Бертий переплела пальцы с пальцами кузины и прошептала печально:

– Послушай, Клер, я за тебя боюсь. Ты хочешь завтра вечером опять туда пойти. А если он тебя обидит? Он ведь уже тебе угрожал! Ты почувствовала, как он приставил к твоему боку нож…

– Чтобы я не закричала. А собаку ударил, защищаясь. Соважона стоит опасаться. В нем течет волчья кровь, не забывай!

Клер улеглась, закрыла глаза. Она предпочла бы казаться спокойной и благоразумной, но тело ее трепетало от нового, еще неизведанного недуга. Сердце тоже своевольничало: то сбивалось с ритма, то трепетало, как умирающая птичка. Страстная любительница романов, где действие переплеталось с высокими чувствами, девушка жадно перечитывала пассажи, повествующие о любви. «Нежная склонность», «душевное волнение», «родственные души», «верность до гроба» – и ни слова о том, что она сейчас испытывала.

– Клер, умоляю! – прошептала Бертий. – Пусть этот парень выкручивается сам. Если бы Базиль был дома, он бы сказал тебе то же самое. Не дай бог вас застанут вместе! О тебе начнут говорить всякие гадости… Подумай об отце! Он такого не заслужил.

– Никто не узнает, если ты не проговоришься. Ты обещала, Бертий!

Кузина повернулась к ней спиной и задула свечку.

Эдуар Жиро пригласил на ужин двух своих друзей из высшего ангумуазского общества – шефа полиции Аристида Дюбрёя, который был убежденным холостяком, и нотариуса с супругой. Мэтр Керан уже двадцать лет надзирал за имуществом семьи Жиро. В свое время он ухаживал за Марианной, урожденной мадемуазель де Риан, однако она предпочла этого грузного полнокровного типа, хохочущего слишком громко для воспитанного человека. Фредерик как раз вернулся из Бордо и присоединился к застолью.

– Выпьем за женитьбу Бертрана, моего младшего! – провозгласил Эдуар Жиро. – Если небесам будет угодно, скоро я стану дедом. Вместо себя на свадьбу я отправил Фредерика – не мог оставить поместье без присмотра. Управляющий у меня безмозглый…

Присутствующие закивали. Супруга нотариуса в изящном платье с декольте, служившем обрамлением великолепному изумрудному колье, проговорила жеманно:

– А старший? Я нахожу, что мсье Фредерик сегодня грустен. Наверное, потому, что за столом нет ни одной девицы?

Шутка вызвала общий смех. Убранство столовой поражало роскошью. Пернелль с кухаркой зажгли хрустальную люстру, насчитывавшую пятьдесят с лишним свечей. Большая керосиновая лампа на комоде давала приятный розовый свет. Дорогая мебель, тяжелые шторы из шелкового дамаста, толстые ковры – все свидетельствовало о богатстве и утонченном вкусе хозяйки дома, ныне покоившейся на кладбище.

– Как не хватает нашей дорогой Марианны! – неожиданно подал голос шеф полиции. – Это тяжелая утрата. Я не могу свыкнуться с мыслью, что она не с нами.

Эдуар Жиро покачал головой. Он прекрасно играл роль неутешного вдовца; Дюбрёй и нотариус – единственные, перед кем он считал нужным разыгрывать эту комедию. И пригласить их за стол, возобновив тем самым связи с бомондом, было частью его плана. Заручиться поддержкой полиции и закона… У полицейского, который еще та ищейка, не должно возникнуть вопросов насчет преждевременной кончины Марианны. Что до нотариуса, в его распоряжении были все документы, связанные с управлением имуществом семьи Жиро.

– Фредерик! – обратился он к сыну, дабы отвлечь всех от ностальгических воспоминаний Дюбрёя. – Ты уже видел новорожденного жеребенка? Он прекрасен! Пущу его в разведение.

– Я еще не был на конюшнях, отец, – отвечал юноша небрежно.

– Наверное, у моего сына мигрень, – сказал Жиро. – Бордоский климат ему не подходит. Расскажи же нам, так ли хороша невеста, как на той фотографии, которую прислал Бертран?

Фредерик криво усмехнулся. В том, что касается женщин, его брат привык довольствоваться малым. Хрупкая девушка, тонувшая в ворохе белого шелка, – худое личико, робкий взгляд…

– Она прелестна, отец! – солгал Фредерик.

Мэтр Керан покосился на собственную супругу – даму дородную, имевшую немалый сексуальный аппетит. Нос у нее был длинноват, но держалась она всегда королевой. Так что нотариус счел себя столь же счастливым в браке, как и младший Жиро.

– А вы, дорогой Аристид, что-нибудь расскажете? – спросил хозяин дома, разрезая кусок мяса, от которого еще шел пар. – Что нового в городе? Кого преследуете?

Шеф полиции принял задумчивый вид. К сорока восьми годам волосы на макушке у него сильно поредели, а вот его черная с проседью бородка была густой. Лицо у него было мясистым, кожа – желтоватого оттенка. По взгляду серых глаз под кустистыми, чрезвычайно подвижными бровями было ясно: такого не проведешь.

– Занимаюсь ерундой, не стоящей вашего внимания, Эдуар. Никакого сравнения с тем громким делом кюре Готлана. Еще бы: священник убил собственную служанку и спал с очаровательной женой доктора… Дело было в Сен-Жермен-де-Монброн, на границе департамента. Уже и время прошло, но дело не раскрыто. Кюре так и не признался. Что не помешало суду отправить его на каторгу, в Кайенну.

Вино лилось рекой. Фредерик выпивал бокал за бокалом, что вызывало недоумение у отца. Спустя время юноша заплетающимся голосом произнес: