Прости, я немного отвлёкся. Давай, расскажу тебе, что было дальше. Мы с Лейлой почти не расставались, только днём; расходились по делам, желая скорее встретиться снова и отправиться в путешествие туда. Мы перестали общаться с людьми, порвали почти все связи. Они были нам не нужны. Знаешь, это ведь страшная мука – видеть тех, кого не желаешь видеть; говорить о глупых и неинтересных вещах, сплетничать, притворяться. Мы хотели быть теми, кто мы есть, а если мир это не устраивает… Ну что ж, мы будет счастливы и без него. Лейла не забрала меня у мира, она подарила мне всё лучшее, что в нём есть. А потом…

Потом её машина попала в аварию. Она спешила ко мне, шёл сильный дождь. Лейла не справилась с управлением и врезалась в дерево. Я, конечно, почувствовал это и примчался в больницу даже раньше, чем туда приехала машина скорой помощи. И увидел её – мою милую Лейлу… Она была в коме.

Мне никогда не хотелось бы, я бы не пожелал увидеть такое никому – когда любимый, родной, самый дорогой во Вселенной человек лежит перед тобой израненный, в пятнах засохшей крови; с кислородной маской на лице. Так, словно тело, которое ты видишь – это просто тело, которое когда-то было человеком. Твоим самым любимым человеком.

Пообещай мне, что будешь беречь себя, ладно? Я так не хочу, чтобы подобное случилось с тобой. Знаешь, среди того ужаса, что обрушился на меня, особенно страшным был… запах йода. Обоняние – один из главных, если не самый главный способ восприятия мира. Человек, теряя свой запах, теряет огромную часть себя. И вместо любимого запаха волос Лейлы, я чувствовал йод. Мне хотелось выть от отчаяния.

Теперь я жил в больнице, рядом с ней. Мне предлагали, потом требовали, позже упрашивали уходить хотя бы на время, но оставить Лейлу одну даже на час было выше моих сил. С утра до вечера я находился рядом, держал её руку, нащупывая чуть заметный пульс; гладил и расчёсывал её волосы, красил её ногти в красный цвет. Она так это любила… Моя милая Лейла. А ночью я искал её там – садился в кресло, закрывал глаза; вдох, потом выдох и перед глазами возникал мир. Наш мир, в котором я теперь оказался один.

Лейла исчезла, её просто не стало. Я искал в каждом уголке мира, во все времена. Кричал, вопил, но не слышал ответа… Потом просыпался, держал её руку, гладил волосы…. А ночью искал вновь – заходил в каждый дом, погружался во все моря, но это было бесполезно. Я снова просыпался, потому наступала ночь. И так много-много месяцев подряд. Каждый день я готов был отчаяться, но не мог сдаться. Не давал себе такого права, заставляя искать её снова и снова.

И вот однажды, во время путешествия там, я оказался у горы Кайлас в Тибете. Слышала про такую? Её называют гора-свастика. На самом деле это определение неверно – это не гора, а пирамида. Я оказался там за восемь тысяч лет до нашей эры, когда тибетцы строили это легендарное сооружение. Место было создано древними как портал между мирами. Нас с Лейлой всегда тянуло туда, и я решил на время остаться там. Мы строили пирамиду, укладывали камень за камнем, дышали горным воздухом…

Знаешь, воздух тогда, за тысячи лет до нашего времени, был совсем другим. Чистый, пьянящий, он наполнял тело первозданной силой. Когда я возвращался в палату к Лейле, то не мог дышать. Физически, буквально задыхался. Но находил в себе силы терпеть. Ради неё. А затем возвращался туда, к подножью Кайласа. Когда пирамида была построена, мы наносили на её стены письмена; опыт древних, заключённый в слова.

Я вырезал в камне сотни, тысячи слов и лиц. И вот, среди них, наконец, отыскал то, что было так нужно. В изображении Падмасамбхавы я увидел её. Она была рядом с ним, тогда она носила имя Кхатванга. Лицо было другим, но её глаза… Это были глаза Лейлы. Моей милой Лейлы. Такие родные, тёплые, пронизывающие, любимые глаза. Я узнаю их везде. Не спутаю с другими никогда. А рядом были слова; слова, написанные моей рукой: «Ты можешь идти вперёд. Ты должен идти. И настанет миг, когда ты дойдешь до предела. Твоё «я» – и есть последняя точка пути. Оглянись вокруг и пойми, что расставание неизбежно. Но ты, рождённый вновь, будешь ещё мудрее, ещё лучше. Границ и пределов не существует, есть лишь то, что делает тебя сильнее».

Я стоял рядом с Кхатвангой. Она смотрела на меня глазами Лейлы. Всё вокруг исчезло, не было не людей, не земли под ногами. Только мы и Кайлас. Пирамида сияла разрезами свастики; и тогда я вернулся. Вернулся в палату, где лежало тело Лейлы. Что было дальше? Я выдернул провода аппарата жизнеобеспечения, снял с любимого лица кислородную маску. Через минуту сердце Лейлы перестало биться. А потом я открыл окно, забрался на подоконник, улыбнулся и сделал шаг вперёд.

III

А потом ты выбежала на шум и нашла меня на крыше своей машины. Я рад, что познакомился с тобой. Можно кое о чём тебя попросить? Это не сложно. Я прошу – стань счастливой, найди в мире человека, который создан Вселенной для тебя. Вы будете любить друг друга и у вас родиться мальчик. Расскажи своему малышу эту историю, расскажи, что где-то на свете его ждёт девочка с карими глазами, с которой ему предстоит пройти долгий путь. Сможешь? Ты ведь моя подруга, правда?

Беролак

Мой письменный стол – напротив окна. Я люблю писать вечером, часто засиживаюсь допоздна. Дома все спят, и мне нравится, что тишину нарушает только ровный ход моих часов. Когда я размышляю, каким будет следующее предложение, моя щека лежит на кулаке левой руки и хорошо слышно, как стрелки неумолимо бегут вперёд.

Разве есть в этом мире что-то прекраснее тишины вечернего дома? Конечно, есть. Для того ли мы живём на свете, чтобы любить тишину? Есть ли хоть кто-нибудь, готовый отдать свою тишину ради голосов? Безусловно, да. Я готов. Я бы многое отдал за то, чтобы услышать голос моего папы.