Шрифт:
– Во все, имеющее атомно-молекулярную структуру.
– И в камень и... и... и в божию коровку?
– Запросто!
– А в банное вафельное полотенчико?
– Хоть в махровое.
– Ништяк!.. А в птицу?
– Конкретней!
– Ну в эту, из песни: "чому я не сокил, чому..."
Вместо ответа Золотоглазый Зеленый Зюзик ударился грудью об черепичную крышу и, точно в сказке, обернулся Финистом-Ясным соколом. И взмахнул сокольими крылами, и взмыл в соколиную высь. Все выше, выше! И вот озарился лучами невидимого еще солнца, замер, весь золотой. А потом вдруг сложил золотые свои крылья, пал с небес, как Витюша с березы, грянулся грудью о черепицу, снова стал заурядным Зюзиком.
– Ну, ты даешь!
– только и вымолвил до глубины души потрясенный рядовой Эмский.
– Классно?
– Высоко-оо!..
– Эх, - вздохнул золотоглазый трансформант со скрипично-канифольным голосом, - эх, да разве ж это высоко?! Каких-то несчастных сто метров и все! И выдохся, и батарейки сели!..
– Вот-вот!
– сказал Витюша, - И у меня! Раньше я эту нашу кафельную стометровку - в два притопа в три прихлопа, а теперь...
– А ты какой щеткой пользуешься - подметальной или полиэтиленовой?
– Зубной, - загрустил солдат-первогодок.
И его новый друг до такой степени оторопел от этого ответа, что только и ахнул:
– Это как это?!
Да-а... Вот так они и сидели - два голубчика - в обнимочку на крыше казармы. А когда за фольварком, за капустным полем, за хилым немецким лесочком вставало во всей своей неописуемой красе родимое русское солнце, солдатик, сглатывая комок, восхищенно вздыхал:
– Ух!.. Вона как!.. Эх!.. Слышь, хочешь стихи почитаю?
– Пушкина?
– Да нет, это из новых, ты его не знаешь...
– Евтушенко?.. Вознесенский?..
– Тюхин его фамилия.
– И Витюша, набрав побольше воздуха в хилую свою, туберкулезную грудь, с выражением читал свое самое-самое свежее, из поэтического цикла "Гражданственность":
Время быстрой ракетой мчится!
Очень скоро из разных мест
Мы приедем в Москву, в столицу
На ХХХ-ый партийный съезд!
Тут Витюша украдкой косился на Зюзика и осторожно спрашивал:
– Дальше читать, или хватит?
– Дальше! О, дальше, дальше!
– стонал Зеленый Зюзик, устремленные на солнце глаза которого были полны неподдельного восхищения и слез.
Голос Эмского креп:
Мы трудились под рев моторов,
Закалились и сильными стали
Крузенштерны морских просторов
И Титовы космических далей!
– Хорошо!
– не выдерживая, всхлипывал инопланетянин.
А польщенный автор скромно пояснял:
– Тут, конечно же, лучше Гагарины - в последней строчке, но из-за ритма не влезло.
– И все равно - хорошо!
– моргая огромными лемурьими глазищами, шептал Золотоглазый Зачарованный Зюзик.
– Слушай, а в пол-литру ты обратиться можешь?..
Вообщем, долго ли, коротко - но два этих стихолюбивых чудика так сроднились душами, что и жизни уже друг без друга не мыслили. Дошло до того, что даже старшина Сундуков перестал, поигрывая бородавкой, скрежетать зубами, он лишь еще дальше на затылок сдвигал свою хвуражку и удивленно бормотал: "Ну, шу ты будэшь дэлать - упьять назюзюкался! Нэ, рудувуй Мы, нэ выйдэт из тэбя нустуящего сувэтскуго чэлувэка!.."
И вот настала весна. "В Россию!.. В Тютюнор, на стрельбы!.." - заволновалась ракетная бригада.
– И меня берут!
– гордо сообщил однажды Зюзику поэт Тюхин.
– Свидетелем и очевидцем?
– Радистом начальника штаба, - сказал Витюша, и, воткнув вилку хвоста электрического лемура в розетку бытовки, пошел в ленкомнату читать свой любимый "Огонек". Полы он уже больше не драил. Полоса кончилась, поскольку в батарее стряслось новое ЧП и про солдатика забыли, да и первогодком он теперь уже не был.
И вот как-то раз, придя под утро выключать Зюзика из сети, дневальный Эмский застал своего единомышленника в полнейшем душевном расстройстве.
– В Россию, в Тютюнор... А как же я?
– горько вопросил солдатика мохнатый друг.
– Главное - спокойствие!
– сказал перманентный нарушитель воинской дисциплины.
– Ты не дрейфь, я уже все обдумал. Мы поедем вместе!
– Это как это?
– приободрился Зюзик.
– Элементарно. Ты превращаешься в какой-нибудь предмет моего солдатского обихода, ну, к примеру, - в расческу или там в носовой платок...