Не спрашивая, отчего те вдруг решили податься в матросы, подумал Хорнблауэр. Англия отчаянно нуждалась в моряках и готова была делать их из кого угодно.

– Маккул сбежал темной ночью, когда мы заштилели вблизи берега, – пояснил Робертс. – Выбрался через нижний пушечный порт, прихватив с собой решетку от люка вместо плота. Мы думали, он утонул, пока до нас не дошли известия, что он в Париже и принялся за старое. Он своим побегом хвастался, так мы и узнали, что он тот самый О’Шонесси, который служил у нас.

– Вольф Тон [38] тоже был во французской форме, – сказал Смит, – и его бы вздернули, если бы он не успел перерезать себе глотку.

– Для дезертира иностранный мундир отягчает обвинение, – подтвердил Робертс.

Хорнблауэр задумался, и было о чем. Его мутило от одной мысли о завтрашней казни. И еще этот вечный ирландский вопрос, о котором чем больше размышляешь, тем больше запутываешься. Если брать голые факты, то все просто. В сегодняшнем мире Ирландия может быть либо под властью Англии, либо под властью Франции; третьего не дано. Не верилось, что кто-то захочет променять английскую корону – пусть при ней ирландские католики поражены в правах, а их землями владеют англичане – на кровавую Французскую республику. Рисковать ради этой перемены жизнью – значит действовать вопреки всякой логике, но патриотизм, горько признал про себя Хорнблауэр, неподвластен логике и не признает фактов.

Но и методы Англии заслуживают критики. Ирландцы чтут Вольфа Тона и Фицджеральда [39] как мучеников, будут чтить и Маккула. Ничто так не укрепляет и не облагораживает идею, как мученичество.

Повесить Маккула – значит подбросить хвороста в костер, который Англия пытается погасить. Два народа, одержимые сильнейшими из страстей – инстинктом выживания и жаждой независимости, – сошлись в схватке, которая едва ли разрешится в представимом будущем.

Бакленд вошел в кают-компанию с озабоченным видом и окинул взглядом собравшихся. Младшие офицеры, предчувствуя неприятное поручение, отвели глаза. И естественно, тут же прозвучала фамилия самого младшего лейтенанта.

– Мистер Хорнблауэр, – сказал Бакленд.

– Сэр! – ответил Хорнблауэр, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучала обреченность.

– Вам поручается ответственность за арестанта.

– Сэр? – произнес Хорнблауэр чуть изменившимся тоном.

– Харт будет свидетельствовать перед трибуналом, – объяснил Бакленд (и то удивительно, что он вообще снизошел до объяснений). – Сержант корабельной полиции, сами знаете, дурак. Маккул должен предстать перед судом живым и здоровым, а также оставаться живым и здоровым до самой казни. Собственные слова капитана.

– Есть, сэр, – ответил Хорнблауэр, поскольку иного ответа не существовало.

– Чтобы никаких вольф-тоновских штучек, – вставил Смит.

Вольф Тон перерезал себе горло в ночь перед казнью и умер в мучениях через неделю.

– Обращайтесь ко мне при первой необходимости, – сказал Бакленд.

– Есть, сэр.

– Фалрепные! – проревел вдруг голос на палубе над их головами, и Бакленд бросился вон; появление офицера высокого ранга означало, что трибунал собирается.

Хорнблауэр уронил голову на грудь. Мир беспощаден, а законы флота, на котором он служит, самые беспощадные в мире – сказать «я не могу» так же невозможно, как сказать «я боюсь».

– Не повезло, Хорни, – неожиданно мягко проговорил Смит, и над столом пронесся ропот сочувствия.

– Исполняйте, молодой человек, – тихо сказал Робертс.

Хорнблауэр поднялся. Не доверяя своему голосу, он попрощался коротким поклоном.

– Здесь он, жив-здоров, мистер Хорнблауэр, – сказал сержант корабельной полиции, приветствуя его в темноте низкого твиндека.

Морской пехотинец у двери посторонился, сержант осветил фонарем замочную скважину в двери и вставил ключ.

– Я его в пустой кладовке запер, сэр, – продолжал сержант, – тут с ним два моих капрала.

Дверь открылась, выпустив свет другого фонаря. Воздух внутри был спертый; Маккул сидел на сундуке, два корабельных капрала прямо на полу, прислонившись спиной к переборке. Они встали перед офицером, и все равно вновь прибывшие еле поместились в кладовой. Хорнблауэр придирчиво осмотрел место заключения. Побег или самоубийство казались равно невозможными. В конце концов он заставил себя посмотреть в глаза Маккулу.

– Мне поручено вас охранять, – сказал он.

– Какая честь для меня, мистер… мистер… – вставая, ответил Маккул.

– Хорнблауэр.

– Счастлив познакомиться с вами, мистер Хорнблауэр.

У него был выговор образованного человека, с небольшим акцентом, выдававшим ирландское происхождение. Рыжие волосы Маккул успел заплести в аккуратную косицу, голубые глаза странно блестели даже в слабом свете свечи.

– Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

– Я не отказался бы что-нибудь съесть или выпить. Видите ли, у меня ничего не было во рту с самого захвата «Эсперанса».

«Эсперанс» захватили вчера. Этот человек ничего не ел и не пил больше двадцати четырех часов.