А послушать было что.

На рассвете в день отъезда Пушкина произошло сразу два события, наводящих на мысль о благосклонности небес к агенту Французу. Из села Долна выехал в Кишинёв сын владельца имения — юный Константин Замфирович, то есть уже знакомый нам Ралли. А в дом Ивана Никитича Инзова привезли почту. Пока Ралли ехал, перевязанные бечёвкой пакеты лежали на столе Ивана Никитича нетронутые. После обеда Иван Никитич соизволил проверить корреспонденцию. Четвёртым в стопке — под письмами из общины болгар-переселенцев и от столичного начальства лежал пакет с печатями Коллегии Иностранных Дел и подписью «строго секретно». И очень короткое письмо.

«Его высокопревосходительству генерал-губернатору И.Н.Инзову

В собственные руки. Уничтожить после прочтения.

Спасите Пушкина.

Кап. Г. Рыжов».

— Убедись, — Инзов развернул бумагу перед носом Француза.

— Рыжов, — Пушкин наморщил лоб. — Кто этот Рыжов? Кажется, из моей петербургской троицы…

— Кого? — удивился Инзов и тут же добавил, — Не важно. Выехали мы вслед за вами, но на станцию бы не заглянули. Если бы, конечно, не встретили обиженного господина Ралли.

Овидий громко чихнул и перебрался к Марусе. Их объединённая рыжесть слепила глаза.

Пушкин замотал головой и вытряхнул из памяти светловолосого застенчивого капитана, сидящего в кабинете Каподистрии.

Сосредоточься, ну же… Почему я раньше не был влюблён в Марусю?.. нет, не то… Откуда Рыжов в Петербурге узнал об опасности?.. Тоже не то.

— Успоко йся, хох-хоший, — нежно сказала Маруся и погладила Пушкина по голове.

Почему письмо адресовано Инзову и написано одним Рыжовым? Оно!

Узнать о том, что Француз раскрыт, в принципе, можно. Скажем, не дошло письмо. Если секретные шифрованные письма теряются — это риск. Агента не отзовут, но велят затаиться надолго. Но Пушкин таких инструкций не получал. Что это всё значит? О разоблачении Француза узнал один Рыжов и по каким-то причинам не стал делиться с сотрудниками, а обратился даже не к самому Французу, а к Инзову? Причин могло быть несколько, но суть одна: записка от Рыжова, счастливо успевшая попасть в руки губернатору, спасла Пушкину жизнь. Доверять можно одному Рыжову. Или нет? Что же за странная игра происходит у них в Коллегии?

— А я тут на досуге стишки твои почитал, — сказал Инзов.

— Правда? — рассеянно отозвался Пушкин. Он покосился на Волошина, икающего в сторонке, и подумал, что, пожалуй, объяснять некоторые вещи придётся долго и по нескольку раз.

— Многое я упустил, — медленно, словно подбирая понятные молодёжи слова, продолжал Инзов. — Но у тебя есть талант… Кураж какой-то есть… Ты не думал, что занимаешься в жизни не тем?

— Всё, чем я занимаюсь, мне зачем-то нужно.

Инзов чуть поморщился.

— Всё так, но ты ведь и погибнуть можешь. А вот эти твои сочинения кто за тебя напишет? Я?

— Хоть один нормальный человек тут есть? — взмолился Волошин. — Или я последний, кто не связан с тайной службой?

— Кред кэ нумай еу, — невозмутимо сообщил Ралли, поправляя булавку в шейном платке.

Ещё через два часа всё оружие Карбоначчо перешло во владение запасливого Инзова, лист с именами сегодняшних посетителей был вырван из журнала и сожжён, а Пушкин с Марусей нашли общий язык на почве любви к варенью, котам и стрельбе. Потом Афанасий выглянул за ворота и вернулся с известием: вдалеке видны крытые повозки цыган или беженцев.

— Собираемся, — скомандовал Инзов.

И от почтовой станции потянулась вереница экипажей: карета Инзова, две каруцы его слуг и одна — Карбоначчо, и лёгкая повозка Липранди. Позади ехал, фальшиво напевая французские песенки и перекрикиваясь с Пушкиным, Константин Ралли. Оказалось, что Ралли — старший сын местного боярина, владельца Долны и, в отличие от консервативных соплеменников, большого любителя всего европейского. Детям, однако, Европа привилась не до конца, и с той же лёгкостью, с какой он разбавлял молдавскую речь русскими словами, Константин Замфирович вплетал ядрёные бессарабские ругательства в речь французскую.

Когда Раевский пришёл в себя, он некоторое время слушал сбивчивый рассказ о том, что культурный человек должен уметь постоять за честь дамы, и вот Ралли однажды постоял и отхватил ущиганий, но до сих пор горд собою, хотя ухо болело. Всё это, в сочетании с довольно приятным французским выговором рассказчика, заставило А.Р. трижды себя ущипнуть, чтобы убедиться, что он не спит.

Нашарив под воротником чудом уцелевший пузырёк с мятной настойкой, Раевский зубами выдернул пробку, вылил себе в рот мутно-зелёную жидкость и закашлялся.