– В самом деле? – заметила Амалия. – Господин Половников!

И через несколько секунд маленький следователь уже стоял в дверях.

– Господин Половников, будьте так добры, съездите с людьми за господином Агафоном Пятируковым и привезите его сюда. Мне надо с ним побеседовать.

Половников пообещал, что постарается обернуться как можно скорее, и вышел.

– Вы давно знакомы с паном Пятируковым? – спросила Амалия.

Валевский повел плечами.

– Он пытался одно время промышлять на Варшавско-Венской дороге. Впрочем, уже довольно давно.

– А не так давно, как я понимаю, вы что-то с ним не поделили?

Валевский улыбнулся:

– Сущие пустяки, госпожа баронесса. Когда я отобрал у него безделушку, то счел, что он вполне покрыл свой долг мне.

Его светлые глаза озорно блеснули. И хотя ребра и скула ныли у Леона до сих пор, с каждой фразой он все больше и больше становился похож на прежнего Валевского, задиру и насмешника, который не лез за словом в карман. Судя по всему, баронессе не понравилась такая перемена, потому что она пристально поглядела на своего собеседника и внезапно спросила:

– Скажите, Леон, зачем вы вернулись из Херсона?

Валевский хотел было, по своему обыкновению, отшутиться, но тут с поляком произошла странная перемена. А именно: он покосился на Амалию, заморгал глазами с видом крайнего изумления, открыл рот, закрыл его и задвигался на стуле.

– Послушайте, – наконец проговорил Леон, – откуда вам известно о…

Он осекся, но Амалия и так поняла, что он имеет в виду. Как, как она могла так ошибиться? Ведь прежде ей ничего не стоило заниматься зараз и двумя, и тремя делами, а теперь она совершает промахи, досадные просчеты, вовсе не обязательные в ее положении. И который раз баронесса устало подумала о том, что ей не стоило возвращаться в особую службу, пусть даже ради одного-единственного задания, что надо было оставить прошлое в прошлом и не тревожить его. Финита. Баста. Новая жизнь.

Правда, что в ней такого интересного, в новой жизни?

Ну, можно жить для себя, путешествовать, покупать приятные безделушки, знакомиться с разными интересными людьми, заводить необременительные романы. Смотреть, как растут дети, наконец. Наслаждаться каждой минутой своего существования, чувствовать, как из бесшабашной молодости переходишь в зрелость, как становишься мудрее, где-то мягче и терпимее, где-то с точностью до наоборот. Читать книги, может быть, снова выйти замуж, может быть, совершить какое-нибудь безумство…

Какая скука, боже ты мой!

Амалия почувствовала на себе пытливый взгляд Валевского, но не стала поднимать взора. Ожерелье Агаты Дрейпер сверкало на столе, как искусно сплетенная сапфировая ловушка.

– Так, значит, это вы отвезли меня в Херсон, – наконец проговорил Валевский. – Потому что иначе… – Леон дернул щекой, – иначе откуда вам знать, что я там оказался.

Баронесса могла сказать, что он преувеличивает, и придумать десяток доводов в свою защиту, но ей неожиданно стало скучно. К чему хитрить, к чему пытаться обмануть друг друга? Нет ничего более унизительного, чем вот такая бесполезная ложь.

– Зачем? – вырвалось у Валевского. Он подался вперед, пытаясь поймать взгляд баронессы, но та упорно не хотела на него смотреть. – Послушайте, я имел дело с множеством сыщиков. Папийон в Париже, Джеббинс в Лондоне, Фрейберг в Варшаве… Они все пытались поймать меня, и кое-кому это даже удавалось. Но вы! Признаться, я впервые встречаю такого сыщика, как вы, – который, чтобы найти преступника, нарочно увозит его подальше. Нелепо, немыслимо, просто неправдоподобно, наконец! Да просто вообще черт знает что такое, если вам угодно знать мое мнение!

Валевский был ошеломлен, ошарашен, растерян. В жизни ему многое довелось видеть, и не так давно знаменитый вор был уверен, что никто и ничто больше не сумеет его удивить. Но оказалось, что он ошибался. Причем удивил его как раз тот человек, которого, по его разумению, Валевский знал почти как самого себя и думал, что уж он-то точно не сумеет преподнести ему никаких сюрпризов.

– Зачем вы это сделали? – спросил Валевский уже в изнеможении.

И тут увидел, что баронесса улыбается.