— Что? — наконец она оторвалась от меня, чуть отстранилась, прогнувшись в талии, которую я по-прежнему прижимал к себе.

— Мне надо идти… — пожал плечом, — Дела, понимаешь. Но завтра к вечеру жди. Со мной Хельми обещал с самого утра позаниматься, так что ночевать, — сказал с очевидным подтекстом, — скорее всего останусь у вас.

— Останешься? — лукаво улыбнулась она, — Так я буду ждать…

Мы еще немного по обнимались, по целовались, наконец она повернулась.

— Я пойду, а то там Келда. Сердиться будет.

— Иди.

Шутливо шлепнул ее по заднице, заработал еще один лукавый взгляд через плечо, и мы наконец расстались.

Возвращался на пастбище уже привычным манером, чередуя шаг с бегом: легкой рысью в горки и по ровному, шагом вниз и когда чувствовал, что скоро взмокну. Мелькнула мысль, что надо бы и скоростной бег потренить, но не на переходах. Может по утрам?

Вновь пошел легкий снежок, и по всему было видно, что этот уже до весны. Кожаные подошвы башмаков еще не скользили, но что-то будет, когда снега насыплет побольше?

Сейчас на дорогу от пастбища до усадьбы Гунара у меня уходило часа два. А когда первый раз ехали с Фритьефом на лошадях — все три! Правда тут не дороги, а сплошные направления: холмы, поросшие кустарником и низкими, корявыми деревцами овраги, в низинах ручьи, не широкие, но частые. Пешком даже быстрее получается, тем более я без груза.

Постепенно все закрашивающий белым снег навел еще на одну мысль — это что же, скоро для меня ночи вообще не будет? Если по ночам без снега я видел все как в сумерках, а полную темноту для моего зрения могло создать только наглухо закрытое помещение без источников света, например, баня, то теперь-то? Когда все будет покрыто белым покровом… Прикольно! Можно будет по ночам шастать.

Снег пошел гуще, видимость постепенно снижалась, а я все никак не мог понять, что за странное чувство у меня появилось. И только миновав пару холмов я наконец-то понял, а поняв даже расхохотался: вулканы! Я настолько привык к виду огненно-дымящей гряды где-то далеко на севере, что перестал ее замечать, как не замечаешь трубы ТЭЦ в родном районе. Вулканы днем заливали край небосвода дымом, ночью подсвечивали выбросами огня и потоками лавы, и за то время, пока я здесь, они настолько встроились в мое мироощущение, в мою систему координат, что сейчас, когда их скрыло снежным зарядом мне на секунду стало не по себе. Вдруг я собьюсь с направления? Зачем-то в голову влез рассказ одной знакомой, как она с сынишкой пошла в лес рядом с дачей, и никак не могла из него выбраться! И лес-то был всего пару-тройку километров в поперечнике, а они все шли и шли и шли, когда собрались возвращаться… А опушки как не было, так и нет. И вроде где-то рядом люди, всего в одном-двух кэмэ, что-то делают на своих дачах, грядки тяпают или шашлык жарят, но дойти до них не получается, толь ты тресни! По ее словам, спасло тишь то, что в какой-то момент услышала железную дорогу. «Поймав» направление, и время от времени корректируя его, по новым гудкам так и вышли. Хоть в стороне, но вышли!

Вспомнив ту историю, я сначала слегка напрягся — а ну как и я ща заплутаю, в белом безмолвии, промахнусь мимо пастбища и так и буду ходить кругами… Но тут же успокоился — местность уже знакомая: сейчас закончится подъем, начнется поросшая островками жесткой колючки вершинка холма, надо держаться чуть левее, в проход между двумя чуть притопленными кустарниками, тогда выйду к удобному спуску, и внизу ручей будет не такой широкий… Кстати, ручьи! Если что, по ним всегда до топаю до моря.

Наконец снег закончился, не доделав работу — то тут то там оставались островки травы, да и кустарники по большей части маячили темными пятнами. Уже приближаясь к пастбищу: оставалось спуститься в распадок, перемахнуть даже не ручей, а промоину от него, потом подняться на относительно длинный лысый холмик, а там и пастбище видно, я заметил какое-то движение.

Сначала даже не понял, что привлекло внимание. Что-то, чего не должно было быть. Остановился, на миг переводя дух, вгляделся. Далеко, почти на границе видимости нечто двигалось. Вот мелькнуло меж кустами, скрылось в складках местности. Но потом на пути этого «нечто» попался кусок ровной местности, и я понял: не «что-то», а «кто-то». Несколько невысоких, приземистых силуэтов, окраской почти сливавшихся с местностью. Мелькнули и пропали. И больше, сколько не всматривался, я ничего не заметил.

— Слушай, Фроди, а кто тут может бегать?

По ощущениям времени было часа два по полудни, утренние работы на пастбище давно выполнены, до вечерних еще далеко, и старики занимались насущными бытовыми делами — Итун что-то перетряхивал из теплой одежды, видимо проводил ревизию в преддверии холодов, Фроди вытащил две пары лыж, и сидя на бревнах перед землянкой возился с креплениями из кожаных ремешков.

— Что-то ты рано сегодня, — не впопад ответил старый пастух, подмигивая, — что, зазноба обиделась? Ты хоть привез ей что из Борга, ухажер?

Твою же мать! Я как будто набегу влетел в кирпичную стену. Ну в самом деле, хорош! Подкатываю к девчонке, она даже взаимностью отвечает, а я? Свинья ты, Гера!

Глядя на пастуха, растерянно помотал головой.

— Вот черт, забыл.

— Эх ты, растяпа! — усмехнулся Фроди, — У тебя хоть нормальная девка-то была до этого?

Что сказать? Да и кто это, «нормальная девка»? Девчонок было много… Нет, конечно, не так много, как рассказывают иные «альфа-самцы», но женским вниманием я не был обделен.