Тут с ним произошла странная вещь. Ему сделалось жарко в груди и вообще как-то неуютно. Король дна понял, что подвеска составляла часть украденной парюры, что парюра находилась в его городе, о чем он не имел ни малейшего понятия. Это было равносильно тому, что его провели, как младенца, и означало если не крушение, то, во всяком случае, первый его признак.

– Должен сказать, сударыня, я… – начал Виссарион Сергеевич.

– О да, – с презрением перебила его молодая женщина, – разумеется, вы ничего не знаете и вообще ни при чем. Ну так вот, к вашему сведению, вещица была найдена в лавке вашего друга Груздя, а является боковой подвеской от ожерелья, которое великий князь имел несчастье подарить Агате Дрейпер вместе с остальными украшениями. Вероятно, подвеска оторвалась во время борьбы, потому что в той же лавке были найдены трупы двух человек.

Теперь Хилькевичу уже не было жарко в груди, но чувствовал он себя совсем нехорошо. У него вдруг возникло ощущение, что он постарел, ослаб, утратил хватку, что жизнь течет мимо него, ускользает и что ничто более в мире он не может контролировать. Король дна ссутулился в своем кресле, страдальчески морщась. Кроме того, он внезапно понял, что литературное выражение «глаза метали молнии» на самом деле вовсе не литературная метафора, потому что обладательница молниеносных глаз стояла как раз напротив него и уже испепелила его до состояния праха. Он даже не мог смотреть в лицо Амалии, потому что не представлял себе, что вообще можно ей сказать.

Груздь, который исчез вчера… Ожерелье, часть которого найдена в его лавке… И на десерт – два трупа, о которых Хилькевич слышал впервые…

Впрочем, все недостающие детали головоломки можно было легко выяснить.

– Вам нужно ожерелье? – угрюмо спросил Хилькевич.

– Мне нужно все, – отрезала Амалия, забирая со стола подвеску. – Все восемнадцать украденных предметов, которые составляли парюру. Включая пуговицы, булавку, браслеты и диадему.

Хилькевич покосился на Пятирукова, и старый вор, поняв его взгляд, вышел, уводя с собой племянника. Дверь за ними затворилась почти бесшумно.

– Должен вам признаться, – проговорил король дна, – что для меня самого ваши слова были… э… некоторым образом неожиданностью.

– Должна вам признаться, – с вызовом парировала Амалия, – что не верю ни единому вашему слову.

– Похоже, недоверие совершенно взаимно, – бросил Хилькевич, – потому что я подозревал вас в двойной игре. Я считал, что под предлогом поисков украшений вы просто-напросто ищете, как бы меня погубить.

– Парюра, – напомнила Амалия, не обратившая ни малейшего внимания на его слова. – Когда она будет у меня?

Хилькевич задумался и почесал бровь. Да, не так-то просто будет найти Груздя, потому что мошенник наверняка успел покинуть город и теперь запутывает следы. Однако король дна отлично знал, что с деньгами в Российской империи нет ничего невозможного, а он был намерен найти своего бывшего соратника любой ценой.

– Мне нужны три дня, – наконец выдавил из себя Хилькевич.

– Два, – поправила его Амалия. – Действуйте. – И баронесса двинулась к дверям. – Должна заметить, что было совершенно излишне убивать уважаемого господина Сивокопытенко, да еще так жестоко. Вам очень повезет, если окажется, что вы и впрямь тут ни при чем.

В голове у Хилькевича мгновенно заметался какой-то фейерверк. Неужели Груздь убил Сивокопытенко? Он что, совсем с ума сошел?

– Черт знает что! – пробормотал расстроенный король дна, когда его гостья наконец ушла.

Через минуту в дверь протиснулась морщинистая физиономия Пятирукова.

– Виссарион, что произошло?

– Ничего, – свирепо буркнул Хилькевич, отшвырнув салфетку. – Собирай всех людей. Пора показать этому чертову городишку, кто тут хозяин!

Евгений Жмыхов поднялся рано утром, поколдовал в своей лаборатории, где, по его словам, пытался изобрести приспособление для фотографирования в цвете, и часам к восьми обнаружил, что слегка проголодался.

Данная причина имела прямым следствием то, что вскоре студент оказался на кухне. Евгений помнил, что со вчерашнего ужина остались две котлеты и еще кое-какая снедь, но, когда он залез за котлетами в буфет, выяснилось, что тот оскорбительно пуст.

Поскольку Евгений был человеком сугубо научным и не писал фантастических романов, он не мог даже представить себе, чтобы, допустим, такие материальные вещи, как котлеты (две штуки), испарились в параллельное измерение. Так же напрочь отверг молодой человек предположение, будто котлеты ушли своим ходом наподобие Колобка из сказки.

Пока он размышлял над этой проблемой, дергая себя за волосы, которые, как всегда, торчали непокорной копной, на кухне появилось новое лицо.

– Наденька, – кротко спросил Евгений, устав ломать голову над неразрешимой проблемой, – а куда вчерашние котлеты делись?