А сердце определённо пыталось что-то нашептать Данилу. По утрам оно принималось бешено стучать, как антилопа со связанными ногами, которая пытается пуститься вскачь, но не может, а по вечерам молчало — как малыш ни вслушивался, он не мог дождаться от него ни единого звука. Кровь из носа теперь шла почти без конца. Данил не выходил из дома без вороха носовых платков.

— Его нужно показать доктору, — говорила бледная женщина, Мария, прижимая руки к переднику, постоянному своему предмету одежды.

— Этот мальчик из другого времени, — терпеливо объяснял ей Фёдор, — из другого пространства. Не удивлюсь, если это вовсе не кровь, а вишнёвый сироп.

Данилу собственная кровь вишнёвым сиропом не казалась, но он промолчал. Ему вовсе не хотелось, чтобы эти люди испытывали из-за него какие-то беспокойства. Кроме того, любой день из череды проходящих под знаком этой, другой Самары, отличался необыкновенной лёгкостью: казалось, один сильный толчок левой ногой от мостовой может отправить его в космос, а правой — так и вообще на Марс. В то же время иногда эти ноги были словно ватными. Данил часто падал, но тут же как ни в чём ни бывало со смехом поднимался. Кто-то как будто вытащил его чувствительность из розетки.

Один раз он, сам того не заметив, вдруг оказался в гостиной в компании того самого новорожденного старика — выглядел он всё так же ужасно. Словно намалеванное рукой первобытного человека на камне лицо. Руки и ноги не толще конечностей Данила. Под глазами набухли болезненные мешки — однако сами глаза сфокусировались на ребёнке. Они были блеклые и внимательные, готовые поглотить всё, к чему прикоснутся, как бездонный пересохший колодец. Данил посчитал в уме — старику была, наверное, неделя от роду.

Он что-то прошамкал, шлёпая губами. Данилом мгновенно овладела робость.

— Что, деда?

— Бедный мальчик истекает кровью, — бубнил он, подкатываясь в своей коляске к Данилу всё ближе. — Эта дурная кровь. Скоро она вся из тебя выйдет.

Данил почувствовал запах: отвратительную смесь, в которой переплеталось множество незнакомых ароматов. По отдельности они, быть может, не вызвали бы зелёного оттенка лица мальчишки, но вместе становились просто гремучей микстурой.

Он завопил благим матом. Прибежал Фёдор и укатил коляску прочь.

— Старики, — сказал он, когда вернулся. — Эти полулюди-полузвери одной ногой стоят там, за гранью. Говорят, им ведомо то, что не ведомо больше никому из дылд.

— А откуда они берутся? — спросил Данил, утирая кровавые сопли.

— Откуда-то с небес. Оттуда же, куда уходят дети, после того, как становятся сопливыми улыбающимися младенцами — и ещё позже. Может, они обитают в одном из этих твоих странных миров. Слушай: однажды я построю машину, которая сможет перемещать нас по этим мирам так же просто, как поднести к лицу за обедом ложку.

Данил подумал, что носить туда-сюда ложку не так уж и просто.

В свободное время он пробовал читать книги. Книг в доме Фёдора было столько, что можно было выстроить отдельный дом, рядом, на лужайке, вместе со всем внутренним убранством. Самое большое, на что его хватало — один или два абзаца за час. Благо, все эти книги также были написаны доступным языком, крупными, красивыми буквами (заглавные были нарисованы вручную!) и содержали в себе не более нескольких десятков страниц. Данил не представлял, кто их мог написать: у любого ребёнка на это бы просто не хватило терпения. Разве что этим занимались подростки с яркими, как кусочки стекла, лицами, предчувствующие столь же яркое детство впереди, подростки, мечтающие о приключениях и героических свершениях. В заглавиях в основном значились женские имена.

— Делай с ними что хочешь, — говорил Фёдор, однажды застав друга за рисованием на полях. — В те времена, когда у меня хватало на них терпения, я прочитал их все. Будет жалко, если они так и утонут в пыли на полках.

И тогда Данил дал себе волю. Пространство между строк казалось таким пустым, что свербело в носу. Он выбирал с полки произвольную книгу, читал её по абзацам и заполнял пустые места рисунками, восхитительными в своей наивной простоте («На самом деле, — прибавил Данил, заметив мой взгляд, — так сказала одна девочка в своей хвалебной рецензии — там, в том мире, конечно»).

Так Данил стал книжным иллюстратором.

Не на шутку увлёкшись, он заполнял страницу за страницей рисунками вперемешку с каплями крови, которые нет-нет, да падали из его воспалённого носа. Он чувствовал себя прекрасно: сидячие занятия, вроде игры с конструктором или собирания паззлов, всегда были по душе мальчишке. Уже изрисованные книги куда-то таинственно исчезали — Данил не придавал этому значения, до тех пор, пока на пороге комнаты не появился сияющий белозубой улыбкой Фёдор.

— Твои почеркушки разошлись на ура. Ты теперь знаменит! Выгляни на улицу — там толпы твоих почитателей и последователей! Мария сходит с ума и не знает, где найти на всех угощение.