Он вернулся в усадьбу за несколько минут до назначенного для обеда часа. В парке встретил Симину, она гуляла одна.

— Добрый день, деточка, — сердечно поздоровался профессор.

— Добрый день, господин профессор, — улыбаясь, ответила Симина. — Вы хорошо спали?.. Мама вас тоже об этом спросит, но я хотела бы узнать первая...

Ее улыбка незаметно перешла в короткий смешок. Профессор смотрел и не мог отвести глаз от ослепительно хорошенького личика. Как дорогая кукла: такая безупречная красота, что кажется искусственной. И зубки слишком белы, и слишком черны кудри, и ротик ал до неправдоподобия.

— Превосходно спал, деточка, — сказал г-н Назарие, подходя к ней поближе и протягивая руку погладить ее по головке.

Дитя и впрямь было дивное, но он вдруг почувствовал, что не посмеет ее погладить, она отталкивала своей улыбочкой, и он конфузливо убрал руку. Нет, Симина уже не дитя. Девять лет, так было сказано вчера вечером, но сколько женственности в походке, сколько грации в мягких, округлых жестах.

— А вы не отрывали господина художника от работы сегодня ночью? — лукаво спросила Симина, чуть сморщив лобик.

Г-н Назарие даже не попытался скрыть удивление. Напротив, он обрадовался случаю показать, что попался на Симинину хитрость, и так скорее завоевать ее дружбу.

— Откуда же ты знаешь, что я был ночью у господина художника?

— Ниоткуда, я это придумала!

Она рассмеялась. Профессор стоял перед ней, большой и неловкий. Симина сделала серьезное лицо.

— Всегда, когда у нас двое гостей, они собираются вместе, — сказала она. — Комната господина художника самая лучшая. Туда обычно все и приходят...

Она не договорила, вернула на лицо победоносную усмешку и, подавшись к г-ну Назарие, шепотом продолжила:

— Но я думаю, что это нехорошо. Ведь господин художник работает. Он должен быть один по ночам...

При последних словах ее лицо потеряло улыбку, стало суровым, холодным, приказывающим. Профессор совсем смешался.

— Конечно, конечно, — промямлил он. — Один раз это случилось, но больше не повторится...

Симина взглянула ему в глаза, чересчур пристально, если не сказать дерзко, и, не прибавив ни слова, крутанулась на каблуках прямо перед его носом и зашагала в парк.

«Кажется, она знает что-то, чего не знаю я, — подумал г-н Назарие. — Уж не готовится ли заговор против Егора? Свидания по ночам в парке, романтические прогулки — этим обычно начинается... Симина, без сомнения, конфидентка».

Г-н Назарие зашел к себе в комнату помыть руки перед обедом. «Но довольно глупо посвящать в такие вещи ребенка, — думал он. — Да еще столь чувствительного, как Симина...»

Он поспешно спустился вниз и направился прямо в столовую. Уже прозвучал гонг. А его осведомили об этом домашнем обычае: через пять минут после гонга подают обед, сколько бы персон ни собралось. В столовой все были на местах, кроме Симины.

— Как вы почивали, господин профессор? — встретила его г-жа Моску.

Сегодня она выглядела пободрее. Или это дымчатое платье с бледно-розовым воротником ее молодило, — но она была свежа, оживлена, открытые руки так и порхали над столом.

— Кажется, вы хорошо выспались, — обронила Санда, пытаясь скрыть удивление.

Экономка встала в дверях, руки за спину, глядя в пол, как будто ждала распоряжений, а на самом деле жадно слушая, что ответит профессор.

— Я спал как нельзя лучше, — ответил г-н Назарие. — Сначала, правда, не мог заснуть, но господин Пашкевич был так любезен...

Он обернул лицо к Егору. Тот улыбался, поигрывая ножом. «Неужели он все им рассказал? — подумал г-н Назарие. — И про вчерашние возлияния, и, может быть, другие интересные вещи про меня...»

— Да господин Пашкевич вам, наверное, уже рассказал, — закончил он.

— Право, не знаю, что бы я мог рассказать, — возразил Егор.

Только тогда г-н Назарие смекнул, что Егор не стал бы, постеснялся бы рассказывать, как они вчера полуночничали. Конечно, сейчас вся эта чертовщина кажется такой далекой, такой нелепой... но все же другим о ней знать ни к чему. Он посмотрел Егору в глаза. Тот делал вид, что ничего не понимает и не помнит. «Да, ему тоже стыдно, — подумал г-н Назарие. — Как и мне».

Тут в столовую быстрым шагом вошла Симина и уселась по левую руку от г-жи Моску, сначала по кругу бегло оглядев присутствующих.

— Где вы гуляете, барышня? — обратился к ней Егор.

— Я ходила посмотреть, не пришли ли письма...

Санда покачала головой. Надо будет все-таки сделать ей замечание. Не при гостях, конечно, но все же надо будет ее как-нибудь отчитать за это пристрастие к бессмысленному вранью...

Она в испуге подняла глаза от тарелки. Кто-то ел с таким аппетитом, что в буквальном смысле за ушами трещало, — и этот звук стал преобладать в комнате. В наступившей неестественной тишине слышалась только работа челюстей. Это кушала г-жа Моску. Санда обомлела. Г-жа Моску часто забывалась во время обеда и переставала скрывать свой аппетит, но таких вершин прожорливости еще никогда не достигала. Никто не смел произнести ни слова, все в оторопи сидели и слушали.