Практические основы маркетинга для теоретизирующего попаданца
Написанный в поджанре альтернативной истории научно-фантастический, несмотря на некоторую лёгкость изложения, роман магистра маркетинга о похождениях четверых молодых специалистов, подготовленных для особой миссии в СССР эпохи тотального дефицита и запертых в голове деревенского комсомольца.
Непередаваемая атмосфера золотого застоя семидесятых годов, обычные и не очень обычные советские люди, а также их простые человеческие потребности, через призму критического осмысления которых автор воссоздаёт дух того во многих отношениях замечательнейшего времени.
Приятного чтения, уважаемые коллеги, сотрудники смежных подразделений рекламы и продаж, прочие представители офисного планктона и остальные читатели, желающие на пару-другую часов вырваться из стылой рутины серых будней, чтобы нырнуть в манящее неизведанными тайнами море научной фантастики!
Глава первая, которая знакомит с хозяином гостеприимного теремка и его обитателями
Вот это ж хренасе ветроган!!! Окошко настежь, горшки с маминой геранью на полу, сам весь мокрый! Ощущение такое, будто мозги даже промыло. до последней извилины… А, кстати, и впрямь ничего не помню. это ж надо так допиться! Ничего не помню: кто я?!
— Сегодня суббота первое июля 1978 года, — услужливо подсказало, кажется, деревенское радио. А кому ещё бухтеть проникновенным женским голосом с бархатистой хрипотцой, взбаламутившей гормональный планктон в его озабоченном океане молодой крови?
Ага, мне сразу легче стало, говорилка колхозная. Имя, сестра, имя?! И где это я? Я ж не спрашиваю тебя, какой сегодня день, число, месяц и год, радиоточка ты трёхпрограммная!
— Вы — Иван Ильич Шкворин, семнадцатилетний житель деревни Перловка, что находится в Кыштовском районе Новосибирской области[i], — продолжал глумиться матюгальник.
Вспомнил! Я ж Ванька Шкворин! Ох и стыдобища-то! А всего-то по паре-другой глотков бормотухи из горла вчера опрокинули за клубом после танцев. Хотя, куды же я денусь, сегодня опять пойду, ровно как та, что в анекдоте про регулярно насилуемую…
И вдруг, не по-детски страдающий от жуткого абстинентного синдрома Ванька Шкворин, которого деревенские за его рост и нескладную худощавую фигуру звали в глаза и за глаза просто Шкворнем, вскинул на репродуктор свои страдающие похмельной головной болью и, в то же время, ошарашенные внезапным недоумением, васильковые глаза.
Не, ну правда, когда человек, пусть даже совсем ещё молодой и не совсем ещё опытный в житейских делах, начинает, пусть даже мысленно, разговаривать с местной радиоточкой, пусть даже трёхпрограммной, значит, пора сдаваться врачам с добрыми и понимающими душевных больных или хронических алкоголиков глазами. И совсем не обязательно при этом, чтобы эти мудрые глаза тоже были обязательно васильковыми.
— Э! — грозно гаркнул Ванька на всякий случай, поморщившись от вызванного этим рыком нового приступа головной боли, — Я ща кому-то, у-у-у, короче, понял, да? Не слышу!..
Однако, как бы Ванька ни прислушивался мучительно больно за бесцельно напряжённые уши завзятого колхозного меломана, как бы он старательно ни таращил свои васильковые глаза годного к строевой службе допризывника в этот грёбанный недорадиоприёмник, из того кроме обычного шипения так больше ничего содержательного и не прозвучало.
Померещится же такое с бодуна, умиротворённо подумал Ванька, прислушиваясь к по-матерински ласковой волне расходящегося по нутру предусмотрительно заначенного ещё с вечера живительного деревенского самогона.
— А сейчас вы слышите слабый шум дождя за деревенским окном, у которого сидите, — ни с того ни с сего вдруг снова заговорил убеждающий бархатистой хрипотцой голос, — Шум приближается, приближается, он усиливается и наконец окошко распахивается…
Уже было поймавший первую эйфорическую волну, Ванька испуганно вскочил и в страхе кинул взгляд сначала на по-прежнему шипящий гадюкой репродуктор, а затем и на окно, которое после того, как его надёжно прикрыли, распахиваться больше не планировало.
— … под сильными порывами ветра, — невозмутимо продолжал голосок, — И ворвавшиеся струи летнего ливня сметают на своём неудержимом пути последние барьеры вашего не знающего поражений молодого сознания, — торжествующе ликовала владелица хрипотцы, — Разрывающего на себе ослабевшие путы пространства и времени!
— Ма-а-ама-а-а!!! — истошно завопил Ванька, в ужасе пролетая через свою захламленную радиодеталями комнату, заботливо прибранный мамой зал с неизбежным телевизором на ножках, диваном и столом, узкий тёмный коридор, широкую светлую веранду и наконец вылетая в гомонящий разнообразной птичьей живностью двор.
Захлопнув за собой калитку и выйдя на довольно широкую, хотя и изрядно перерытую тракторами и прочей сельхозтехникой деревенскую улицу, тут же воровато огляделся и одёрнув на себе не то бывший школьный пиджак, не то полезную спецовку аж с четырьмя карманами, широко зашагал по направлению к местному радиоузлу.
Радиоузел располагался в сравнительно недавно отстроенном здании сельсовета, что для ленивого Ваньки было только на руку, поскольку позволяло убить сразу двух ушастых грызунов-вредителей: забрать выписанный паспорт с листком убытия у паспортистки, во-первых, и, собственно, нанести визит джентльменской вежливости в радиоузел, дабы дать по морде одному возомнившему о себе радисту, во-вторых.
— Таки вы нас покидаете, Иван Ильич? — томно мурлыкнула тридцатилетняя паспортистка Наталка, пытаясь при этом втянуть предательски выпирающий животик и одновременно выпятить не слишком-то большую отвисающую грудь.
— Ну да, Наталка, — неуверенно промямлил покрасневший как рак Ванька, тщась, чтобы его враз осипший голос звучал совсем по-взрослому, то есть, предельно мужественно.
— Вот, поступать буду, — пробормотал он, пряча глаза, потому как точно помнил, что вчера уходил с танцев в обнимку с Наталкой в одной руке и початой бормотухой в другой. Что там было дальше, Ванька, как не силился, вспомнить, однако, никак не мог. А помнить ох как следовало бы, потому как разговоров потом не оберёшься.