– Послушайте, - сказал доктор, и его голос прозвучал как удар хлыста, - вы можете допустить, что существует хотя бы малейшая возможность того, что этот человек там уже мертв или умирает?

– Да, это возможно, все возможно!

– Я не собираюсь с вами спорить о пустяках! Я говорю: если этот человек в беде, каждая секунда имеет значение, а вы крадете это время у него. И если это так, то, клянусь богом, я буду свидетельствовать на суде над вами, что вы убили его! Вы этого хотите?

Голова Хью упала на грудь, но его рука по-прежнему крепко сжимала молот. Я слышал его тяжелое дыхание, и когда он поднял голову, его лицо было бледным и осунувшимся. Муки колебаний отражались на нем. И тогда я внезапно понял, что имел в виду Рэймонд в тот день, когда говорил Хью об откровении, которое откроется ему, когда он будет стоять перед абсолютным выбором. Это то откровение, когда человек должен заглянуть в глубины собственной души и познать себя, - и Хью, наконец, открыл его для себя.

В призрачном свете подвала, когда безжалостные секунды все громче стучали в наших ушах, мы стояли в ожидании его решения...

Оставалось еще около трех минут до истечения этого злополучного спорного часа. Хью внезапно поднял голову, лицо его просветлело. Я понял, что решение им было принято. Хью обвел нас медленным взглядом, молча посмотрел на часы. Время, обусловленное пари, истекло. Он быстрым движением открыл дверь...

Рэймонд полулежал на полу, оперевшись частью спины о стенку каземата. Глаза его были закрыты, а лицо мертвенно-бледно. Доктор поспешно опустился на колени и прижался ухом к груди лежащего. Через несколько мгновений он поднял голову и с большой радостью произнес:

– Он дышит...