее получилось только? Медсестра была выше и вообще по габаритам больше нее самой килограмм на десять или даже пятнадцать, точно. А Маша, каким-то образом смогла ее при помощи довольно специфического приема уложить на пол. Когда она научилась этому приему?

Она никогда не занималась «САМБО» или как это еще называется. Маша вообще была освобождена от физкультуры из-за слабого зрения, и всегда с последнего урока уходила домой. А может и не домой вовсе?

Но ведь когда-то же она научилась подобному приему?

А стрелять?

Когда она научилась стрелять?

Маша вспомнила, что стоило оружию очутиться в ее руках, как она без проблем сняла его с предохранителя, и перезарядила патрон, будто делала это тысячу раз. Да даже сейчас она вдруг поняла, что смогла бы его даже разобрать, почистить и собрать.

– Где и когда я научилась этому? – опять вслух сказала она, с удивлением понимая, что ни помнит этого вообще.

Ни это ли и есть прямое доказательство того, что в Маше действительно есть второе «Я», которое и умудрилось, когда-то всему этому научиться?

Такое объяснение вполне имело место быть.

Маша, нахмурившись, решила попробовать вспомнить, что было, когда она уходила с последних уроков в школе, когда ей не надо было с классом идти на физкультуру. И попробовала представить себя заходящей в какой-нибудь тир, или может быть не только в тир, но и в спортзал, где обучали единоборствам.

Одно время было очень модно учиться драться, и уметь постоять за себя, и в городе постоянно почти в каждом подвале открывали спортивные секции. Вполне ведь вероятно, что она могла записаться в одну из таких секций?

Но почему тогда она этого совсем не помнит?

В голове начали всплывать неясные образы. Маша попыталась ухватиться за них, чтобы понять. И только ей казалось, что она что-то видит, как в дверь резко постучали, выдергивая ее из закоулков собственной памяти.

– Войдите! – крикнула она, с удивлением смотря на дверь, и пробормотала: – неужели в этом доме еще и кто-то способен стучаться?

Дверь открылась, и Маша увидела незнакомого пожилого седовласого мужчину среднего роста и средней комплекции, с двумя подносами в руках, а за ним полноватую женщину в белом колпаке, и белом фартуке, еще с одним подносом в руках.

Мужчина слегка прихрамывал на одну ногу, а лицо его с левой стороны рассекал от самого глаза до подбородка уродливый рваный шрам. Глаз с левой стороны, так вообще смотрел в одну точку, и создавалось ощущение, что он был ненастоящий.

Мужчина улыбнулся теплой улыбкой Маше, которая мгновенно преобразила его морщинистое лицо, из уродливого во вполне приятное, и даже доброе, и, проходя в комнату, он заговорил:

– Ну, мы подумали, что раз гора не идет к Магомеду, – он попытался развести руками, и чуть не уронил подносы, настолько неловким движением, что Маша не сдержала улыбки, и, подскочив с кровати, пошла навстречу помогать ему с подносами. А он продолжил: – В общем, ждали-ждали, тебя в столовой, а ты тут сидишь, и поняли, что лучше прямо к тебе с едой. Ты, небось, голодная, не позавтракала ведь еще?

– Конечно голодная, Миш, – заговорила женщина в колпаке, не дав ответить Маше, которая уже подошла ближе и взяла один поднос из рук мужчины, – что и говорить, совсем недоедает девка, вон круги под глазами, тощая, как подросток, хотя самой уже четвертый десяток скоро. Миш, ты сюда ставь, здесь позавтракаете, – указала она на столик, стоящий у окна, и, поставив на него поднос, начала выставлять с него тарелки с едой на столик.