Значит, нужно постараться уложиться в этот срок, без нюансов.

"Сначала выполняй, потом обсуждай" – подумала Натка, закурила и села на подоконник, глядя в низ, на улицу. Там шли люди по своим делам, ехали машины. Плыл, словно большой красный пароход, среди потока машин, двухэтажный автобус – даблдэкер, катились куда-то черные классические лондонские такси – метрокэбы.И над этим чужим городом висело тяжелое, намокшее дождем, серое небо. Краски были приглушены, все казалось серым. И только светофоры нахально горели яркими цветными огнями среди этого серого неторопливого пейзажа. Натка вздохнула. Она вдруг подумала, что где-то, в этом городе, сейчас лежит семилитровая канистра с ядом, который способен превратить столицу развитой европейской демократии, в колоссальное кладбище. И не будут никуда спешить люди, не поедут машины, и даблдэкеры останутся ржаветь в своем депо, где-то на окраине Лондона. А под землей, в знаменитом лондонском метро, замрут поезда, в которых тысячи мертвых тел, уже никуда не приедут. "Наверное , полковник с девками правы, за такое нужно уничтожать, а я просто рефлексирующая маленькая девочка, которой жаль одного ублюдка, но не жаль миллионы людей" – подумала Натка.

– О чем задумалась, командир? – спросила Машка и подошла к окну.

– Да вот, подумала, что идут эти люди, едут куда-то, и даже не подозревают, какая страшная угроза над ними нависла – со вздохом ответила Натка.

– Так не факт, что Моня именно в Лондоне выпустит своего джинна из бутылки – ответила Машка.

– Да кая разница! Значит, где-то есть город, в котором люди тоже не подозревают, что Моня уже наполнил для них свою канистру!

–Страшно, командир?

– Не то слово! Мы, действительно, должны остановить его, девки!

– Ну, вот, а ты – как же это, без суда, без адвокатов!

– Мысами его осудим и сами будем адвокатами!

– Я, например, для этого выродка, адвокатом быть не собираюсь – посажу в ящик, без сожаления, пусть ему к свиньям собачьим башку прострелят!

– К чертям.

– Что?

– Говорится, к чертям собачьим. – Натка опять вздохнула и наморщила нос. – Но пусть, к чертовой бабушке, прострелят, он заслужил. И мы посадим его в ящик, чтобы отправить на казнь!

– Вот, именно, Поймаем и посадим! А все-таки – неожиданно добавила Машка – жаль, девки, что не достался мне "Астон – Мартин"!

Моня Натке сразу не понравился. Это был толстый, среднего роста, мужичок, со спутанной, как собачья шерсть, темно-русой, шевелюрой, лохматыми бровями и маленькими, какими-то, крысиными глазками. Черты лица – какие-то мягкие, почти женственные, голос тихий, вкрадчивый, хриплый. Двигался Моня резко, дергано и производил впечатление киношного чокнутого профессора. Жил он в огромном старинном особняке, почерневшем от времени, во дворе которого торчал, как бельмо, белоснежный мраморный фонтан в виде то ли Колосса Родосского, то ли чемпиона мира по реслингу.

Натку с Ликой Моня взял на работу без раздумий, они попали в подчинение к управляющему – седому сухому старичку с блестящей лысиной и трясущимися руками. Управляющего звали Дэйв Кронсберри, он очень гордился своей фамилией, так как был потомком какого-то знатного английского рода. Какой-то давний предок Дэйва был даже рыцарем в личной охране самого Ричарда Львиное Сердце. Но потом его неразумные потомки профукали и состояние, и честь, и вот, Дэйв, преисполненный рыцарского пафоса, работает управляющим у русского предателя, тщательно избегающего встречи с родиной. Дэйв быстро ввел девчонок в круг их обязанностей. Лику взяли официанткой, Натку – нянькой для кошки Мони – вальяжной, разожравшейся до размеров свиноматки, лохматой и полосатой Гретхен, которая смотрела на людей, как и все кошки, как на мусор, с вселенским презрением. У Гретхен была своя комната, в которой, также, должна была обитать и Натка. Гретхен не особенно давала повод Натке для того, чтобы проявить себя, так как спала с утра до ночи, даже не пытаясь двигаться. Спала она, вообще, круглосуточно, временами с трудом перемещая свою тушку к кормушке и тарелочке с водой или лотку. А вот Лике приходилось работать по-настоящему – она прислуживала Моне во время приемов пищи в огромной столовой, обставленной в рыцарском стиле. Очевидно, Моня представлял себя кем-то, равным по масштабу, с принцем крови или тем же Ричардом Львиное Сердце. Сидя на резном стуле с высокой спинкой, он изо всех сил напускал на себя важности и смотрел на окружающих взглядом Гретхен.

Натке глубоко был неприятен этот человек, его внешность, его голос, его замашки директора мира, взгляд его крысиных глазок, привычка потирать ладони и облизывать губы. Когда Моня так делал, он был похож на сумасшедшую ящерицу. Как выглядят сумасшедшие ящерицы, Натка точно не знала, но Моня, поему-то, ассоциировался у нее именно с сумасшедшей ящерицей. Натка наблюдала за Моней и думала, каково это, когда где-то у тебя припрятано смертельно опасное вещество, причем, ты точно знаешь, что оно способно сделать, если выпустить его в атмосферу и при этом выходить на улицу, смотреть на людей и общаться с некоторыми из них, как ни в чем не бывало. Она постоянно думала, насколько нужно быть больным, чтобы делать вид, что все происходящее, в порядке вещей, прикидывая, сколько миллионов можно заработать на уничтожении людей, для того, чтобы купить еще один вычурный особняк, нанять кучу прислуги и послаще пожрать. Насчет покрепче поспать Натка сомневалась, так как была уверена, что любой мерзавец, в глубине души, знает, что он мерзавец, а поэтому муки совести не дают ему спать спокойно.

Изредка по работе они встречались с Ликой, обмениваясь взглядами. Моня был неплохим работодателем, платил щедро, без причин не терроризировал своих работников, видимо, по той простой причине, что ему претило спускаться с небес до уровня прислуги и он просто всегда смотрел сквозь людей.

Однажды, уже после ужина, Лика зашла к Натке, в комнату Гретхен.

– А неплохо животинка устроилась! – воскликнула она с порога, оглядывая большую комнату.

– Ты это про меня? – улыбнулась Натка.

– А ты спишь на коврике? А где твои мисочки для еды?

– Завязывай, блондинка, самой противно. Все-таки, права была когда-то программа «Время», труд в капиталистической Англии, действительно, тяжелый, а иногда унизительный! И пролетариат здесь живет очень трудно. Проклятые эксплуататоры!

– Кузнечик, ты прям вождь мирового пролетариата, того и гляди, сейчас мировой пожар революции тут устроишь! Кстати, насчет унизительности – полностью согласна, потому что Моня любит, чтобы официантка, во время трапезы, стояла рядом, на готове. А сам чавкает, хлюпает и сопит во время еды. Отвратительно! И вот, стоишь, смотришь на все это, слушаешь, и такую психологическую травму получаешь, ни один Зигмунд Фрейд не исцелит, аппетит сметает начисто на долгие годы!