Бутч, поморщившись, сосредоточился на удрученном лице Иисуса.

«Прости», — прошептал он своему Господу и Спасителю.

Запрещено ругаться в церкви. Даже в своих мыслях.

Он сделал глубокий вдох и протяжно, медленно выпустил воздух. Мысленно представляя, как встает. Идет по центральному проходу. Выходит в притвор. Затем в ночь. Садится в «R8» на стоянке.

Направляется в центр города и…

Скрип скамьи отвлек его внимание, и он даже слегка дернулся, поняв, что больше не одинок. Монахиня присоединилась к нему, заняв место в трех футах. Забавно, он не заметил, как она вошла.

— Простите меня, сестра. Хотите, чтобы я ушел?

Монахиня опустила голову, капюшон ее одеяния упал вперед, так что он не мог рассмотреть ее лица.

— Нет, сын мой. Оставайся так долго, как пожелаешь.

Ее голос был мягким и нежным, и Бутч закрыл глаза, позволяя покою этого места, своей веры, этой женщины, что отдала свою жизнь во служение церкви и Богу, окутать его. Сейчас он очищался от всех тревог — нечто похожее делал для него Вишес.

Он также наполнялся силой.

Это вселяло в него веру в то, что он может справиться с грядущим. Этой ночью. Завтра вечером. До самого конца.

— О чем ты молишься, сын мой? — спросила монахиня из-под капюшона.

— О покое, — Бутч поднял веки и уставился на алтарь, обтянутый красным бархатом. — Я молюсь о покое. Для моих друзей и моей семьи.

— Ты говоришь это с тяжестью на сердце.

— Он достанется нелегко, и многое зависит от меня одного. Но иного я не желаю.

— Что у тебя на совести?

— Моя совесть чиста.

— Чистое сердце — это благословение. Ведь тогда нет необходимости так сильно задерживаться здесь после службы.

Бутч улыбнулся.

— Сестра, Вы правы.

— Так поговори со мной.

— Вы из Италии? — Он поднял взгляд, понимая, что хочет видеть ее лицо. — Судя по акценту.

— Я много где бывала.

— Я из Саути. Бостон. Если вы не различили мой акцент. — Он снова выдохнул. — Не знаю, совесть ли меня тяготит. Скорее тот факт, что я не могу повлиять на результат.

— Никто не может. Поэтому так важна наша вера. Ты веришь, на самом деле веришь?

Бутч достал свой золотой крестик из-под рубашки.

— Я действительно верю.

— Тогда ты никогда не будешь одинок. Где бы ты ни был.

— Вы правы, Сестра. — Он снова улыбнулся. — И у меня есть мои братья.

— Ты из большой семьи?

— О, да. — Он подумал о Вишесе. — И я не смогу сделать то… что должен… без них.

— Так ты волнуешься о них?

— Конечно. — Бутч потер крест, согревая чистое золото теплом своей смертной оболочки. — За моего соседа по комнате, в частности. Я просто не смогу без него. Он… ну, это трудно объяснить. Но без него я не смогу продолжать делать свое дело, и это не преувеличение. Он — неотъемлемая часть меня. Моей жизни.

— У вас близкие отношения.

— Он мой самый лучший друг. Моя вторая половина, в дополнение к моей ше… моей жене. Хотя это может звучать странно.

— Любовь бывает разной. Вот скажи: ты говоришь, что беспокоишься о нем. Это из-за ваших отношений или потому что он сам в опасности?

Бутч открыл рот, чтобы ответить на казалось бы риторический вопрос, но потом резко закрыл. Когда его разум начал соединять некоторые точки, он увидел, как появилась модель, настолько очевидная, что он должен был заметить это все раньше. Другие должны были это заметить.

И кто-то должен был, черт возьми, что-то с этим сделать.

Бутч вскочил на ноги.

— Сестра, простите меня. Я должен… я должен идти.

— Все в порядке, дитя мое. Следуй своему сердцу, оно никогда не обманет тебя.

Монахиня повернула голову и посмотрела на него.

Бутч застыл. Лицо, что было обращено в его сторону, никому не принадлежало. Это были сотни женских лиц, изображения которых наслаивались друг на друга, расплываясь в оптическом обмане. И это еще не все. Из-за черных складок одеяния ослепительный, очищающий свет струился на пол, подсвечивая молитвенный стул.

— Это… Вы, — выдохнул Бутч.

— Знаешь, ты всегда был среди моих любимчиков, — произнесла сущность, а лица разом улыбнулись. — Несмотря на все вопросы, которые ты смел задавать мне. Теперь ступай, следуй порывам души. Ты прав во всем, особенно что касается моего сына.

И в следующую секунду Дева-Летописеца исчезла, оставив после себя благодатное сияние своей чистоты, всего лишь на мгновение.

Бутч снова остался один, и у него возник соблазн воспроизвести в памяти весь разговор, внимательно изучить его, чтобы узнать больше, насладиться тем фактом, что он сидел рядом с создательницей расы вампиров.