Они уже изрядно устали, и Серпион только теперь отскочил назад, понимая, что продолжать бой обычными атаками впредь нет смысла, и Френтос все равно все их заблокирует. Пришло время и ему достать козырной туз из рукава, и нанести по уже ослабшему врагу последний, самый сокрушительный и смертоносный удар. Это был рискованный ход, и не только для врага он мог оказаться последним. Серпион понимал это, но уже не мог мешкать. Френтос заранее был слишком хорошо подготовлен к бою с силами природы, но была она прореха в его силах, которую он до сих не замечал, и которая, очень кстати, была очевидна для закаленного в боях воина Серпиона. Если возможность и была – сейчас было лучшее и единственное время ей воспользоваться.

Одним мощным ударом копья в песок, сплевывая уже подкатившуюся под губу кровь, он активировал одно из своих самых страшных окто, последнее в жизни многих его врагов во времена Первой Войны, и уже давно позабытое им в потоке времени, только теперь вынудившее его оживившийся от ярости мозг вспомнить о той силе. Будто весь мир вокруг ударила огромная невидимая рука, с грохотом и раздирающим уши гулом под ногами Френтоса сотрясая землю, а ветер, ранее и без того едва не срывавший со стен цирка удерживающие ткань опоры, с хрустом их разорвал, мощным потоком разрывая все вокруг арены, растворяя в своем потоке даже людей.

Френтос на мгновение испугался столь могущественной силы, и сам от тряски земли в один момент упал на одно колено, будто преклонившись перед истинной силой Бога Природа. Он видел, как вихрь, несший теперь с собой постоянно отрываемые им от цирка части, буквально съедал еще смеющихся от происходящего на арене людей, и в ужасе заметил, как все они растворяются в воздухе, превращаясь в Черное Пламя, собирающееся в одно толстое кольцо вокруг арены. Его смех не пропал, а переместился будто в самую черепную коробку Френтоса, теперь звуча намного жутче, холоднее и безумнее. Даже в усилившемся теперь ледяном, шквальном дожде, он не чувствовал такого холода, как в том смехе. На мгновение тот холод заморозил и его самого – его губы задрожали, тело перестало двигаться, и Синее Пламя его глаз в миг погасло. Промокшее до ниточки тело теперь дрожало словно кленовый лист на ветру, и не на обычном, а на самом настоящем ветре разрушения, что только большей болью в голове озвучивало имя его последнего непобежденного противника – ветра пустынь.

– Так это оно? Черное Пламя? – все еще едва шевеля губами, смотрел по сторонам Френтос.

– Синее Пламя, которым ты владеешь, тоже часть Черного. – дрожал в ушах Френтоса голос будто телепатии Серпиона, на самом деле лишь отражаемый от все разбивающихся о тело Френтоса капель дождя.

Бог Природы был невидим в окружающей буре, и слишком громко вокруг уже по самому цирку вокруг арены били его молнии. Где-то ткань цирка загоралась, поджигая и прочую, носящуюся по кругу мокрым вихрем, оттого быстро в нем тушась, также легко, словно перышко, бросаясь им далеко в сам окружающий город. Огни загорающейся от молний ткани, как и сами молнии, очень ярко выделялись на фоне остального окружения, в котором уже совсем потухли все цирковые огни факелов. Крыши у цирка уже не было, и почти все его этажи, вместе со всеми ложами, включая самую верхнюю с Ультрой, разрушились от страшной силы разгула стихии, и всю арену залил белоснежный свет отныне висящей высоко в небе прямо над головой Френтоса луны. Только Черное Пламя вилось неподвластно буре, не отбрасывая тени, вместо привычного Первородному Пламени треску заливая и без того шумную от бури арену чем-то похожим не то на шепот, не то на тяжелое дыхание.

– Пусть хоть трижды между моим Пламенем и этим Черным будет связь – я не собираюсь подчиняться убийце своих родителей. – стискивая зубы, собрав всю свою уверенность в кулак, исподлобья глядел в пустоту перед собой Френтос.

– Не важно, что ты говоришь сейчас. Скоро это изменится. И именно этому я должен помешать.

– Я сам этому помешаю! – рыкнул Френтос. – И тебе, и этому Пламени, и Думе, и имтердам! Все, кто навредят моей семья, – да хоть даже подумают об этом, – я всех их разорву! Пока я не спасу брата, никто не сможет меня убить! Я просто не имею права умереть!

– Ты!… – вдруг мощным шквалом ветра по ушам Френтоса ударил злобный крик Серпиона. – Да ты хоть представляешь, с кем собрался меряться силами!? Я пытался. Пытался сопротивляться, пока он сам меня не отпустил! Из его игры нельзя уйти живым. И поверь – судьба стать его частью намного страшнее смерти.

– Тогда я сделаю то, чего не смог ты. Даже если это будет стоить мне жизни. Меня… – окончательно кивая самому себе, тяжело выдохнул уже трясущийся от напряжения и разливающейся по телу усталости Френтос. – Никто не остановит.

Вспышка окто Серпиона произошла совсем рядом, как раз за спиной Френтоса, у границы бури, что он создал, и что все время медленно сужалась к центру. Френтос повернулся к нему лицом, и оба они, наклонив голову и глядя в глаза друг другу уверенным взглядом, стояли на своих местах абсолютно молча. В глазах Френтоса горело Синее Пламя, и видели те глаза перед собой не больше, чем труса, рухнувшего в бездну отчаяния под грузом собственных ошибок. В глазах Серпиона горел последний свет решимости, что разгорелся в нем снова теперь, после последних слов противника, освещая им его последнюю волю по крайней мере для последней атаки. Атаки из последних сил.

«Нет…» – тяжело дыша после затяжного боя, думал про себя Серпион, медленно ступая вперед, с каждым шагом сужая за собой к центру арены ветряную бурю, держа копье за самое навершие древка, острие держа в буре, движениями ветра и воды в ней разгоняя в нем страшный статический заряд. – «Кому-то вроде тебя…нельзя становиться оружием его воли.»

Скорость движений Бога Природы постепенно повышалась, и вместе с тем росло напряжение и дрожь в руках Френтоса. Они оба истратили много внутренней силы, и их тела уже изрядно ослабли от этого. Но то была лишь внутренняя сила, и двигала ими уже совсем не она, а куда более мощная сила духа.