За спиной я услышала шарканье кроссовок по асфальту. Я обернулась. К нам направлялись два приятеля Эдди.

– Она уродка, – сказал один.

– Ага! – подхватил другой. – Эдди, зачем ты разговариваешь с этой уродкой?

– Я говорю, чтобы она перешла в другую школу, потому что все мы ее ненавидим, – с гордостью ответил Эдди.

– Уродка, уродка, никто не любит уродов, – принялись дразнить меня мальчишки. – Уродка, уродка, никто не любит уродов…

Вот такая мантра отверженности…

Я побежала прочь от них по школьной парковке. Их слова молотом стучали в ушах. Я не понимала, куда бегу, воздуха мне не хватало. Я вбежала в аптеку и позвонила маме по телефону-автомату.

– Мама, пожалуйста, забери меня! – рыдала я. – Я не могу туда вернуться! Пожалуйста!

– Джоди, где ты? – испуганно спросила мама.

– Я в аптеке…

– Я приеду через пять минут.

Мама привезла меня домой, сделала горячий сэндвич с сыром и уложила в постель. Я проспала до утра. Когда я спустилась к завтраку, папа сказал, что я должна вернуться в школу – нельзя показывать Эдди и его приятелям, что я сдалась. «Не обращай на них внимания, и они от тебя отстанут», – твердили родители. Они даже не догадывались, насколько вреден их совет.

Сильнее всех страдали дети из программы для глухих. Теперь их дразнили не отдельные школьники, а целые группы. Они были легкой добычей, потому что не могли сопротивляться. Инвалиды были не единственной мишенью. Охотились на всех, кто чем-то отличался. Нужно было либо вписываться, либо становиться изгоем. Я не могла так поступить. Однажды я уже совершила ошибку, когда отвернулась от Марианны. Больше я не проявлю такой слабости.

К концу пятого класса я чувствовала полную опустошенность. Если бы я испытывала одиночество и раньше, если бы я никогда не знала популярности, мне было бы легче. Но до четвертого класса меня все любили. Переход от всеобщей любимицы к изгою стал слишком сильным ударом.

Родители не знали, что делать. Им было тяжело, что я каждый день возвращаюсь из школы в слезах. Однако они боялись переводить меня в другую школу. Им казалось, что так они покажут мне, что от проблем можно убежать. Они разрывались между желанием спасти меня от боли и стремлением научить меня быть выше этой боли. Наступило лето, и вопрос решили отложить до осени. Я продолжала заниматься в труппе «Актеров Питта». Какое счастье, что у меня был театр!

В сентябре я сказала родителям, что хочу вернуться в старую школу, не хочу бежать, хочу быть сильной. Они согласились. Шестой класс начался нормально. Дразнили меня мало. Я перестала употреблять сложные слова и старалась не поднимать руку на уроках. Если учитель меня вызывает, хорошо. Если нет, еще лучше. Порой мне приходилось сидеть на собственных руках, в прямом смысле слова. Я напоминала себе, что не хочу стать учительским любимчиком. Мои усилия принесли плоды. На переменах меня приглашали играть. Популярной я не стала, но меня хотя бы перестали постоянно дразнить. «Я должна надеяться на лучшее и продолжать работать», – твердила я себе.

Хотя я и воспрянула духом, но все же чувствовала себя очень одинокой. Хорошо, что тебя не дразнят, но плохо, когда нет друзей. «Пожалуйста, Господи, – молилась я. – Пусть одноклассники снова меня полюбят!»

Продолжение история получила в Хэллоуин. Одноклассники позвали меня ходить вместе с ними за конфетами. Я была так счастлива, что чуть не разрыдалась. Мне дали второй шанс! Я схватила свою оранжевую сумку в виде тыквы и выскочила на улицу, думая, что Бог услышал мои молитвы. Но оказалось, что меня позвали, чтобы грязно разыграть пожилую женщину, которая жила на нашей улице. Они собирались закидать ее дом сырыми яйцами и туалетной бумагой, и им нужна была моя помощь в этом деле.

– Она старая ведьма, – шипела Джо Эллен.

– Пусть все волосы на голове выдергает! – орала Терри.

– Посмотрим, как она в своем драном халате будет отчищать эту грязь! – хохотал Грег.

Я отказалась участвовать, потому что мне было жаль ту женщину. Я сказала, что они задумали подлую и жестокую проделку, и мгновенно превратилась в мишень для издевательств. Все рухнуло в ту же минуту.

На следующий день мои родители пришли поговорить с директрисой школы, сестрой Джанин.

– Не понимаю, почему вы так всполошились, – удивилась она, когда родители ей все рассказали. – Ей следует лучше стараться заводить друзей. Дети всегда остаются детьми. Они должны сами решать свои проблемы. Если Джоди не хочет поладить с другими детьми, то ей, пожалуй, стоит перейти в другую школу.

В следующем месяце я поступила в академию Морган-Хиллз, частную школу для «детей, одаренных в интеллектуальном и художественном отношении».

– Все в порядке, – жизнерадостно сообщила мама. – Ты пойдешь в академию Морган-Хиллз на следующей неделе.

– Мама, не знаю, хочу ли я в ту школу, – призналась я. – В их кампусе похоронены люди! Я видела их надгробия в саду, когда мы туда ездили. Там страшно…

– Джоди, там никто не похоронен, – вздохнула мама. – Это памятники ученикам, которые погибли во время мировых войн.

– Мама, это же не военное училище! Эти памятники страшные. Разве ты не заметила, какое старое и страшное здание этой школы?