Хворь оказалась тяжёлая, и родные были в страхе, беспокоясь, что его некрепкий организм может не перенести такой жестокой болезни. «Больше всех тревожился Цезарь. Потому в течение дня он или лично находился при больном, внушая ему бодрость, или посылал своих друзей и не позволял врачам оставлять его. Однажды во время обеда кто-то сообщил ему, что юноша впал в забытье и что ему очень плохо. Цезарь сейчас же вскочил с ложа и, не одев обуви, поспешил в помещение, где лежал больной. Полный тревоги, он настоятельнейшим образом требовал помощи врачей, сам сел возле больного и очень обрадовался, когда привёл его в чувство» [118] .

Беспокойство Цезаря о больном Октавии говорит о многом. Очевидно, внучатый племянник стал для него действительно родным, близким и дорогим человеком. И это было решающим обстоятельством, определившим будущее Гая. Он ведь не был единственным родственником Цезаря. От другой сестры, Юлии Старшей, у него было ещё два племянника: Луций Пинарий и Квинт Педий. Но их он почему-то никак не выделял. Среди очень дальних родственников Цезаря числился также и один из ближайших его соратников Марк Антоний. Был, впрочем, и прямой потомок – Цезарион, сын Гая Юлия Цезаря и царицы Египта Клеопатры. Но рождён-то он был вне брака и, самое главное, не от римлянки. Потому, наверное, Цезарь никогда сына официально не признавал, поскольку римляне такого, пусть и прямого потомка не одобрили бы. Бережное же отношение к Гаю Октавию Фурину – очевидное свидетельство серьёзных намерений Цезаря в отношении этого молодого человека.

В начале 46 г. до н. э. армия Юлия Цезаря высадилась в Африке. Октавий рвался сопровождать его в этом походе, но Атия не пожелала отпустить сына на войну, опасаясь, скорее, за крепость его здоровья, нежели за сугубо военные опасности, любого на войне подстерегающие. Узнав о мнении матери, Гай по привычке безропотно ей повиновался, оставшись в Риме [119] . Тем не менее, зная, должно быть, о стремлении молодого человека сопутствовать ему на войне, Цезарь вручил Гаю военные награды и позволил участвовать в своём африканском триумфе [120] . Октавию было предписано следовать за колесницей триумфатора и украшен он был знаками военной доблести, «точно он вместе с ним участвовал в войне» [121] .

Завершив эту непростую очередную войну, Цезарь, вопреки своему обыкновенному великодушию, на сей раз простил только немногих пленников. Упорство помпеянцев, не пожелавших извлечь должных уроков из предыдущих войн и вопреки всякой логике, с его точки зрения, не признающих поражения, крепко его разозлило. Но эта редкая суровость Цезаря на сей раз оказалась не по душе Октавию, поскольку жертвой её мог стать родной брат лучшего друга Гая Марка Випсания Агриппы. Брат Агриппы был близок к Катону Младшему и из-за дружбы с ним участвовал в Африканской войне на стороне помпеянцев и оказался среди пленников [122] . Ранее Октавий Цезаря никогда ни о чём не просил. Но на сей раз речь шла о жизни родного брата его лучшего друга… Колебания у Гая, конечно, были: и отсутствие опыта подобных обращений, и очевидная враждебность Цезаря к этим своим противникам, коих он полагал великодушия не заслуживающими… «Наконец он отважился, попросил и получил просимое. Вследствие этого он очень радовался, что спас брата своего друга» [123] .

Дружба Гая Октавия и Агриппы была замечательно крепкой и длилась до тех пор, пока ладья Харона не увезла Марка в царство мёртвых.

В последней Испанской кампании гражданской войны Цезаря с помпеянцами Гаю наконец-то удалось принять участие. Собственно Цезарь, отправляясь в Испанию, где сыновья Помпея Гней и Секст собрали последние силы, упорно служившие делу их погибшего отца, предписал Октавию, когда он окрепнет от очередной хвори, следовать за ним [124] . Как пишет Светоний: «Когда же затем его внучатный дядя отправился в Испанию против сыновей Помпея, то он, ещё не окрепнув после тяжкой болезни, с немногими спутниками, по угрожаемым неприятелем дорогам, не отступив даже после кораблекрушения, пустился ему вслед; а заслужив его расположение этой решительностью при переезде, он вскоре снискал похвалу и своими природными дарованиями» [125] .

Задержка из-за кораблекрушения в дороге привела к тому, что Октавий опоздал к главному событию Испанской кампании – битве при Мунде.

Последняя битва гражданской войны оказалась для Цезаря, неожиданно, и самой тяжёлой. Поначалу помпеянцы потеснили легионы Цезаря и он, «видя, что неприятель теснит его войско, которое сопротивляется слабо, закричал, пробегая сквозь ряды солдат, что, если они уже ничего не стыдятся, то пусть возьмут и выдадут его мальчишкам» [126] . Под мальчишками надо понимать, он имел в виду сыновей Помпея.

Однако победа Цезарю на сей раз далась с величайшим трудом. Сам он после боя сказал о нём, «что он часто сражался за победу, теперь же впервые сражался за жизнь» [127] . Но главное всё же было достигнуто: Гней Помпей Младший погиб. Секст Помпей, правда, сумел скрыться где-то в горах Испании, и цезарианцам не удалось его разыскать. Этому «мальчишке», как называл его Цезарь, предстояло ещё напомнить Риму о себе и причинить немало неприятностей и даже бед наследнику божественного Юлия, нашему герою.

Тем временем Гай Октавий прибыл в Тарракону. Здесь «он вызвал у всех крайнее удивление тем, что смог приехать при столь тревожной военной обстановке» [128] . Цезаря, однако, он там не застал и был вынужден двинуться далее, претерпев ещё больше трудностей и опасностей, нежели по пути из Рима в Испанию. Лишь близ города Калии [129] «Цезарь неожиданно увидел юношу, оставленного им больным и счастливо избежавшим многочисленных врагов и разбойников, приветствовал его как сына и, никуда не отпуская, держал его при себе» [130] .