Знак этот не ускользнул от внимания легата Матвея Альбанского, под патронажем которого и происходил собор.

– Ты закончил, писец? – раздражённо спросил он Жана. Досада одолевала его и ей было разумное объяснение: Понтифик, глава католической христианской Церкви, прислал главенствовать на соборе его – кардинала-легата Матвея Альбанского, но кто здесь действительно за главного – было понятно даже полному идиоту! Да что он себе возомнил – этот цистерцианец! Все, его – кардинала-легата, приказы выполнялись только после одобрения (если не сказать – с разрешения) аббата Бернара Клервоского! Аббата! Нет! Он выскажет всё Понтифику!

– Да, Ваше Преосвященство! Закончил…, – Жан Мишель, смиренно склонив голову, встал.

– Подготовь протокол и оригинал Устава мне в дорогу. С ними должен ознакомиться Понтифик.

– Слушаюсь, Ваше Преосвященство! – писец, пятясь в поклоне, растворился в полумраке собора.

– Сим полагаю собрание по утверждению рыцарства Храма Господня и его Устава считать закрытым. И, да поможет нам Бог! – кардинал осенил крестным знамением всех присутствующих и, слегка прихрамывая, направился к выходу.

Все, провожая его, склонились в благоговейном поклоне.

– Всё прошло быстрее и легче, чем я ожидал, – тихо, так чтобы его услышал только аббат, пробормотал Гуго.

– На всё Воля Божья, сын мой, – не поднимая головы ответил тот с лёгкой улыбкой.

Стук двери и нарастающий общий гомон возвестил об убытии кардинала-легата из зала, где проходило собрание, и наши собеседники выпрямились и подняли головы.

– Собери братьев и приходите в городскую часовню, – негромко молвил аббат, слегка наклонившись к Гуго, – нам нужно ещё кое-что обсудить.

– Хорошо, святой отец, – кивнул тот, – но мне придётся задержаться, чтобы засвидетельствовать своё почтение благородным мужам.

– Конечно, – священник кивнул, – только не очень-то увлекайся. Помни: сначала было дело…, – и он, как и всегда, прижимая Библию к груди, неторопливо направился к выходу, учтиво раскланиваясь по сторонам.

Выйдя на улицу, он направился к часовне, где имел удовольствие остановиться двумя днями ранее, по прибытии в славный город Труа. Часовня была маленькая и тихая, что очень нравилось Бернару (мысли любят тишину), а что до скромного её убранства, так это и вовсе было отлично.

Поначалу он шел достаточно быстро, но, чем ближе он подходил к своей цели, тем медленней становился его шаг, а на лице всё сильней отпечатывалась глубокая задумчивость. Встрепенувшись, он понял, что совершенно незаметно прошёл мимо часовни и теперь стоит возле двери в караульное помещение, в котором располагалась городская стража. Немного замешкавшись, он, пожав плечами, толкнул дверь и решительно вошёл внутрь.

Небольшая, но весьма тяжёлая дверь темницы, издав душераздирающий скрип, отворилась. Дневной свет, проникший в узилище сквозь дверной проём, распугал огромных серых крыс, и они, с недовольным писком, поспешили разбежаться по норам.

– Я оставлю дверь открытой, святой отец! – возвестил хриплый, простуженный голос.

«Капитан, каналья!» – кулаки Дамаса сжались в бессильной злобе (он был надёжно прикован к стене).

– Не надо, сын мой. Я пришёл исповедать узника, а тайна исповеди священна, – возразил второй голос (смиренный и тихий).

«Ну вот, уже и священника прислали…, – тоскливо подумал Дамас, – дурной знак».

– Крысы, святой отец, – хохотнул капитан, – Евангелие не читали, а в темноте вообще становятся сущими дьяволами – ничего не боятся!

– Порядок есть порядок, сын мой, – опять смиренно вздохнул второй голос, – а с крысами, мы уж как-нибудь разберёмся…

– Ну-ну, – усмехнулся капитан, – посмотрим…

В дверном проёме на мгновение возникла фигура священника, озаряемая светом, идущим из-за спины, отчего рассмотреть лицо вошедшего не представлялось возможным, и тут же всё погрузилось во тьму в сопровождении жуткого скрежета закрывающейся тюремной двери.

– Зря вы, святой отец, сюда пришли, – насмешливо сказал Дамас, – эхо его голоса заметалось по каземату, – и, тем более, зря оставили камеру без света – крысы здесь и вправду исчадия ада.

– Ну, это не беда, – раздался голос в темноте. – Главное для человека – свет в душе…, – в темноте послышалось чирканье кресала и вскоре тюремный подвал озарил неровный свет восковой свечи. Прикрывая ладонью дрожащий язычок её пламени, священник осторожно начал спускаться по каменным ступеням.

– Помогай себе, и Бог тебе поможет? – насмешливо спросил Дамас.

– А кто, по-твоему, надоумил меня прихватить сегодня с собой свечу и огниво? – парировал священник, оглядываясь в поисках чего-нибудь, на что можно присесть, – обычно, я так не делаю…