Билл смешал составляющие, подогрел, затем вновь охладил. Они уселись в кресла, приспосабливающиеся к форме тела, и только тогда Билл взглянул на лейтенанта, сидевшего напротив, и вздохнул.

— Ну, и как прошел твой первый денек там?

Массаро угрюмо нахмурился.

— Ладно, — вмешалась Лоутс, прежде чем муж успел ответить, — если вы намереваетесь болтать о своих делах, пойду посмотрю, не нужна ли Ио какая-нибудь помощь.

Она поднялась, оправила юбку на бедрах и вышла на кухню.

— Она никогда не одобряла моего желания избрать военную карьеру, — с деланным раздражением покачал головой Уэйн Массаро, — Она просто не способна понять этого.

— Поймет, — возразил Билл, потягивай хайскотч. — Просто в Лоутс сохранилось слишком много ирландской крови. С Ио творилось то же самое, когда я ей заявил об этом.

— Там все не так, Билл, слишком не так. То, чему нас натаскивали в Академии, там представляется не совсем верным. Мне кажется… — Он попытался поточнее сформулировать свои мысли. — Дело не в том, что они именуют доктриной… Ну, все не так четко делится на черное и белое, как нам говорили, как я воображал, когда учился в Академии. Все какое-то серенькое. С рассвета они не сразу начали бомбардировку. Они распивали кофе вместо того, чтобы спешить на свои посты, и… — Он оборвал себя и устало наклонил голову, потом резко вздрогнул и потянулся за своим напитком. — Чепуха, — пробормотал он самому себе.

Доннуа встревоженно поглядел на него.

— Что случилось, Уэйн? Ты задал стрекача, когда фронт был прорван?

Глаза Массаро расширились от потрясения и изумления.

— Ты шутишь?!

Доннуа немного наклонился вперед, формопластовая спинка кресла послушно последовала за ним.

— Нет, думаю, что нет. Я знаю тебя слишком хорошо и слишком давно.

Эти слова были полны уважения и дружелюбия. Мужчины сидели молча, время от времени поднося к губам бокалы, словно именно для этого сделали перерыв в беседе. Отдельные воспоминания из совместно проведенного детства приходили обоим на ум, и слова были бы сейчас не к месту.

Потом Массаро отставил бокал.

— Этот рейд ракетчиков устроил внизу немалую суматоху, — сказал он. — Верно?

Тема разговора была изменена. Доннуа печально кивнул.

— Ага, почему бы тебе и не знать об этом. А все из-за тупости этого кретина, полковника Левинсона. Он даже не додумался перекрыть сверху створками ракетные шахты. Чистое самоубийство! Ну и черт с ними, они тоже за это поплатились!

Массаро молча согласился и сделал последний глоток чая, сдобренного хайболлом.

— Ага, и изрядно, папочка, изрядно!

Доннуа махнул рукой в сторону наборного диска робобармена, вмонтированного в обслуживающую систему в стене напротив.

— Братишка, будь добр, повтори. Я слишком удобно устроился, чтобы двигаться.

С кухни донеслось женское хихиканье, потом из решетки коммуникатора раздался голос Иоланды Доннуа: — Эй, герои, обед готов. Поспешите. — Потом она добавила: — Билл, крикнешь детишек со двора?

— О'кей, Ио.

Билл Доннуа подошел к каплеобразному выступу в углу гостиной и побарабанил пальцами по решетке, прикрывающей отверстие. На нижних этажах, футах в пятидесяти под землей, дети Доннуа услышали этот звук и замолчали, ожидая, что скажет отец.

— Кормежка ждет, чудовища! Свистать всех наверх!

Ребятишки повыскакивали из своих комнат и игрового зала и вручили себя засасывающей силе невидимого воздушного лифта, который находился в полости внутри стены.

Первой явилась Полли, золотистые волосы которой были заплетены косами, уложенными вокруг ее головки в шведском стиле. Руки ее были чистыми.

Следом появился Бартоломью-Аарон, который опять рассопливился, потому что Поликушка двинула ему локтем. Последней показалась Поликушка — названная в честь героини Горького — с заплаканной мордашкой.

Доннуа с притворной строгостью покачал головой и шлепнул Полли по попке, как привык делать, отправляя детей за обеденный стол.

— Следи за этими чудовищами, сестричка!

Дети со смехом помчались в столовую, которая располагалась в доме параллельно выложенному кафелем холлу. Все, кроме Поликушки. Темноволосая Поликушка вцепилась в отцовскую руку и, неумело подбирая слова, спросила:

— Папа, ты едешь завтра на Луну?

— Да, дочка. А что?

— А почему Стэсси Гармонд, что кварталом дальше, говорит, что ее стари…

— Отец, а не старикан! — поправил ее Доннуа.

— … что ее отец не хочет пожелать тебе на завтра ничего хорошего? Он сказал, что все Черные плохие, и чтоб завтра ты умер. Так мне Стэсси сказала, вонючка!

Доннуа остановился и, наклонившись, заглянул в широко раскрытые черные глаза.

— Малышка, не обращай внимание на то, кто что тебе говорит. Запомни: Черные хорошие, а Белые — плохие. Вот в чем правда, моя милая. И никто не убьет твоего папочку, потому что завтра он сам всем головы пооткручивает. Ну, теперь ты мне веришь?