Шрифт:
– Не причиняем вреда-а-а, следим за порядком… – отвечает мне мрак шуршанием стекловаты и шелестом пенопласта, – Ты мусоришь. Мы забираем. Не на-а-адо…
С гулким стуком ниша выплевывает что-то большое, продолговатое, похожее на куклу. Я не хочу видеть то, что отрыгнула тьма в ответ на мою просьбу. Слишком легкое, для живого человека. Слишком серое, слишком костлявое. Одежда, покрытая бетонной крошкой и пылью разложилась на лохмотья, мягкая, сухая плоть легко отшелушивается от костей, когда я прикасаюсь к трупу. Накрываю для пробы своей широкой ладонью скалящийся череп и убеждаюсь – да, силы бы мне хватило. Острые, чуть большие, чем нужно, озорные клычки больше не торчат из-под пухлой верхней губы – теперь они выставлены напоказ. Девочка, которой навсегда семнадцать и тридцатилетний мужик, живой лишь технически.
Убить упыря
«Упырь – кровопивец, заложный мертвец, бродящий по ночам, засасывающий людей и скотину, особливо охочий до детей. С голодухи разрывает могилы да глодает кости. Копыта им надобны, чтобы пробивать гробы, а крепкие когти даны им, чтобы рвать мясо. Дурные люди, по смерти, бродят упырями, и чтобы угомонить их, раскапывают могилу и пробивают труп осиновым колом, голову от тела отделяя. Также, упырь – злой, лихой, строптивый человек.» – Большой толковый словарь сербохорватского языка. О.Цвитанович 1934 г.
Мартовский ветер хлопал ставнями, точно хотел сорвать их с петель. Никогда ещё покосившийся деревянный дом на окраине села Дракулич не собирал столько народу. Бабы за стенкой успокаивали Ясну, что разражалась невпопад усталыми, заунывными рыданиями. Трое же мужчин сидели вокруг потрескавшегося деревянного стола на скамьях. Старуха Зорица хрипло ворчала себе под нос, потряхивая седой головой с крупной шишкой на макушке, но все же разливала гостям вот уже вторую порцию горького травяного чая. Тем, казалось, только это и было нужно – покряхтывая, они морщились, кривились, но пили, будто чай являлся частью какого – то ритуала.
– И не дёргайтесь даже! Земля там грязная, нечисть одну родит, чернобыль да полынь! Нечего вам там делать! – грозно скрежетала Зорица, бросая гневный взор то на одного, то на другого гостя, но встречала лишь взгляды твёрдые, холодные, будто шляпки гвоздей – Не воротитесь, так и знайте!
– Плевать! Я пойду, с вами или один! – заявил Казимир и притопнул сапогом по дощатому полу, отчего культя его неловко качнулась и едва не сбила чашку со стола, – Как я домой вернусь, как в глаза жене смотреть буду? Это мой сын в конце концов!
– Ещё нарожаете! Ясна у тебя баба здоровая, я знаю, сама роды принимала, – отрезала Зорица, вперившись серыми глазами в калеку, – В руки себя возьми, солдат ты или тряпка? А так – сгинешь за милую душу, и ребятёнка не найдёшь!
– Не о чем тут рассуждать! – возмутился в бороду обычно молчаливый Горан, – Погибает душа безгрешная, а старухе за пять лет среди могил всё едино стало – что живые, что мёртвые!
– Ой, не тебе говорить о могилах, бобыль! Уж мы их оба повидали, да только с разных сторон лопаты. Покуда ты по подвалам и катакомбам хоронился, я своих мертвецов сама закапывала. И поверь, я поболе твоего знаю – и какие им сны снятся, и кому они молятся, очи горе возведя. И когда с могилою неладное творится – я нюхом чую.
– Давайте будем конструктивны, я вас умоляю, – прервал зашедшуюся в гневном припадке старуху фельдшер Тадеуш, подняв руки в примиряющем жесте, – Мы пока вообще не знаем, идёт речь о могилах, или мальчик просто заблудился в селе.
Спокойный рассудительный тон недавно прибывшего из Баня-Луки пожилого медика заставил накопившееся было напряжение в воздухе немного растаять. Вытянувшись во весь свой небольшой рост, человечек, казалось, занял больше места, чем положено тщедушному его тельцу и дрожащим фальцетом продолжил:
– Я понимаю вашу панику, Йокич, – Казимир по-армейски подтянулся, услышав свою фамилию, – Я бы тоже ничего хорошего в свете последних событий не предположил на вашем месте, но не стоит поддаваться страху и бросаться в безрассудные авантюры. Лично я ни на йоту не верю в предположения уважаемой хозяйки…
Фельдшер тут же удостоился взгляда Зорицы, который, казалось, мог заставить и птицу упасть с небес, и роженицу выкинуть младенца.
– … Разумеется, я ценю вас как специалиста, Зорица, но то, что вы рассказываете нам – это же самая натуральная мифология. Люди лечатся пенициллином, запускают ракеты в стратосферу, а вы нам рассказываете о какой-то нечисти. Смешно же, право слово! – договорив, Тадеуш опустился обратно на скамью и пригубил горячий напиток, слегка поморщившись – то ли от горечи, то ли обжёг губы, – А чай у вас преотличный! Одна сплошная польза!
– Мифология, значит? – закипая, прохрипела Зорица – растрёпанная и седовласая, она походила на разъярённую гарпию, – Хочешь, расскажу тебе реальную историю? В подробностях? Знаешь, что там, за леском, в овраге? Напомнить?
– Зорица, послушайте, я… – приподнялся было Тадеуш, но был посажен длинным костлявым пальцем, болезненно упёршимся в плечо.
– Нет, это ты меня послушай! С февральскими холодами явились, все в чёрном, в бустинах и с автоматами. Повытаскали на улицу всех, кого в домах нашли. Я была там. Видела своими глазами дьявола – тогда он носил имя Филиповича, – голос Зорицы стал монотонным и низким, казалось, речь эту она давно отрепетировала, – Подбрасывали детей в воздух и ловили их на штыки. Насиловали женщин, вскрывая им животы, не вынимая уд. Поливали кровью их же собственных младенцев. «Все грехи на себя беру!» – кричал дьявол, – «Безгрешны останетесь!» Истинно говорю, то был сам Сатана в человечьем обличье.