Оказавшись в коридоре нашей берлоги, и проходя по мучительным сантиметрам нашего пола, первым, что я увидел, была «Звездная ночь» Ван Гога, естественно, не оригинал. Обычно, она меня вдохновляла. Таинственное дерево на переднем плане завлекали заглянуть дальше. Ветер и свет на втором плане мутили сознание и клонили в сладкий сон зрителя. Маленький город на третьем плане вызывал у любого, даже домочадца, внезапное желание бросить все и уехать куда-то далеко, и держится довольно долго – с полсекунды. Восхитительной секунды! А поля и горы четвертого плана создавали впечатление чего-то родного и спокойного, что было бы близко любому сердцу искушенного зрителя. Именно поэтому, испытав все эти чувства, я бросил на картину мимоходный взгляд и тут же убрал глаза, чтобы больше, никогда этого не видеть, и упал на пол. Я не мог сдерживать слюну, и она потекла из моего рта. Я выглядел жалко и противно, но если не убрать глаза и не пнуть меня от отвращения в первую секунду, то появится желание укрыть меня одеялом и сказать всем окружающим: «Тихо, противные человеки, слюнявый ангел уснул!».

Я устал от жизни. От этого города. От этого Ван Гога, которым я восхищался, но теперь не вызывавший у меня ничего, кроме отвращения. Нет, нужно выкинуть эту картину. Скоро! Потом. Завтра, которое не наступит никогда. У моей спутницы было больше сил. Она дошла аж до кровати, пытаясь не смотреть на эту картину, отпугивающею гостей, после чего повторила все мои действия в идеальной точности. Я никогда не перестану удивляться её силе и стойкости.

Но я, всё же, нашел силы ногой захлопнуть дверь, а потом бревном докатиться до кровати, после чего, силы у меня были только на длинный и сладкий сон.

Пробудившись, я, под наркозом безумия, спросонок, начал вспоминать Есенина:

– И ничто душу не потревожит,

И ничто ее не бросит в дрожь.

Кто любил, уж тот любить не сможет,

Кто сгорел, того не подожжешь.

Со мной такое бывает. Возраст тот, когда весь мир болит. Лет таки от двенадцати до довольно еще юного возраста семидесяти одного года. Потом, уже все путем. Если не умрешь раньше. А если не умрешь, так и не до жизни будет. А потом я заметил, что встал с левой ноги.

– Черт, – тихо, но сердито. Лаконично и ясно молвил мой суеверный я.

– Не чертыхайся! – закричала Чарли с кухни.

И тут в дверь кто-то позвонил. Кому нужно приходить в гости в двенадцать часов утра?! И как мне теперь пройти по лабиринту собственной комнаты?! Совсем не знают чувство такта. Но, тем не менее, моя девушка открывает дверь и из их девичьего разговора до меня доносится фраза: «…пьяная шахматистка приползла домой на четвереньках, утверждая, что королева как хочет, так и ходит…».

– Это ты про себя? – добавляю и со смехом иду встречать гостей.

– Ты бы хоть трусы надел, – сказала наша гостья.

Я посмотрел вниз.

Было прекрасное утро. Томик Сартра мирно лежал на чистом столе рядом с чашкой кофе. За окном светило солнышко. От Миссисипи доходил запах свежей, утренней воды. На улице играли свинг. Это было бы идеальное утро, если бы я не вышел встречать гостей без трусов.

Увидев внизу то, что сейчас я хотел видеть меньше всего, я запищал и бросился в комнату, где натянул на себя штаны, майку, футболку, носки и халат сверху. Притом сделав это меньше, чем за десять секунд. Моей реакции позавидовал бы любой пожарник. Секрет: необычайный стыд.

Очень скоро я снова вышел в коридор, чтобы показаться девушкам.

– Я извиняюсь, что прервала вас от очень важного дела.

– Да нет, ты нас не прервала.

– Да? – Она улыбчиво посмотрела на меня, – но я просто не могла не прийти к вам, чтобы отпраздновать ваш праздник.

– Какой такой праздник?

– А вы разве забыли? Боже мой, как можно иметь такую память! Я же говорила, Чарли, что у твоего домашнего мужчины нет способности запоминать информацию.

– Да не томи, говори уже, что за праздник!

– Да что тут говорить. Как-никак, три недели назад мы познакомились.

– Ах, да ты же, вроде, вчера приходила праздновать двадцать дней, – тяжело вздохнул я, но тут же взбодрился, так как слишком тяжелая жизнь рано, или поздно, приводит к эйфории, а радоваться мне сейчас никак нельзя.

– Ну что, куда пойдем? – спросила гостья.

– О-о-о нет! Я уже не могу вечно водить вас по ресторанам! Мой бумажник не резиновый, если вы возомнили, что я миллионер! Я не могу, сколько бы я не зарабатывал, тратить столько денег на подобные глупости, только для того, чтобы праздновать каждый день с той минуты, когда мы встретились. Ты просто приходишь поесть за нас счёт!

– Молчать!!! – с раздражением заорала на меня Чарли, – не смей так говорить с моими подругами, я же не говорю так с твоими друзьями!

– И да, дорогуша, сегодня гуляем за мой счёт, если уж такой нервный.

– А вот это другое дело. Вот это я понимаю! Давно бы так! И кстати, чего мы говорим?! Собираемся и идем, я проголодался!

– Да-да, пошли, только дай Чарли собраться.

– О-о-о, тогда, наверное, пойду, пожарю яичницу и сварю кофе. А заодно успею посмотреть пару фильмов, так как это продлится до обеда.