Ирина, Дина и Марк – волонтёры, которые регулярно посещают хоспис с умирающими детьми, чтобы искупить боль, которую причиняли другим.
Лариса мечтает сбежать от матери и её ухажёров, а её одноклассница Лиза смертельно больна.
Муж Светланы избивает и жену, и дочь, и те сбегают от него в лес, прямо в лапы другого, настоящего зверя.
Глеб подрабатывает таксистом, когда его нанимает Зара – солистка музыкальной группы; он находит в девушке новую жизнь и решает рассказать ей о своих секретах.
В сборнике представлено двенадцать историй об одиночестве и чувстве вины, прощении и ненависти, травмах и поиске лекарства от неутихающей боли. О том, что какими бы путями ни шли герои, в конце они всё равно остаются наедине со своей совестью. И этот финальный диалог – самое тяжёлое испытание из возможных. Больше никаких иллюзий. Один на один.
Воскресные призраки
Дина позвонила в половине первого ночи.
– Думаю, того, что я делаю, мало для искупления, – сказала она.
Спросонья я не могла понять, о чём речь.
– Ты выпила?
– Нет, Ир. Я не выпила, но очень хочу. Если бы ты приехала ко мне, мы бы пили до самого утра.
Я тёрла глаз правой рукой, левой держа смартфон возле уха.
– Не поеду. Позвони Марку, если так хочешь.
Дина подумала.
– Не хочу его видеть. Он недавно ушёл. Сказал, что в постели я стала скучной и унылой.
– Что? Так и сказал?
– Да. Признался, что ему очень хочется причинить мне боль.
– Мы все причиняем друг другу боль, – отозвалась я, ощущая, как моё тело до последней клеточки восстаёт против этого невольного бодрствования. Оно устало и требовало отдыха.
У меня защипало в носу.
– Дети умирают, а мы продолжаем туда ходить, – сказала Дина.
Она попала в очередной кризис и мечется внутри него, как мышь в пустом ведре. При мысли об этом я чувствовала отвращение. Дина любила драматизировать, любила позу, требовала демонстративной жалости к себе, заставляя нас с Марком плясать под свою дудку. Марк гораздо крепче меня - он способен поставить её на место. Я же, если хорошо надавить, в конце концов приму правила игры. Мама говорила: когда я вырасту, окружающие станут пользоваться моей мягкотелостью, потому что грех не пользоваться, когда я сама предлагаю. Понадобилось время, чтобы осознать её правоту, и помогли мне в этом Марк с Диной. И ещё дети, которым мы читали, в чьих глазах видели болезнь и смерть.
Я сидела с закрытыми глазами, ерошила волосы и слушала, как плачет Дина. Её голос пробуждал во мне тяжёлые мысли о хосписе, куда мы поедем завтра.
С той поры, как, переспав впервые с Марком, я заключила с ним договор, моя жизнь изменилась. Чужой болью я хотела уничтожить собственную. Мой любовник, наставник, гуру, если хотите, говорил, что нет лучшего лекарства, чем смотреть в лицо смерти; но только с появлением Дины я поняла, в чём именно для меня смысл быть волонтёром. Я наказывала себя. Дина призналась, что нуждается в искуплении, которое я искала не в меньшей степени.
По утрам, глядя на себя в зеркало, я всё чаще находила седые волоски на висках. И это в мои двадцать четыре. Впрочем, меня они не особенно беспокоили.
Дина плакала.
– Сейчас приеду. Обещай, что ничего не сделаешь с собой, – сказала я.
Она хлюпала носом, как маленькая девочка. Легко было представить, что Дина сидит за кухонным столом и, подогнув под табурет тощие голые ноги, склоняется над лежащим на клеёнке смартфоном.
– Обещаю привезти чего-нибудь выпить.
В моём кухонном шкафу была почти полная бутылка коньяка. Сунув её в сумку, я кое-как прихорошилась, чтобы не выглядеть совсем уж пугалом с растрёпанной головой.
Позвонил таксист, сказал, что ждёт у подъезда. Выйдя в летнюю ночь, я вдохнула удивительно безвкусного воздуха.
Машина стояла у бровки тротуара, тёмный силуэт водителя внутри был едва различим. Возможно, следовало бы проявлять больше осторожности: часто женщин насилуют и убивают именно таксисты, но такой риск привычен.
Сев на заднее сиденье, я повторила адрес Дины. Машина тронулась, и мы поехали через ночной город по пустынным дорогам, мимо злобно мигающих жёлтым светофоров.
Меня потряхивало. Мой организм начисто отвергал реальность, в которой его лишили сна. По этой причине всё окружающее казалось ненастоящим.
«Может быть, – подумала я, – это и есть сон. Где проходит граница между ним и явью?»
Входная дверь оказалась приоткрытой. Дина ждала меня после нашего обмена дежурными фразами через домофон.
Я вошла, привычно закрыла дверь на оба замка. Повернувшись, увидела её в дверном проёме кухни: на Дине была только старая майка и шорты - одежда для дома. На ногах был заметен облупившийся тёмно-красный педикюр.
Получив от меня бутылку коньяка, Дина отвинтила крышку и сделала глоток. Её худое заплаканное лицо вызвало во мне сразу два противоположных желания: ударить и поцеловать.
Я подошла к ней, посмотрела в глаза: они были серыми, с красными прожилками, тусклыми, словно нечистое стекло. Я долго пыталась понять, почему Марк любит Дину больше, чем меня, но на самом деле всё просто: она отдаётся целиком, она - стопроцентная жертва, у которой если и есть личность, то настолько слабая и прозрачная, что её можно не брать во внимание.
Я любила и ненавидела её, как любила и ненавидела Марка - мужчину, от которого мы обе зависели. Но что по-настоящему нравилось мне в Дине - так это её способность слушать. Подобно ребёнку, она могла прильнуть к твоему боку и замереть, впитывая каждое слово. Ну и длинные ресницы – предмет моих мечтаний.
Я спросила, чего же она хочет. Дина приникла ко мне, сказала, что не может двигаться дальше. Словно её собственная боль и та, что она принимает на себя, в какой-то момент уравновесили друг друга.