Может быть, если бы ей сразу сказали, что это её жизнь и другой не будет, то она бы и прожила её по-другому. А ей все время казалось, что это просто черновик ее жизни, что всё ещё можно будет переписать набело, и потому не пускала глубоко внутрь себя даже довольно переломные события. Ну, например, переезд в Бельгию или учёбу дочери в Париже. А всё потому, что изначально ей хотелось жить в Италии, где всё, буквально всё грело ей душу. И пейзажи, и архитектура, и певучий язык, словно изначально созданный для оперных арий. А она хоть и на любительском уровне, но любила петь. И в юности ходила в оперную студию, и её хвалили за юное, трепетное бельканто. А закончилось это теперь уроками музыки для этих вот местных не пойми кого. Если по самой сути, то кто они – эти бельгийцы? И не французы, и не фламандцы. И еда у них разная, и темпераменты, и языки. Да ей-то какое дело. Надо же что-то делать, пока муж внедряет по всей северной Европе свои инновационные разработки новейших солнечных батарей. Волна у него пошла. Заказы лавиной. Так вот – когда? Когда уже её настоящая жизнь начнётся, а не эта – киношная? – в очередной раз подумала она, выезжая из двойного, просторного гаража, и уже в который раз забывая нажать на дистанционный пульт, чтобы закрыть ворота. Ай, да что тут может случиться в этом тихом городке, где полицейский и пожарник – это один и тот же человек?! Она и соседей-то своих никогда толком не видела. Кто эти люди-невидимки, населяющие маленькие европейские городки, куда даже беженцы по квоте не проникают: некуда их тут расселять, нет никаких общественных зданий и институтов. А дом любой тут и правда – крепость. Из крепкого скального камня, склеенного раствором на чистых европейских яйцах. Нерушимо тут всё. Жаль только, что вымирают, не размножаются ни норманны, ни фламандцы, ни голландцы. Ну, и где тут её место? Кто она тут такая? Сказать – не поверят, что уроки музыки она даёт не детям или школьникам, а старичкам и старушкам! Да, именно они откликнулись на её платное объявление по местному радио FM. Вот и сейчас она ехала в соседний городок к богатой и капризной старушенции лет под девяносто, которая считала, что игра на фортепиано лучшее лекарство от старческого артрита. И таких тут много. Жадных до жизни. Потому что это их жизнь. Они её никогда не меняли и не испытывали на прочность. Просто жили и знали, что это их жизнь, вне всяких сомнений. Надя свернула на дорогу, нырнувшую в густые заросли орешника, и сбросила скорость. Тут и косули, и лоси, и кролики, и фазаны могут выскочить из зарослей. А дорога очень узкая, не рассчитанная на встречное движение. Всюду знаки расставлены, типа: тормози и уступи путь. Местные ей рассказали, что эти деревенские дороги проходят тут по военным фортификационным рвам, проложенным ещё римлянами в древние времена и в Нормандии, и в Бретани, и в самой Британии во времена их владычества. Да ей-то какая разница. Это чужая история. Красивая, но такая чужая для неё жизнь. И эта мысль мешала ей наслаждаться красотой уходящего дня, словно это всё опять не с ней происходило, словно это и не она за рулём юркой машинки, словно это не её так любит муж и не у неё есть взрослая дочь, которая собралась замуж за беженца из Сомали в этом сумасшедшем Париже! Ну, Сорбонна, да, Сорбонна. Но это уже их жизнь: её дочери и этого студента. А вот с ней самой, как она считала, жизнь так и не случилась. А случилось иностранное кино с Жанной Моро или Анни Жирардо в главной роли. А она тут только на подхвате, на втором плане, в эпизодах, которые режиссёр того и гляди вырежет при монтаже картины в её окончательном варианте.

Инженер-инноватор Игнат Савицкий вернулся домой из дальней поездки поздно ночью, поэтому не удивился, что в окнах их коттеджа нет света. Удивило только, что двери гаража были открыты, ведь закрывались они легко, достаточно было одного касания кнопки на автомобильном ключе. Но его рассеянная жена довольно часто забывала это сделать. Машины жены в гараже не было. Он зиял пустотой. Странно. Ну да Бог с ним. Фламандский городок на севере Бельгии был тихим, сонным и безопасным пристанищем для состоятельных пенсионеров и рантье. Тут не было даже магазина. Торговый центр был на большой дороге в десяти минутах езды на машине. А хлеб и молоко можно было купить на почте, она же служила и местом, где сидел пожилой пожарный и полицейский в одном лице. Но ночью он уходил спать. Здесь никогда ничего не случалось. Многие местные жители в прошлом были влиятельными людьми. Может быть, поэтому им удалось избежать квоты на расселение беженцев из стран Азии и Африки, которые по раздолбайству, как многие считали, недальновидных политиков просто наводнили Европу в последние годы. До их тихой заводи эти мутные воды пока что не дошли. Потому Савицкие и купили тут просторный дом в два этажа с мансардой.

Он уже хотел было загнать машину в гараж и подняться оттуда в дом, как вдруг заметил в окнах второго этажа блуждающий огонёк, словно кто-то в темноте включал и выключал фонарик в телефоне. Ну, это не могла быть Надя, она рано ложилась, потому что откровенно скучала в этой, как она считала, глуши. Она всегда, сколько он помнил, была недовольна жизнью. И чем зажиточней эта жизнь становилась, тем жена была недовольнее. Однако не время сейчас об этом думать. Не выходя из машины, Игнат набрал её номер и удивился полной тишине. Ведь окно её спальни было приоткрыто, и она никогда не выключала телефон в ожидании звонка из Парижа от беременной дочери. Выйдя из машины, он в этот раз пожалел, что дорожки перед домом покрыты гравием, как настояла жена, поскользнувшаяся однажды на мокрой после дождя керамической плитке. Гравий предательски громко захрустел, когда Игнат подошёл вплотную к входной двери. Он почему-то решил войти в центральную дверь. И это, возможно, спасло его. Боковым зрением он увидел, как из открытого гаража метнулись три плотные мужские фигуры. Услышал, как за живой изгородью позади их дома взвыли моторы сразу нескольких мотоциклов. Вошёл в дом. И то, что он там увидел, описанию не поддаётся…

Вот и догнала её настоящая жизнь. Тут уже не симулякр никакой, не чужое кино. Эта авария с ней случилась, а не с героиней фильма «новой волны»! Эти узкие деревенские дороги в зарослях буйно цветущих азалий хороши и привычны для местных жителей, фламандцев, голландцев, французов, но не для таких приезжих «варягов», как Надя и её муж. Как только очнулась от наркоза, о муже и подумала. Телефон, ей сказали, был разбит вдребезги. Ног своих она не чувствовала, а левую руку не ощущала как свою – словно и не было её никогда. Съездила на урок, называется. Могла бы и не работать при таком муже – его фирма по производству солнечных батарей нового поколения так процветала, что конкуренты, в основном китайцы, просто зубами скрипели. И этот скрежет зубовный в последние месяцы стал просто угрожающим. Игнат ничего не скрывал от жены, но она как-то пропускала мимо ушей эти тревожные звоночки. Говорил ей, что они охотятся за его новыми разработками. Что это опасно. Чтобы она была осторожна и чтобы не забывала закрывать гараж, когда уезжает давать уроки музыки. Что разве ей интересно проводить время с такими возрастными «учениками», что от них не будет толку. Но Надя словно не слышала его. Как почти не слышала, что сейчас говорил ей доктор в хирургической маске. На её счастье хирург оказался французом, потому что валлонский язык ей казался звуковой завесой, вроде шума листвы в дубовых лесах. От него только колючее шуршание в ушах, а о чём говорят, понять было выше её сил. Но и то, что сказали ей на французском, не сразу дошло до её сознания. Сказали, что левую руку ей пытались вернуть (так и сказали: «вернуть») в течение пяти часов, и это им удалось, но только частично. Что по номеру машины установили её данные и сейчас привезут к ней мужа. Он уже в курсе. А привезут его из соседнего отделения, куда он попал с сердечным приступом в состоянии сильного стресса. С этим ещё нужно будет врачам разобраться, а пока он рвётся к жене, хочет её видеть. И отказать ему не имеют права. Пусть она не пугается, что он на каталке, вставать ему сейчас нельзя. А положительный заряд ему нужен, что жена – жива, выжила в страшнейшей аварии – лобовое столкновение в сумерках, на узкой дороге с односторонним движением, с грузовиком, перевозившим солнечные батареи. Там водитель не пострадал, а её «жучок» просто всмятку. Хотелось бы, да, ей хотелось бы отмотать плёнку назад хоть на несколько эпизодов. Жаль, что это уже не чужое, недосмотренное когда-то кино, а живая жизнь, которой у неё до этого, как ей казалось, не было. Тут уже режиссёр ни одного кадра не вырежет.

«Ну, – сказал Игнат, – они пришли не потому, что гараж был открыт.

Они знали, что им было нужно. Искали новые технические разработки солнечных панелей. Как будто я в доме бы их держал! Идиоты. И хорошо, что тебя не было дома. Просто повезло… если можно так сказать… прости меня… Эти налётчики погром натуральный устроили. Я когда вошёл, чуть не умер от ужаса при мысли, что ты была тут и они что-то с тобой сделали. Ковёр в гостиной был свернут, и мне показалось, что внутри рулона человек. Теперь-то я знаю, почему ты мне не позвонила. Ведь я совсем заработался, закрутился, очень рвался домой. Надоело мотаться по Европе. Но и бросить свое дело, Надя, я не могу, ты же знаешь. Тут дело не только в доходах. Я люблю свою работу. И знаю, что вышел в ней на новый уровень. Китайские конкуренты даже своего человека в мою фирму внедрили из «новой Европы». Тихий такой литовец, исполнительный. Технарь-установщик. А оказался хакер, пытался пароль взломать в рабочем компе. Теперь вот это нашествие, налёт на дом.

И знаешь ли, я уверен, что и грузовик этот тебя просто караулил в зарослях на повороте. Чужая машина, гружёная нашим панелями. Это не случайно. Хотели меня напугать. Перестарались, негодяи.

Да, Наденька, ты теперь не сможешь играть, прости, родная. Суды с хирургами мы проиграли. Они смогли доказать, что нервы на твоей левой руке были перебиты. И вообще рука висела на клочке кожи. Судебные издержки выплатим. Дом этот продадим. Дела на паузу поставим, пусть китайцы дальше резвятся на этом рынке. А куда уедем, Надя? Куда бы ты хотела, родная моя, единственная. Там на родине, в Донбассе, уже и родни-то не осталось», – говорил Игнат, толкая по гравийной дорожке инвалидную коляску с любимой женой.

Что ж она даже сейчас, на расстоянии лет и зим, да и на реальном дальнестоянии в разных городах и даже странах боится поставить под его постом смайлик с воздушным поцелуем: а вдруг догадается, как он ей нравился когда-то и как не заметил этого тогда. Всю ту давнюю, светлую, белую ночь она не спала, ворочаясь с непривычки в спальном мешке, на каком-то многолюдном выездном музыкальном фестивале, где почти все участники по молодости лет расселились в брезентовых палатках. Только организаторам хватило места в деревянных домиках автомобильного лесного кемпинга. Остальной народ как бы «рылом не вышел», да и привыкли студенты довольствоваться малым.

Он, конечно же, был из организаторов. Высок, статен, кудри до плеч. Не намного их всех старше, а уже доцент кафедры музыковедения. Но это если официально. А вне официоза он был едва ли не первым историком русского рока. Был вхож во все подвалы и кочегарки, бывшие для многих фанатов недоступными и таинственными кумирнями, где рождались сводящие их с ума звуки и тексты! А вот он – Вячеслав Пожидаев – дружил почти со всеми этими полуподпольными молодёжными кумирами. И даже прочёл о них доклад на конференции, подумать только, в консерватории! Его даже вызывали после этого «куда надо» и тормознули защиту докторской.